Глория - Михальчук Вадим (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Таким я его и запомнил. Арчер иногда казался мне черной пружиной, сжатой до упора, пружиной, таящей в себе огромную скрытую черную силу.
Однажды, в пятницу вечером, когда я пришел с работы, Лис встретил меня на лестнице и передал, что меня разыскивает Арчер. Я нашел его внизу, он сидел на табурете, спокойный и подтянутый, как всегда. Он протянул мне перчатки:
— Давай-ка поработаем в спарринге.
Теперь, по истечении стольких месяцев упорных занятий, я был уже не тот, что раньше, но мне было не по себе, когда Арчер выходил на бой, пусть даже и тренировочный. Но перечить ему я не смел.
Одев перчатки, я встал в стойку и Арчер, не любящий проволочек, пошел в атаку. Я вынужден был отступить, подняв руки к голове, защищаясь от его прямых ударов. Арчер молниеносно сменил тактику, попытавшись достать меня боковыми по корпусу. Я сдержал два удара правой и левой, подставив плечо, и нанес несколько контрударов с короткой дистанции. Один из них, прямой в голову, попал Арчеру в лоб. Он ухмыльнулся — его ухмылка всегда производила немного странное впечатление на людей, потому что он улыбался только одной стороной лица — и продолжил атаку. Я финтил, прыгая из сторону, парируя его выпады перчатками, используя свое преимущество — тренированные ноги и более легкий при перемещении вес. Он ударил меня поочередно левой и правой в голову с довольно близкой дистанции и я возблагодарил бога за свои рефлексы — оба раза я смог убрать голову в сторону так, что ощутил порывы воздуха, следующие за выпадами его перчаток. В конце концов, мне повезло — Арчер раскрылся, проводя крюки в голову, и я вложился весь в удар правой ему в грудь. Арчер отскочил и на его лице появилась широкая улыбка:
— Хороший удар, только вес маловат.
Я стоял перед ним, едва дыша, залитый потом, с дрожащими руками, все еще поднятыми в оборонительной стойке. Смысл его слов медленно доходил до меня.
Он помог мне снять перчатки и сказал мне, чтобы я шел переодеваться. Только наскоро облившись водой из кувшина и растеревшись полотенцем, я понял, что Арчер доволен мной.
Послышались голоса, зовущие меня, и я выбежал из комнаты. Летя вниз по лестнице, я заметил всех — Артура, Чарли, Блэка, братьев, Любо, Арчера. Они стояли в холле, довольно прилично одетые, веселые.
Артур, надевая шляпу, сказал мне:
— Аль, не вижу причины, чтобы не отдохнуть время от времени. Что ты скажешь по этому поводу?
— Да, — как всегда вмешался Лис, более огненно-рыжий, чем всегда, — что ты скажешь насчет веселья, младший брат?
— Моя жизнь — сплошное веселье, — ответил я, ухмыляясь.
— Ого! — ответили мне братья и Пако схватил меня подмышки, подбросил вверх и успел поймать.
— Похоже, этот малыш успел созреть для порока, — сказал Чарли, зажигая сигарету.
— Для девочек, — протянул Нино, как сытый кот.
— Для пива с виски, для виски с пивом, — подхватил Лис.
— Там веселый дом с множеством огней, — затянул Любо, подмигивая мне, — кипит веселье в нем, пойдем туда скорей.
— Вот именно, малыш, — наклонился ко мне Артур, — пойдем туда скорей.
И мы пошли.
Мы сидели за столом, пили и ели, шутили и смеялись. Это был один из тех вечеров, когда говоришь для того, чтобы говорить, шутишь для того, чтобы смеяться, чтобы танцевать до упаду и веселиться от души. Ребята приглашали за стол девушек, угощали их вином. И скоро одна из них повела меня в комнату наверх. Я вернулся вниз через полчаса на дрожащих ногах и с широкой идиотской улыбкой. Лис, ухмыляясь, налил мне вина и, как всегда, бросил мне:
— Самое главное в этом деле, малыш — не заразиться и не влюбиться. Любовь — это тоже болезнь, хотя с ней не надо идти к врачу.
Он хлопнул меня по плечу:
— Молодец! Пей!
И я пил, и меня несло на широких и теплых волнах куда-то вверх, и что-то светлое горело во мне, наполняя весь остальной мир ярким светом. От этого света все женские лица вокруг казались ослепительно красивыми, их глаза казались яркими звездами, а их запах сводил меня с ума, как влюбленного кота...
...Моя жизнь кажется мне теперь рекой, мирно и тихо плывущей по своему руслу. Но вот вдруг вода закипает и бурлит на порогах, вода ревет и грызет камень яростными брызгами, вода кричит и падает в пропасть пенными водопадами, разбиваясь в мельчайшие частицы водяного пара. И кажется, что река теперь и есть только что эти пороги, перекаты и водовороты. Короткие моменты жизни, когда она резко теряет свой привычный облик, кажутся более заметными и значимыми, хотя их мало в сравнении с годами спокойной жизни.
Так было со мной. Прошло три года, из них два с половиной я работал гонцом. Три года и если говорить о них всерьез, то можно уложиться в несколько слов — работа, улица, дом. Пять дней в неделю — на улице с утра до вечера. Любо, смеясь, называл это «добычей хлеба насущного в поте лица своего». Дома — заботливые руки Марты, монотонные и чем-то успокаивающие занятия с Арчером. Раз-два в месяц мы ходили в город развлечься.
В банде наметились перемены. Не знаю, с чем это было связано, может быть, ребята стали более серьезными. Блэк почти перебрался в конюшню к Роджеру Малхусу, там он и работал и жил, изредка забегая на огонек.
Нино, неожиданно для всех, нанялся на рыболовную шхуну китобоем, ходил в море уже второй сезон. Хвастался, что у него по девушке в каждом порту на островах, врал наверное, как всегда.
Любо перебрался в Северный Фритаун, он пел там каждый вечер в ресторане «Маргарита». Его хозяин, Антонио Серпио, был обеспечен настолько, что мог покровительствовать талантливым музыкантам. Там, в «Маргарите», Любо познакомился с Моной Каприччи, певицей. Голос у нее был действительно ангельский. Лис, увидев ее как-то, сказал, что лучше бы Мона была менее красива, талантлива и горда. Как это иногда было с предсказаниями Лиса, его пророчество сбылось и произошло непоправимое.
Любо и Мона жили в маленькой комнате на втором этаже дома напротив «Маргариты». Жили как обыкновенная пара — любили друг друга и жили в мире с остальными. Хотя бы какое-то время...
Любо был талантливым композитором в большей степени, чем поэтом, хотя некоторые его песни были довольно неплохи. Вся его музыка была для Моны, они жили в особенном, запретном для других мире.
Но в том мире нельзя было иметь собственный мир.
Мона пела все лучше и лучше. Многие богатые люди из Среднего Города приходили специально для того, чтобы послушать её. Серпио перенес ее выступление на конец представления и каждую ночь, наверняка, радостно потирал свои жирные ручонки, подсчитывая выручку. Мона была настоящей женщиной, тряпки она, конечно, любила, но одевалась неброско и со вкусом, не любила принимать подарки, зная, что за них рано или поздно придется расплачиваться. Так что Серпио платил Моне и Любо определенную сумму, оставляя себе неплохие деньги. Сверх того, он каждый месяц выдавал им премиальные, чтобы их не переманили соседние рестораны. Любо, по большому счету, было наплевать на деньги, всем их хозяйством занималась Мона.
Посетителей становилось все больше и больше, по выходным на галерке трещали деревянные балки, поддерживающие настил. Цены на столики поднимались, как прилив во время полнолуния. Серпио уже всерьез опасался на счет расширения зала.
Мона появлялась на темной сцене за несколько минут до полуночи. Сначала люди видели темный силуэт, неясные очертания женской фигурки. Затем луч приглушенного бледного света выхватывал из полумрака ее — глаза закрыты, руки сжаты, как бы в молитве. Затем глаза открываются, как две черные звезды, лицо озаряется ослепительной улыбкой, свет становится ярким, как солнце. Мона вскидывает руки к залу в приветствии и грохот аплодисментов заглушает негромкий аккомпанемент оркестра.
Мона была великолепной актрисой. Во время каждой песни она преображалась, становясь то воплощением скорби в «Ночной молитве», то игривой, кокетливой танцовщицей в «Кошечке», то воплощением страсти в «Я буду такой, как я есть». Ее голос подхватывал вашу душу и уносил ее из становившегося душным зала в широкое ночное небо, в океан без границ. Ее голос заставлял людей смеяться и плакать. Ее голос дарил каждому частицу света, которую можно было унести с собой.
