Дорогой широкой - Логинов Святослав Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Товарищ Синюхов принюхался, словно ищейка, берущая след.
– Вы хотите сказать, что это солярка? – с весёлым азартом спросил он.
– Какая же это солярка? – казалось, Юриными устами говорит сама невинность. – Это спирт. В зимнее время солярка на морозе загустевает и уже не годится в качестве топлива. Механизаторы обычно зимой добавляют в солярку бензин, но вы же понимаете, что это нарушение правил эксплуатации дизельного двигателя. Добавлять следует спирт, причём количество спирта определяется мотористом непосредственно во время работы. Никаких норм не существует, содержание спирта в топливе может достигать ста и более процентов.
– То есть, по-вашему, сейчас зима? – торжествующе спросил милиционер.
– Товарищ майор, – доверительно шепнул Юра, – сейчас вторая декада июля.
Майор Синюхов с силой выдохнул воздух. Противозаконные ароматы, доносящиеся от передвижного самогонного аппарата, кружили ему голову и путали ясность мысли.
– Если сейчас июль, то зачем вам спирт? – нашёлся спросить он.
– Запас карман не тянет, – веско объявил моторист Неумалихин. – К тому же допускается использование зимнего топлива в тёплый период.
– Хорошо, – начал сдавать позиции майор. – Положим, использование спирта в качестве дизельного топлива законно. Но речь идёт не об использовании, а о самогоноварении. Не станете же вы отрицать, что гоните здесь спиртные напитки, используя в качестве самогонного аппарата вашу машину?
– Какие напитки? Какой самогонный аппарат?.. – в голосе нарушителя зазвенело такое удивление, что ему хотелось поверить. – Каток асфальтовый, трёхвальцовый, «ДУ-62», работает в режиме автозаправки. А мы вот молоко пьём, в соседней деревне купили, в Ново-Муравьёве. Хотите молочка?.. – Юра протянул поражённому Синюхову железную кружку, в которой и впрямь было налито молоко.
Такого удара милицейские нервы не выдержали.
– Ну, как знаете, – пробормотал майор, попятившись от кружки, словно в ней ему предлагали культуру холерного вибриона. – Но если я поймаю вас с вашим товаром на трассе… Короче, вы об ответственности предупреждены и если что, пеняйте на себя!
Майор скрылся за кустом, следом взвыл мотоциклетный мотор, и страшное видение сгинуло.
– Надо же?.. – удивился Богородица. – Без штрафа обошлось.
– Зато теперь нам на большую дорогу и показаться нельзя, – печально резюмировал Юра. – Я-то надеялся, что как дадут нашему сержанту майора, то он в кабинете засядет и больше мы его на трассе не увидим. Ан не тут-то было! Активист, ядрён-батон.
– Ничего, – утешил Богородица, – на земле тропочек много. Глядишь, иная и до Москвы доведёт.
– До Москвы отсюда через Тверь ехать. Город большой, откуда там тропочки?
– Ну а эта куда ведёт? – спросил Богородица, указав рукой на полузаросшую дорожку.
– Говорят, к Зеленихе, – поделился Юра раздобытой недавно информацией. – Зелениха эта на самой границе с Новгородской областью стоит. Дальше места знакомые, я там прежде жил, мама у меня там в Найдёнке живёт.
– Вот и поехали.
– Так ведь не в ту сторону!
– К маме заехать всегда по пути, – убеждённо сказал Богородица.
Деревни не было видно долго. Вроде бы и перелесок кончился, начались поля, традиционно нераспаханные, а в этих местах даже некошеные, так что весь урожай одуванчиков пропал втуне. Потом вроде бы снова лес показался.
Впрочем, такими малыми островками лес на Северо-Западе не встречается, и если темнеет среди поля отдельная роща, то вернее всего там расположился тихий деревенский погост. Россыпь крестов, не покупных бетонных дур, а настоящих крестов, срубленных местным мастером; крашенные пожарной краской жестяные пирамидки со звездой наверху для тех, кто сумел вернуться с давней войны и окончить дни дома; редкая привозная плита для местного начальника, упокоившегося среди подчинённых, но даже в смерти остающегося начальником. Могилы стоят не рядами, а семьями: близкие люди рядом со своими родными, чтобы и после смерти не расставаться. Напоминая банные веники, темнеют засохшие берёзовые ветки, оставшиеся с Троицы после обязательного нашествия скорбящих родственников. Доцветают поблекшие бумажные и забитые сорняками живые цветы, лишь свечи неистребимых люпинов вздымаются над бурьяном, раскрашивая окрестность в праздничные сине-розовые цвета. Рдеет никем не собираемая малина; на всём покой, умиротворение, уют, и хочется самому поскорей расстаться с бестолковой жизнью, чтобы лежать здесь, забыв о прошлой пошлой суете.
Через несколько минут путешественники подъехали к тому, что показалось им кладбищем.
То, что они увидели, заставило сбиться с такта даже непрошибаемый асфальтовый каток. Если по совести, то открывшуюся картину можно было назвать кладбищем, но кладбищем страшным, с которого плачевная судьба сорвала покров умиротворения, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение смерть, тлен и могильный холод.
Перед замершими в горестном недоумении людьми лежала деревня Зелениха.
Всего-то в ней оставалось семь домов, уставившихся на подъезжающих слепыми дырами выбитых окон. Непролазный бурьян скрадывал перспективу, казалось, дома просели и то ли выползают из-под земли, словно чудовищные поганки, то ли проваливаются под землю. Покосившиеся плетни, огороды, заметные лишь особо пышным цветением репейников, поваленные дворы и сараи, которые всегда рушатся первыми. И крапива, крапива, крапива…
И как насмешка, чтобы полнее стало сходство с кладбищем, в одном из палисадников среди купыря и лебеды безнадёжно доцветал куст тигровых лилий.
Как завороженные, Юра и Богородица спрыгнули на землю, разом скрывшись чуть не с головой. Проламываясь среди неподатливых стеблей, двинулись к ближайшему дому – тому, перед которым сохранились цветы. Должно быть, именно здесь спасались последние робинзоны затерянного в лесу некогда обитаемого острова.
Дверь болталась на одной петле, и замок, выдранный вместе с пробоем, болтался на двери. По всему видно, предыдущие посетители некрополя не особо затруднялись моральными проблемами, проходя сквозь двери, словно через докучливую паутину, которую в лесу смахивают широким движением палки. Дом был вычищен основательно, только в горнице, куда выходило зеркало печи, оставалась железная кровать с пружинным матрацем. Кто-то, опоздавший к дележу, в сердцах вспорол матрац, так что поржавевшие пружины торчали в разные стороны диковинным железным цветком. А может, и не злобу срывал неведомый посетитель, а искал ухоронку с деньгами, что на чёрный день сберегала хозяйка.
По хлипкой приставной лесенке поднялись на чердак и там увидели единственный не растащенный ошмёток хозяйства. Верёвка, натянутая между стропил, и на ней скудное старушечье бельишко.
Как некогда знаменитые юмористы наши издевались с эстрады над убогой продукцией отечественной промышленности! И особенно доставалось женскому белью, многострадальным байковым панталонам с шерстяным начёсом. А того не подумали записные зубоскалы, что климат у нас не италийский и без тёплых голубых штанишек холодно жить в мёрзлых российских палестинах. И когда прилавки вместо голубой байки заполнились чёрными да белыми кружевными сексапилками, худо пришлось деревенским жительницам, тем, что своими ногами по морозу ходят, а не порхают из тёплого подъезда в салон иномарки. И берегли старухи осмеянные эстрадниками, снятые с производства панталошки, штопали, ставили латочки и заплатки. Старательно стирали на руках, с хозяйственным мылом, полученным в годы перестройки по талонам, рискуя жизнью, карабкались на чердак, развешивали на верёвке бабьи сокровища. А однажды уже не могли подняться наверх, снять высохшее бельё. И штанишки, отслужившие не один байковый век, но готовые служить и впредь, пятый год сохнут под прохудившейся крышей и ждут. Чудится, сама хозяйка висит меж стропил на бельевой верёвке.
Второй дом, третий – везде одно и то же: пустые, ободранные стены, провалившиеся потолки, выбитые ударом ноги двери и оконные рамы, в клетях и кладовках скопившийся мусор, прохудившиеся кастрюли, проржавевшие чугуны, всякий хлам, которому в жилом доме порой дело находится, а человеку со стороны и с приплатой не нужно. Трухлявые деревянные корытца – кормить давно зарезанных овец, вытесанная из берёзового ствола ступа, в какой Бабе-Яге летать впору, на чердаках разобранные кросна, стащенные туда ещё живыми хозяевами. Жаль было выбросить, думали, пригодится… не пригодилось, трухлявится теперь вместе с гниющим домом.
