Записки ночного сторожа - Зиновьев Александр Александрович (читать книги полные txt) 📗
И тут я понял, что уже поздно.
О пустяках
Особенность разговоров в ибанской интеллигентной среде — серьезность пустяков и пустячность серьезности. Это — в характере ибанцев. Ибанец переживает обычную изжогу как мировую трагедию, а последнюю — как нелепый анекдот. Я помню, когда Неврастеник рассказывал нам (по книге Правдеца) о масштабах репрессий при Хозяине, мы…. до упаду хохотали. Тогда весь день собравшиеся рассказывали веселые истории о расстрелах и лагерях. А когда хозяйка сказала, что в Ибанске исчез лук, мы все впали в мрачное состояние и вскоре разошлись по домам.
Когда мы работаем, мы, естественно, разговариваем. Ибанец немыслим без разговоров. Разговариваем в типично ибанском стиле. Например — так. Если очистить, конечно, нашу беседу от нецензурных выражений, составляющих не менее девяноста процентов текста. К сожалению, от такой очистки страдает изложение, ибо именно нецензурная часть несет в себе основную смысловую нагрузку.
Обратите внимание, говорит Кандидат, какая шевелюра у нашего Чина. А Физик уже лыс. Чин пьет и баб меняет каждую неделю. А Физик — аскет. В чем дело?
Просто в начальство отбираются нелысеющие индивиды, говорит Физик. Лысина теперь для них подозрительна. А вдруг?! А вдруг переворот задумает?! А то еще хуже — новое разоблачение?! Наш ибанский начальник теперь должен быть румян и волосат.
А у нас, говорю я, одного претендента на пост директора забраковали именно за чрезмерную волосатость, хотя кретин был редкостный. Сказали, что нескромно ходить с такими волосами.
На портретах их идеализируют, говорит Кандидат. На самом деле у них рожи — дай бог всякому! Идеализируют, говорит Физик, но в другом направлении. Взгляни на нашего Чина. Какой идеализированный портрет способен передать его розовое благополучие?! Если дослужится до портрета, то его сделают красавчиком и умником, но здоровья и волосатости ему прибавлять не нужно. Не зря же они живут до ста лет и до последней секунды цепляются за трибуну.
В газетах пишут, говорит Кандидат, что на Западе цены растут, Но не пишут, что зарплата выросла, говорит Физик. И, конечно, ни слова о том, что у нас цены растут с удивительным постоянством. Зато, говорю я, у них там за квартиру платят половину зарплаты, а мы — лишь три процента. Не будь идиотом, говорит Кандидат. Представь себе, я получаю тысячу денежных единиц и пятьсот из них отдаю за квартиру, а ты получаешь сотню и три из них отдаешь за квартиру. Сколько остается у тебя и у меня? В одних относительных величинах мы живем лучше всех. А в других? Мы избираем такой взгляд, на жизнь и такие способы измерения, какие выгодны нашей демагогии и пропаганде. Но есть и другие позиции, и другие методы измерения. Какие из них более существенны? Человек есть мера всех вещей, говорю я. В конце концов прошлая история человечества и текущая жизнь в мире так или иначе проникают в душу какого-то числа людей и через них распространяются в сознании и настроении наиболее интеллектуальной части общества, а потом — и во всем обществе. То, как эта интеллектуальная часть общества оценивает свое состояние и положение прочей части общества, образует объективную и абсолютную базу всех оценок фактов нашей жизни. Твои слова — бред, говорит Физик. Но я не берусь их опровергать или предложить нечто получше. Во всяком случае, с этой точки зрения можно объяснить причину ненависти наших властей и широких народных масс к интеллектуалам.
А Крючкотвора все-таки посадили, говорит Кандидат. После этого мы несколько минут работаем молча, каждый думая о своем. Какое нам дело до какого-то Крючкотвора? И все-таки он незримыми нитями связан с нами. И арест его есть факт нашей жизни. Более того, непреходящий фон всей теперешней нашей жизни. Посадили, говорит Физик, значит есть хоть какая-то жизнь. Вот когда даже сажать некого будет, тогда… Я не думаю, что мы докатимся до такого кошмара, когда даже сажать перестанут, говорит Кандидат. Запад пока еще есть. Он не допустит. Разве что Запад, говорит Физик. Дай бог ему выбраться из кризиса. На Западе тоже сажают, говорю я. И не меньше, чем у нас. Так смотря за что сажают, говорит Физик. На сколько сажают. Как люди отбывают срок. Какова судьба их после этого. Сажают-то по-разному. Но я не сдаюсь из духа противоречия и начинаю яростно защищать Ибанск. Самое время закругляться, говорит Кандидат, пока Сторож не успел зачитать нам последний доклад Теоретика. Заткнись, говорю я. Я истину ищу. А Теоретик ее уже нашел, говорит Физик. Обрати внимание, говорит Кандидат, какая у него шевелюра! Он нашему Чину сто очков вперед даст. Не знаю, как насчет начальства, но что касается отщепенцев, то тут явно работает случай. Наш отщепенец — просто неудавшийся начальник. Самый большой пост, какой я занимал в жизни, говорю я, — был санитаром в первом классе. А кое-кто из присутствующих, между прочим, одно время даже был директором института.
В этот момент отвалился большой кусок штукатурки с потолка вместе с гигантской и дорогостоящей люстрой. Я же говорил, что наша система не рассчитана на антикваритет, сказал Кандидат. Как вы думаете, во что обойдется нашему ублюдку эта затея? Думаю, ни во что, сказал Физик. Наверняка эту дрянь подарили ему подчиненные подхалимы. Они и отремонтируют за свой счет. Проблема — как это переживет Чинша? Бедняга, сказал Кандидат. Все-таки тебе, Сторож, придется с ней переспать в порядке компенсации. А я тут при чем, возмутился я. Конечно, не при чем, сказал Физик. А разве у нас расплачиваются виновные? Компенсация не есть наказание за вину. Это — именно компенсация за ущерб. Давай, снимай трубку и звони ей о случившемся!
Опять о научном ибанизме
Надо различать науку об ибанизме и «научный ибанизм» как особую форму идеологии. Я вовсе не отвергаю роли последнего. И не считаю, что тут что-то хуже, а что-то лучше. Это — разные вещи, играющие разные роли в общественной жизни. Идеологию ибанизма обычно сравнивают с религией и находят в ней некий вариант религии. Сходство есть, бесспорно. Это — претензии на роль духовного пастыря, свои иконы, святые и т. п. Но и не более того. Отличие же глубже. Это — религиеподобная идеология (и притом — наукоподобая). Но по сути она антирелигиозна. Наука не антирелигиозна. Она не религиозна. Но это — другое дело. Ибанизм антирелигиозен. Религия проникает в души людей и проявляется в форме поведения людей, а не в их демагогии. Она есть регулятор поведения. Ибанизм является чисто внешним средством в поведении людей, а не самим поведением. Он не входит в души. Если допустить на минуту, что власти не стали бы настаивать на его признании и официальном подтверждении этого признания, люди скора в массе своей забыли бы о нем. В нем нет внутренней потребности. Внутренняя потребность есть лишь в какой-то форме религии. И это не есть недостаток ибанизма. Наоборот, именно в качестве такового он есть адекватная для ибанского образа жизни идеология. В Ибанске все мелко, поверхностно, временно и т. п. Такова и идеология его. В силу Указанного свойства ибанизм нуждается в постоянно действующей системе навязывания и контроля. Религия тоже имеет свой аппарат — церковь. Но это — аппарат иного рода. Потребность в религии рождает церковь. Здесь же аппарат навязывает людям антирелигиозную идеологию ибанизма как одно из средств в их социальном поведении, — как средство существования многих лиц, как средство в борьбе за лучшие места в обществе, как средство опознавания своих и т. п.
