Живые люди - Вагнер Яна (книги без регистрации .txt) 📗
Ты доволен, думала я, глядя на Сережу, который словно проснулся во время этого долгого оживленного разговора. Вот теперь ты доволен; все эти четыре бесконечных, унылых месяца ты пытался разговаривать с нами о том же самом – и никто из нас, включая папу, превратившегося после страшного приступа на безлюдной зимней дороге в собственную тень, и Семеныча с его несчитаными, но подразумевавшимися запасами консервов, не говоря уже о Лёне с Андреем, способных разве что день за днем вяло таскаться за тобой на озеро выбирать жалкий ежедневный улов, – никто не готов был поддержать тебя в том, что здесь, в лесу, прямо под нашими ногами должно быть что-то еще, кроме пятнадцати тощих рыбин в день, – просто надо попробовать это добыть. Мы все сдались – сразу, как только закончились макароны и зубная паста, и всё это время на самом деле мы просто готовились умереть, и единственным человеком, с которым ты можешь, наконец, поговорить о том, как нам дотянуть до тепла, оказался этот чужой, посторонний мужик, который слушает тебя живо и внимательно – настолько, что, кажется, будь у него с собой бумага и карандаш, он делал бы пометки.
Мы, остальные, не заслужившие ни чая, ни места в этом разговоре, оказались просто безмолвными зрителями – все, кроме мальчика, которому спустя каких-нибудь десять минут надоело молчать и слушать. Он подошёл поближе и немного постоял возле стола, заглядывая Серёже в лицо.
– Па-па, – раздельно и требовательно сказал он голосом своей матери.
Она всегда говорила именно так – раздельно и требовательно: ей нужно было принести воды, потому что мальчика пора искупать, или еще раз – в который уже? – проверить окно в той, второй комнате, где они спали, и даже если окно оказывалось в порядке, должна быть где-то щель, надо посмотреть как следует и найти ее, потому что из нее дует, особенно ночью, – мальчик простудится; и Серёжа немедленно вскакивал, отставляя в сторону тарелку с жидкой ухой, откладывая сеть, которую пытался починить, – с какой-то неприятной, виноватой поспешностью, словно этому требовательному голосу ни в коем случае нельзя было отказать.
– Папа! – возмущенно повторил мальчик, но ответа так и не дождался. Постояв ещё с полминуты, он полез к Серёже на колени.
Протискиваясь, он наступил мне на ногу и качнул стол – налитая доверху, нетронутая Сережина кружка выплюнула на клеёнку коричневатую прозрачную лужицу. Я сжала зубы. Ему пять лет, сказала я себе в тысячный раз. Всего пять. Молчи.
– …ружей у вас сколько? – говорил как раз Анчутка. – С калашами только дураки охотятся. Фиг попадешь. Да и патронов у нас – хрен да ни хрена.
– Да не в ружьях дело, – не отвлекаясь, отвечал Серёжа, отводя руки мальчика – уже вскарабкавшись к нему на колени, тот крепко взялся своими маленькими ладонями за Серёжин подбородок, безуспешно пытаясь развернуть к себе его лицо. – Семеныч сказал, тут зверя нет. Не вокруг базы – сам подумай: тут дым, запахи… Нужно подальше уезжать, но места знать надо, а мы их не знаем, я зимой тут раньше не был никогда.
– Так он тебе и рассказал свои места, Семеныч твой, – усмехнулся Анчутка, – когда у него полно своих ртов.
Сережа нахмурился и отцепил, наконец, от себя мальчика, по-лемурьи висевшего у него на плече, и, не глядя, поставил его на пол.
– Он был отличный мужик, между прочим, Семёныч, – заметил он сухо и неприязненно. – И остальные тоже.
– Что ж вы их тогда оставили – так, – тихо, угрожающе отозвался Анчутка, внезапно подаваясь вперёд, – стол страдальчески всхлипнул и покачнулся, снова выплёскивая чай из кружек. – Этих ваших отличных мужиков. Сколько они там пролежали – месяц? Больше? Они к кроватям примёрзли, понял? Их вместе с простынями вытаскивать пришлось. Еще немного – их бы лисы какие-нибудь жрать начали, или кто тут водится – и Семеныча твоего, и баб, и… – Тут он взглянул на мальчика, стоявшего теперь ровно посередине между ним и Серёжей, и осёкся.
– Ты конфеты принёс? – серьёзно спросил мальчик. – Мама сказала, можно одну в день только.
И тогда этот большой сердитый человек вдруг опять улыбнулся и, легонько подтащив к себе мальчика, взлохматил его тонкие и светлые, отросшие за четыре месяца волосы.
– Мама сказала? – спросил он. Мальчик кивнул и нетерпеливо дёрнул головой, уворачиваясь от огромной чужой ладони.
– Поищу, – пообещал ему Анчутка. – Посмотрим, может, и остались у меня твои конфеты. Ты вот что, – продолжил он, обращаясь уже к Серёже, – ты давай, поехали завтра со мной, покатаемся тут вокруг немножко – у нас снегоход, ну, ты видел, наверное, бери своё ружьё, может, следы какие-нибудь отыщем – охотники из нас еще хлеще, чем рыбаки, но просто так на заднице сидеть – так мы точно тут передохнем.
И они продолжили разговор, как будто не было только что этой короткой, пугающей вспышки, – о том, как лучше приманить лося, «жаль, соли у нас мало, я слышал, мешок соли насыпал им – и сиди себе жди спокойно»; о том, что уж утки-то точно будет вдоволь «утиные места я знаю – весело говорил Сережа, – одно время часто ездили сюда по весне, нам бы дотянуть до апреля – и всё, и порядок», – пока, наконец, наши гости не поднялись и не направились к выходу, так и не притронувшись к чаю, а Серёжа, набросив на плечи куртку, пошёл за ними следом. Один.
Когда за ними закрылась дверь, какое-то время мы сидели молча, прислушиваясь к доносящимся с улицы голосам. Потом Лёня смял опустевшую белую сигаретную пачку и внезапно с силой запустил ее в дальний угол – легко отскочив от стены, она откатилась назад, к середине комнаты.
Мальчик засмеялся и пнул мятый кусочек картона ногой. Надо было и мне выйти на улицу вместе с ними, подумала я, подходя к окну, – они всё еще стояли на мостках, трое наших гостей и Серёжа, «завтра прямо с утра за тобой заеду, часов в восемь, чтоб вернуться засветло» – услышала я через тонкое стекло Анчуткин хрипловатый голос, – «ну что, покурим по последней и двинем назад»; начинало понемногу темнеть, и дрожащий на ветру огонёк зажигалки осветил на мгновение склонённое над ним Серёжино лицо.
Теперь, когда они уже были там, снаружи, у меня не хватило бы смелости закурить здесь, в доме, под её пристальным взглядом; надо было мне выйти с ними, подумала я с досадой и услышала, как Анчутка, выдохнув сизое облачко сигаретного дыма, произнёс ещё одну фразу.
– Слушай, – сказал он легко, глядя не на Серёжу, а куда-то в сторону, к озеру, к очертаниям темного леса на том берегу, – я вот чего не пойму – которая из этих баб твоя?
В комнате за моей спиной внезапно стало тихо, как в колодце, и слышен был только негромкий треск догорающего в печи березового чурбака.
– В смысле? – медленно спросил Серёжа.
– Да мы как ни считали, всё одна лишняя получается, – прозвучал беззаботный ответ, – вы б отдали нам одну, чтоб по-честному было… Ну ладно, ладно тебе, брось, шучу я.
Серёжа ответил не сразу – но когда он, наконец, заговорил, его голос звучал так же легко и весело.
– Что ж вы тогда козу зажарили? – сказал он; я пыталась уловить в его ответе напряженные нотки и не смогла. – Козу бы как раз под это дело и приспособили. – И они засмеялись, все четверо, включая юного Вову, нашего будущего рыбака-подмастерья.
Когда Серёжа вернулся в дом, замешкавшись на секунду у порога, чтобы стряхнуть с ботинок налипший снег, мне показалось, что закричали все разом, хотя на самом деле говоривших было всего двое.
– Лишняя баба? – звеняще, яростно сказала Наташа. – Козу приспособить?
– Ты охренел? – громыхнул Лёня. – Вдвоём с этим зеком на снегоходе? Да он тебя в первом сугробе закопает, ты даже «мама» сказать не успеешь.
Серёжа поднял глаза от ботинок – он больше не улыбался.
– Всё, хватит, – лицо у него было усталое и злое, – не о чем разговаривать. Мы голодаем. Вы на себя в зеркало давно смотрели? Мы скоро сеть из воды вытащить не сможем. Если у кого-то есть предложения, где нам взять еды, чтобы продержаться до уток, – давайте, а нет – я завтра поеду с этим Анчуткой в лес на его снегоходе и, если надо, буду кататься с ним каждый день, на сколько хватит бензина, а вы в это время покажете этому молодому, как его, Вова, как правильно ставить сети, и покажете как следует, потому что они обещали нам еще три штуки, а это в два раза больше рыбы.
