Дом, который сумаcшедший - Лобов Василий (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Мне стало ясно — чей, а он добавила:
— А вообще-то я сам собой братец.
Это я уже не понял, но расспрашивать не стал — плеснул в бокалы новую хорошую порцию божественного, взял яблоко и надкусил. Мне стало совсем хорошо, я был очень счастлив — я сидел в своем любимом департаменте, на своем любимом стуле под портретом очень любимого мною Самого Братца Президента, ел деликатесную контрабанду, и напротив меня сидела хорошенькая братец, несколько от меня физиологически отличающийся, в чем я уже успел чуточку разобраться и в чем намеревался разобраться в достаточной мере в самое же ближайшее за этим временем время…
Тут в дверь хранилища постучали. Оказалось, что постучал братец персональный шофер братца министра.
— Автомобиль подан, — подумал он вслух. Министерский автомобиль был очень большой и очень красивый: очень белый блестящий лак снаружи и очень мягкая черная кожа внутри. Он был почти такой же персональный, как и персональный автомобиль братца Белого Полковника, в котором я как-то катался. Мы с братцем Клеопатрой II уселись на заднее сиденье.
— Вторая кнопка на панели персональный бар братца министра, — сказал нам по селектору отгороженный от нас толстым бронированным стеклом братец шофер. — Братец министр угощает.
Я нажал кнопку. Но так как в то самое время, когда я ее нажимал, мне стала помогать нажимать братец Клеопатра II, нажал не вторую, а третью. Сиденье, на котором мы сидели, куда-то уехало, мы с братцем Клеопатрой II мгновенно очутились в мраморной ванне, на нас из выехавшего откуда-то крана побежала вода… Искупаться в персональной ванне персонального автомобиля братца министра было заманчиво, но на это мы не решились по причине отсутствия времени, а также из-за братца щофера, которого оскорбили бы своей порнографией. Оскорблять братца шофера нам не хотелось — братец шофер нам очень нравился, особенно с затылка.
Подумав умом, я нажал четвертую кнопку на панели. Мы снова очутились с братцем Клеопатрой II на сиденье, правда, несколько подмоченные, и нас стал обдувать приятный ветер. Я нажал вторую кнопку — бар открылся, звякнув колокольчиком.
— Здорово! — рявкнула братец Клеопатра II. — Вот это жизнь! Смотри — конфеты!
В баре, среди множества различных заветных бутылей с ненашдомовскими наклейками, лежала коробка конфет без крышки и без оберток, но и без крышки и без оберток было видно, что это не наши конфеты, а вражеское дерьмо. Вражеское дерьмо есть мне не хотелось, но раз братец министр угощал, то есть приказывал есть, я съел: сначала одно, а потом еще два дерьма. Братец же Клеопатра II мало того, что тоже съела три штуки, еще и три штуки спрятала в сумочку.
Подол платья на братце Клеопатре II задрался к самому его вместилищу разума, я положил руку на то, что в приличном обществе называть своим именем не принято, но что тем не менее имеется у любого братца, если, конечно, он хоть немного от меня физиологически отличается.
— Ласковый… — прошептала мне в ухо братец Клеопатра II.
Меж тем автомобиль вкатил нас в грузовой лифт, застланный шикарной ковровой дорожкой. Лифт поехал вниз, а нас так и не подвергли таможенному досмотру.
— Здорово! Не то что в нашем задрипанном вертикальном министерстве! Почему братец Белый Полковник и братец Цезарь X остановили свой выбор именно на тебе?
— Думаешь, я знаю?
— Я думаю, что об этом ты должна подумать, я же тем временем подумаю о том, как сделать тебя выходящей.
— О, я подумаю!
Лифт остановился, автомобиль выкатился на двадцатый ярус, шторки на окнах и перегородке, отделяющей нас от братца шофера, задернулись. Мы поехали дальше и минут через пять остановились во внутреннем дворике Министерства внешних горизонтальных сношений, застланном шикарными коврами.
В просторной приемной нас встретила главный министерский референт — строгая братец блондинка. На его голове была строгой работы семнадцатизубая строгая корона.
Братец Клеопатра II осталась в приемной, а мы направились в персональный кабинет братца министра, двери в который стерегли восемь братцев тринадцатизубочников из вневедомственной охраны.
Братец министр, кличка братец Наполеон СХ, восседал за огромным, размером с арену для гладиаторов, столом в самом дальнем конце конца огромного персонального кабинета. От затмения в глазах я видел перед собой лишь его двадцатизубую корону.
Братец референт подтолкнула меня вперед.
— Приблизься…
Пройдя метров сто, я остановился метрах в пятидесяти от стола и, как можно громче и подобострастнее щелкнув каблуками, снял корону. Моя корона от почтения, всю ее охватившего, радостно попискивала.
— Чего изволите? — рявкнул братец, который был я.
— Служить!
— Так точно! Служу Нашему замечательному Дому!
— Братец Пилат III, — загремел в персональном кабинете усиленный микрофонами и динамиками голос, — мы назначаем тебя особым инспектором Департамента круглой печати нашего славного орденоносно-знаменосного Министерства горизонтальных сношений в хаосе ядовитой окружающей среды.
— Служу Нашему Дому! Служу нашему славному орденоносно-знаменосному Министерству!
— Ура! — крикнули динамики.
— Ура! Ура! Ура! — закричал я.
На этом крике аудиенция окончилась. Еще раз как можно громче и подобострастнее щелкнув каблуками, я развернулся и, чеканя и без того чеканный шаг, направился к выходу.
Потом меня привели в какой-то зал и дали что-то подписать. После акта подписания мне в руку всунули какую-то бумагу.
— Это — твое новое назначение, — строго сказала строгая братец референт. — Храни его как зеницу ока. В департаменте передашь назначение братцу Цицерону II. С этой секунды ты являешься его пятым замом.
Я стал хранить. А тут торжественно заиграл торжественный домовой гимн, и все братцы вытянулись в струнку.
Все вытянулись в струнку, а меня повели к домовому флагу. Бронированное стекло при нашем подходе отъехало в сторону, рядом со знаменем возник братец часовой с миниатюрным танком в одной руке и пробивавшим пуленепробиваемые стекла автоматическим пулеметом в другой, а также с круглыми часами в короне, показывавшими точное спецминистерское время до конца служебного дня.
Опустившись на левое колено, я нежно поцеловал специальную для целования белую полоску. Меня подняли на ноги и перевели к министерскому флагу, который я тоже поцеловал в белую полоску. После того как меня подняли, я поцеловал белую полоску у департаментского знамени.
С последними тактами торжественного домового гимна открылась парадная дверь, инкрустированная знаменами и портретами, и в зал вошли два братца пятнадцатизубочника в строгих министерских процессуальных фраках, при орденах и медалях. У одного из них того, кто был пониже ростом, на руках лежала бархатная подушечка, на которой покоилась одиннадцатизубая корона.
Увидев одиннадцать зубьев на внесенной короне, я упал.
Меня подняли. Торжественный гимн заиграл снова. Второй вошедший братец снял корону с поду, шечки. Меня опустили на левое колено. Торжественный домовой гимн зазвучал еще торжественней. Мне склонили голову, и второй вошедший братец — тот, кто был повыше ростом, — возложил на нее новую, одиннадцатизубую корону.
Возложив на мою скромно склоненную голову новую корону, меня подняли с левого колена и подвели к домовому флагу. Бронированное стекло отъехало в какую-то сторону, из-под пола возник часовой, меня опустили на левое колено, и я нежно поцеловал специальную белую полоску, немного подумал и поцеловал специальную черную полоску. Тут же решил, что черную полоску я поцеловал более самоотверженно, более самозабвенно, более трепетно и священно, чем белую, и поцеловал снова белую. Вспомнил, что все-таки я — порядочная шлюха, и поцеловал черную. Подумал умом, что, если я закончу торжественное целование знамени целованием черной полоски, меня не поймут. И поцеловал белую. Вспомнил, кто есть кто, и поцеловал черную. Потом белую. После этого — черную. Снова белую и снова черную…
