Паразиты сознания - Уилсон Колин Генри (полные книги TXT) 📗
Вслед за тем события пошли разворачиваться с такой быстротой, что целые недели пролетели как-то разом, слившись в неразборчивую рябь. Спустя три дня у нас снова был Флейшман, он привез с собой Элвина Кертиса и Винсента Джоберти. Прибыл он в четверг утром, вечером того же дня улетел назад. Людей более подходящего склада, чем Кертис и Джоберти, трудно было и представить. Особенно Кертис — он, похоже, пришел к аналогичной с нами догадке самостоятельно, через изучение философии экзистенциализма и путем собственных наблюдений приблизившись к подозрению о наличии паразитов почти вплотную. Лишь одно вызывало у нас некоторые опасения. Кертис тоже упомянул имя Феликса Хазарда, еще более усугубив тем самым наше подозрение, что Хазард, вероятно, является прямым волеисполнителем паразитов; «зомбом», чей мозг был, видимо, полностью ими порабощен, находясь в состоянии наркотического ступора. Очевидно, на многих притягательное воздействие оказывал исходящий от Хазарда особый магнетизм зла, возбуждающе действующий на невротичных молодых особ. На Кертиса этот человек произвел такое же гнетущее впечатление, что и на Флейшмана. Но особую тревогу внушало то, что Хазард в одном из публикуемых в Берлине авангардистских журналов дважды подверг осмеянию работы Кертиса. Кертису приходилось соблюдать еще большую осторожность, чем любому из нас: он уже был подозреваемым в глазах паразитов.
Будь мы достаточно умны, мы могли бы Хазарда вовремя убрать. Это не составило б труда. Флейшман уже развил в себе определенные навыки телекинеза; еще немного тренировки, и он, сосредоточив усилия, смог бы подвести Хазарда под проезжающий мимо автомобиль, за рулем которого находился бы Кертис или Джоберти. Мы же по недомыслию усовестились. Нам трудно было сообразить, что Хазард фактически уже был мертвец, нам же просто следовало лишить паразитов возможности использовать его тело.
Три следующие недели Флейшман неизменно приезжал к нам по субботам и воскресеньям, с каждым новым разом пополняя ряды наших сподвижников, включающие уже Спенсилда, Эймса, Кассела, Ремизова, Ласкаратиса (Афинский университет), братьев Грау, Джонса, Дидринга и Зигрид Эльгстрем, первую нашу соратницу женского пола из института Стокгольма. Все они в двенадцатидневный срок прошли через наши руки. Во мне это рождало двойственное чувство. С одной стороны, отрадно было сознавать, что тайна начала расходиться по умам и мы с Райхом перестали быть ее единственными хранителями. Вместе с тем я не переставал тревожиться, что кто-нибудь из них допустит вдруг оплошность и тем самым насторожит паразитов. Хотя я и внушал себе, что эти твари не настолько уж опасны, все равно некий инстинкт во мне беспокойно твердил, что нашу тайну по-прежнему разглашать нельзя.
Некоторые из тогдашних событий были поистине грандиозны. Так, нас всех вместе взятых превзошли своими навыками телекинеза братья Грау, Луи и Генрих. Они всегда были очень близки, обладали уже определенными навыками телепатического общения. Нам же они наглядно продемонстрировали, насколько мы все-таки недооцениваем возможностей телекинеза. Находясь в Античном зале Британского музея, я стал свидетелем того, как они, состроив умы в резонанс, передвинули мраморную глыбу весом в тридцать тонн. Единственно, кто при этом присутствовал, были Янис Ласкаратис, Эмелин Джонс, Жорж Рибо, Кеннет Фурье (директор отдела археологии, тоже из числа мною «посвященных») и я сам. Братья объяснили, что эффекта добились, поочередно как бы подкрепляя мозговые усилия друг друга своеобразным пульсирующим ритмом. В тот раз из их объяснения мы не вынесли для себя решительно ничего.
Прежде чем описать тот первый внезапно обрушившийся на нас удар, мне бы хотелось еще несколько слов сказать о явлении телекинеза, поскольку ему в моем повествовании тоже отводится определенное место. Появление его навыков явилось самым прямым и естественным следствием обретения нами новой цели, направленной на борьбу с паразитами. Первое, что я понял, начав практиковать методы Гуссерля, это что людям свойственно упускать из виду необычайно простой секрет, касающийся их существования, хотя секрет этот достаточно ясно различим и невооруженным глазом. Суть его в следующем. Непрочность человеческого бытия (и сознания) объясняется слабостью луча внимания, который мы направляем на мир. Представим, что у нас есть мощный прожектор, но в нем отсутствует отражатель. При включении свет в прожекторе возникает, но рассеивается во все стороны, причем большая его часть поглощается самим осветительным устройством. Теперь вставим в прибор вогнутый отражатель. Луч у нас поляризуется, и его острие выстреливается из прожектора подобно стреле или пуле. Сила луча удесятеряется. Но и здесь коэффициент его полезного действия реализуется лишь наполовину, поскольку теперь, даром что пучок света и фокусируется в одном направлении, световые волны в нем все равно движутся «не в ногу», словно змеящаяся по улице колонна военнопленных. Но стоит лишь пропустить свет через рубиновый лазер, как все волны моментально «берут ногу», а совокупная их мощь усиливается тысячекратно — так от грохота марширующего войска рухнули стены Иерихона.
Человеческий мозг, в сущности, тот же «прожектор», проецирующий «луч» внимания на мир. Но прожектор этот во все времена был лишен отражателя. Наше внимание секунда за секундой рассеивается, и как, каким образом сфокусировать и упорядочить луч, мы, фактически, не знаем. А между тем сделать это можно, и случается такое весьма и весьма часто. Например, тот же сексуальный оргазм, замечал Флейшман, это не что иное, как фокусировка и сосредоточение «луча» сознания (или внимания). «Луч» внезапно обретает большую силу, и результат этого — обостренное чувство наслаждения. С этим в принципе можно сравнить и порыв вдохновения у поэтов. По какой-то счастливой случайности от внезапного упорядочения мыслей «луч» внимания на мгновение поляризуется, и то, на чем он в данную минуту оказывается случайно сфокусирован, вдруг волшебным образом меняет очертания, враз проникаясь «силою и свежестью мечты». Нет надобности дополнительно разъяснять, что сюда же безоговорочно можно отнести и так называемые «мистические озарения», с той лишь разницей, что здесь «луч» пропускается уже через «лазер». Когда Якоб Беме, увидев исходящий от оловянной чаши свет, изрек, что видит в ней все небо, в его словах не было ни капли лжи.
Люди никогда не задумывались как следует над тем, что жизнь у них так тщетна из-за того, что рассредоточен и несфокусирован «луч» внимания — хотя, повторяю, секрет этот вот уж сколько веков лежит на поверхности. А примерно с тысяча восьмисотого года за работу берутся паразиты и делают все от них зависящее, чтобы отвлечь людей от открытия, которое с наступлением века Бетховена и Уордсворта стало абсолютно неизбежным. Утаивания они добивались преимущественно тем, что подспудно формировали в человеке привычку к скучливому безразличию, склонность к пустому времяпрепровождению. Человека внезапно посещает грандиозная идея, ум у него на минуту фокусируется. И в этот момент в действие вступает привычка. Желудок у человека начинает урчать, требуя пищи, глотка сетует на жажду, и вязкий шепот принимается вкрадчиво при этом вещать: «Давай-ка вначале удовлетворим телесные потребности, а там уж можно будет сосредоточиться на деле с удвоенной силой». Человек подчиняется, и посетившая его идея безвозвратно уходит в забвение.
Момент, когда человек внезапно натыкается на мысль, что его внимание представляет собою «луч» (или, по Гуссерлю, когда «сознание намеренно»), и является моментом истины, моментом постижения краеугольного секрета. Единственно, чему человеку остается еще научиться, так это как свой «луч» «поляризовать». Навыки телекинеза и указывают в какой-то мере на то, что «поляризация» уже имеет место.
Так вот, братья Грау совершенно случайно открыли, каким образом, подыскивая «лучам» соответствующую фазу, можно использовать умы друг друга на манер рубиновых лазеров. Понятно, «асами» в этом деле их назвать было никак нельзя: около девяноста девяти процентов энергии они растратили впустую. Но и единственного остающегося процента им оказалось достаточно, чтобы безо всякого видимого усилия сдвинуть глыбу весом в тридцать тонн. Этого процента им хватило бы и на пятисоттонный блок, окажись такой перед ними в ту минуту.
