Восковые фигуры - Сосновский Геннадий Георгиевич (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
На крик народ сбежался. Уборщица тетя Паша тянула тощую склеротическую руку, капала в ложечку валерьянку. Пискунов трагическим жестом руку отвел, пузырек взболтал и выпил все из горлышка, как алкаш. Старушка охнула, ожидая смерти, но вместо этого Михаил двинулся к шкафу плечом и… Огромный шкаф, набитый доверху политической литературой, грохнулся плашмя. Вместе со стеклами посыпались с полок солидные фолианты. Пискунов сумрачно на всех посмотрел и бросил в застывшие лица свинцовую реплику:
— А насчет вашего задания… В гробу, в белых тапочках! — И вдруг запел: — Никогда, никогда коммунары не будут рабами!
Гога бегал вокруг, суетился, говорил с сильным грузинским акцентом:
— Зачем такие слова, кацо, слушай! Больной человек, совсем больной! Лечить надо, спасать надо!
Кто-то куда-то позвонил, и вот уже двое дюжих навалились, и поскольку Пискунов отчаянно сопротивлялся, облачили в смирительную рубашку и отнесли в машину с красным крестом. Там и лежал калачиком, как овца, отправляемая на бойню, и только глазами косил на собравшихся вокруг ротозеев.
Первая ночь в психушке запомнилась повторением прежних кошмаров.
Его опять тащили куда-то, маленького, беспомощного, он громко плакал, а сзади догонял отчаянный вопль, потом прогремели выстрелы, и снова женский крик, но уже тоненький, умирающий. Он вскочил, ничего не понимая, водил глазами по кроватям, по мертвенно-желтым в свете тусклой лампочки-ночника лицам спящих. Вошла сестра и молча, почти не глядя, сделала ему укол.
После завтрака, вялый, расслабленный, Пискунов бродил по коридорам, наталкиваясь на встречных и спиной чувствуя наблюдающие за ним глаза. Остановился напротив палаты, не похожей на все другие: на окне, наглухо задернутом и пыльном, решетка и на двери тоже решетка, через которую все видно; оттуда тянуло затхлой, удушливой вонью. Санитар открыл ключом дверь, объявив: на прогулку! Несколько больных устремились к выходу почти бегом. И тогда Пискунов увидел рядом женщину, худенькую, всю белоснежно-седую, она совала ему в руку скальпель, глаза ее полубезумные косились вслед ушедшим, а губы шептали невнятной скороговоркой:
— Умоляю вас, быстрее! Вот сюда… Пожалуйста! Здесь сонная артерия… — Наклонила голову на тонкой детской шее с синими жилами. — Поймите же, я сорок лет на сцене, и вот… Не могу, не хочу… Умоляю…
Пискунов еще ничего не успел понять, ответить — двое санитаров подхватили ее под руки, уволокли…
Он зашел в умывалку, чтобы освежиться холодной водой; эта женщина все из головы не шла. Открыл краны, но услышал только шипенье и свист выходящего воздуха. В зеркале, заляпанном и с разбегающимися трещинами, увидел себя. Ну и портрет, однако! За это время он сильно сдал. Был худ и бледен до синевы, весь взъерошенный, как мертвый цыпленок.
В ожидании врачебного обхода прилег на кровать и, наверное, задремал. А когда открыл глаза, то увидел рядом фигуру в белом. Донеслись чьи-то слова: «Тот самый? Да, да!» А затем фигура произнесла, наклоняясь к лицу с теплотой во взоре:
— Рад вас видеть, дорогой товарищ! Я ваш лечащий врач Василий Васильевич. А можно просто — Вася. Как вам понравился наш курятник? Здесь очень мило, правда? — Он раскрыл историю болезни, тоненькую еще папочку.
— Очень мило, — согласился Пискунов. — Какая-то женщина просила ее убить, совала в руки скальпель.
Психиатр добродушно рассмеялся и весело подмигнул.
— А, это наша актриса, заслуженная. У нас их несколько таких, — произнес он с оттенком гордости за своих подопечных. — Есть люди очень известные.
— Инакомыслящие? — спросил Пискунов.
— Тсс… Говорите шепотом, нас могут услышать. Вечная проблема: власть и человек. Власть требует подчинения, а человек сопротивляется, капризничает, особенно, если это личность. Да ведь и вы, кажется, тоже… Позволяете себе…
Он вдруг вскочил и вышел за дверь. Немного погодя вернулся, шел, слегка пританцовывая и напевая какой-то веселенький мотивчик. Присел на кровать.
— Ну что ж… Начнем, однако. Вопросик чисто профессиональный.
— Да валяйте, чего уж теперь…
— Интересуюсь, как у вас с обувкой? Пальчики, пятка? — Врач говорил тоном сочувственным, доброжелательным. — Нигде не жмет?
— Не жмет, в смысле… Простите?
— Я спрашиваю в общих чертах. Удобна ли колодка, нет ли гвоздей в подметке. И в целом состояние ваших ног?
Ах, вот оно что! Вращаясь постоянно среди своих подопечных, врач-психиатр и сам становится похож на них, как две капли воды, и уже не определишь, кто есть кто. А возможно, своеобразный способ прощупать, прозондировать на предмет диагноза. Пискунов не стал спорить с медициной. Да ради Бога! Подстроился, изобразил понятливость.
— Доктор, могу ли откровенно… Нет нужного размера! То жмет, то болтается. Постоянно мозоли до крови…
— Ясненько! — Врач стал почесываться и ерзать, словно его обеспокоила блоха. Потом прошло, с удовольствием вытянул ноги, хрустнул суставами. — Ну а не бывает такого, чтобы… — Покрутил пальцем возле виска, прищелкнул языком, поощряя к откровенности.
Пискунов давно взял за правило прятаться за юмором, за шуткой, как за ширмой, чтобы чужое любопытство в душу не лезло.
— В смысле уйти из жизни? — подхватил догадливо, отыгрывая свою роль. — Вы как в воду смотрели! — тонко польстил. — Тут ведь что главное — какой способ лучше. Вот это самое, — взял себя за горло, — бр! Неэстетично, как представлю, что болтаюсь с высунутым языком…. Застрелиться, так не из чего. А однажды выпил снотворных таблеток целую пригоршню, думаю, хоть перед смертью высплюсь…
— Да-да, и что же?
— Оказалось слабительное. Потом всю ночь бегал… Вообще то одно помешает, то другое.
— Затрудняетесь выбрать момент? Этим многие страдают, — сказал Вася с явным сочувствием и желанием помочь. — А вены не пробовали себе вскрывать? Лучше всего иностранным лезвием. Погружаетесь в теплую ванну, и жизнь уходит медленно, капля за каплей. Состояние приятной расслабленности, как после рюмки коньяка. Вы какой любите коньяк?
— Да по-разному. «Белый аист» неплохая марка. Армянские коньяки хорошие. Смотря чем угощают. Спасибо, доктор. А помните, как покончил с собой поэт Барков, был такой на Руси. В свое время написал скандальную поэму, чем и прославился. Так вот, он залез в печку, а голый зад выставил наружу и воткнул палочку с запиской: «Жил грешно и умер смешно!» А потом — ба-бах!
— Да что вы говорите! Какая интересная подробность! — Психиатр переломился надвое и повалился на больного, сотрясаясь от смеха, вытирал слезы простынкой. Потом перестал смеяться, следил за пациентом, скосив один глаз. Спросил, почесываясь историей болезни: — А как насчет видений-привидений, мой дорогой, посещают?
— Да чепуха, не обращаю даже внимания! — отмахнулся Пискунов. — Доктор, тут совсем другое. Я ведь пишу, понимаете, сочиняю. Придумаю что-нибудь, а оно отсюда, — постукал себя по лбу, — прыг, и прямо в жизнь. Материализуется. Разговариваю, вижу, вот как вас сейчас, рукой ощущаю, если дотронуться… Недавно удивительный случай на реке произошел, сам не могу поверить.
— Восхитительно! — Вася был в восторге. — А если это, к примеру, дама? — Захихикал. — То ее, так сказать, формы — тоже?
Пискунов тоже подмигнул, сказал, что да, формы в первую очередь.
— Какая восхитительная подробность! — воскликнул врач завидуя. И радостно подвел итог: — Типичная шизофрения! Да не берите в голову, мой дорогой. Подобьем каблучок, аминазин, укольчики, серу вкатаем. А можно — инсулиновый шок. Знаете, что это такое? Привязывают полотенцами к кровати и — дозу. Человек дергается, едва наизнанку не выворачивается, хрипит, слюни пускает.
— И для чего такая пытка?
— Это чтобы разрушить болезненные связи в мозгу. Зато потом — блаженство! Приходит в сознание — и такой волчий аппетит. Целого барашка съел бы вместе с копытцами. А тут ему в руки кружку густого сахарного сиропа. Он эту кружку одним махом — шарах! А на стуле-то горки бутербродов на тарелочке, огромные кусищи, хлеб с маслом или маргарином. Он эти бутерброды тоже — шарах…
