Все мы одинаковы - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Неприкаянный дурачок, праздный мечтатель, успешный финалист.
Не кто иной, как я.
С глазами, полными слез, я выбрался из полумрака книжного зала, чтобы показать мистеру Лемли эту грустную находку.
— Вот, полюбуйтесь!
Он молча провел пальцами по фотографии.
— При чем тут какой-то Дрисколл?
— Судя по всему, — сказал он, — это вы, собственной персоной?
— Вот именно, сэр!
— Чертовщина какая-то, — негромко произнес он. — Вам знаком этот парнишка?
— Нет.
— А родственники у вас есть… в Вайоминге?
— Нет, никого.
— Как вы наткнулись на этот журнал?
— Схватил первый попавшийся.
— После того, как перелопатили такие залежи. — Он изучал моего близнеца, снявшегося для ежегодника полвека назад. — Что решили делать? Будете его искать?
— Разве что на кладбищах.
— Да, немало воды утекло. Может, у него остались дети, внуки?
— А что я им скажу? Скорее всего, они вообще на него не похожи.
— Ну, знаете, — возразил мистер Лемли. — Если в одиннадцатом году был парнишка, точь-в-точь похожий на вас, почему бы не поискать среди тех, кто помоложе? Кто жил лет двадцать назад? А то и в нынешнее время?
— Как вы сказали?
— В нынешнее время.
— А у вас есть? У вас есть вестники за текущий год?
— Понятия не имею. Эй, что вы делаете?
— Вы хоть раз, — вскричал я, — стояли на пороге эпохального открытия?
— Однажды купался в море и нашел какой-то липкий ком. Ну, думаю, амбра! На парфюмерной фабрике с руками оторвут! Поднял эту гадость и побежал к спасателям. Амбра? Оказалось, падаль, а на ней слепни. Зашвырнул обратно в воду — вот и все дела. А могло быть эпохальное открытие, верно?
— Возможно. А в области генетики? Генеалогии?
— Каких времен?
— Времен Линкольна, — сказал я. — Вашингтона, Генриха Восьмого. Господи, у меня такое ощущение, будто я дошел до основ мироздания, до очевидной истины, которая всегда была перед на ми, но не бросалась в глаза. Вот что может перевернуть всю историю!
— Или пустить насмарку, — сказал мистер Лемли. — Вы часом не приложились к спиртному, пока возились за полками? Что же вы остановились? Про должайте.
— Все — или ничего, — сказал я. Просмотрев очередной ежегодник, я хватался за следующий, просматривал и отбрасывал в сторону, но свежих журналов не обнаружил. Тогда у меня созрело решение навести справки по междугородной связи и разослать запросы авиапочтой.
— Силы небесные, — поразился мистер Лемли. — Расходы-то какие!
— Если я не докопаюсь до сути, то просто сдохну.
— А если докопаетесь — тем более. Все, магазин закрывается. Гашу свет.
Всю неделю, предшествующую выпускной церемонии, на мое имя со всей страны поступали школьные вестники.
Я не спал две ночи подряд: листал страницы, снимал ксерокопии, сопоставлял списки, подклеивал десятки новых фотографий к десяткам старых.
Идиот, ругал я себя, настырный болван, не видишь дальше своего носа — ты вскочил в поезд без тормозов. Как удержаться на рельсах? Куда ты ломишься? А главное — за каким чертом?
Ответов не было. Теряя рассудок, я набирал номер за номером, надписывал конверты, но дело не двигалось. С таким же успехом можно было бы с закрытыми глазами разбирать одежду в гардеробе, выдвигая, вопреки здравому смыслу, самые нелепые предположения.
Корреспонденция обрушивалась лавиной.
Так не могло быть, но все же так было. А как же законы биологии? Выбросить их в окно. Что такое история живой материи? Дарвиновская забава. Серия генетических сбоев, породивших новые виды. Сорвавшиеся с цепи гены, которые заново раскрутили мир. А что, если эти забавы, они же причуды, будут цикличными? Что, если Природа икнет и отбросит иглу звукоснимателя на несколько дорожек назад? Не начнет ли она, потеряв генетическую память, штамповать поколение за поколением одинаковых Уильямсов, Браунов, Смитов? Это будут не кровные родственники, нет. Просто убогие посредственности, слепые сгустки материи, загнанные в зеркальный лабиринт. Страшно подумать.
Но от реальности было не уйти. Десятки лиц повторялись в сотнях тех же самых лиц по всему миру! Близнец за близнецом — и так до бесконечности. Где же пространство для притока свежей крови, для истории прогресса и выживания?
Помалкивай, приказывал я себе, лучше пей свой джин.
Каскад школьных ежегодников не иссякал.
Я тасовал страницы, словно колоды карт, пока наконец…
Вот оно.
Как выстрел в живот.
Это имя встретилось на странице сто двадцать четвертой ежегодного вестника, опубликованного неделю назад и только что присланного из школы города Росуэлла. Имя было такое:
Уильям Кларк Хендерсон.
Я посмотрел на фото и увидел.
Себя.
Живого-здорового, на пороге окончания школы!
Мое второе я.
Точная копия: одинаковые ресницы, брови, мелкие и крупные поры, из ноздрей и ушей одинаково торчат волоски.
Я. Сам. Собственной персоной.
Нет! — подумал я. И сравнил еще раз. Да!
Меня словно подбросило. Я сорвался с места.
Не выпуская из рук папку с журнальными вырезками, я полетел в Росуэлл и, весь в поту, схватил такси, чтобы к полудню успеть в местную школу.
Выпускная процессия уже начала свой путь. Я занервничал. Но когда со мной поравнялись эти юноши и девушки, на меня снизошло невыразимое спокойствие. Судьба шепталась с Провидением, пока мой взгляд изучал две с лишним сотни цветущих лиц: на некоторых вспыхивали широкие запоздалые улыбки, а иные светились нескрываемой радостью оттого, что годы мучений остались позади.
Молодые люди шли отстаивать добро или что-то иное, заключать несчастливые браки, делать блестящую карьеру или тянуть свою лямку.
И вот появился он. Уильям Кларк Хендерсон.
Мое другое я.
Он, смеясь, шагал рядом с миловидной темноволосой девушкой, а я узнавал собственный портрет, помещенный давным-давно в нашем школьном вестнике. Я видел мягкую складку под его подбородком, не знавшие бритвы щеки и блуждающие, близорукие глаза, которым не дано охватить жизнь, но суждено искать пути к библиотечным стеллажам и пишущим машинкам.
Проходя мимо меня, он поднял взгляд и оцепенел.
Я чуть не помахал ему рукой, но вовремя удержался, видя, что он и так прирос к месту.
Потом он сделал несколько шагов, спотыкаясь как раненый. Лицо побледнело, руки искали опору, а губы выдохнули:
— Отец! Как ты здесь очутился?
У меня остановилось сердце.
— Так не бывает! — воскликнул юноша. — Ты же умер! Два года назад! Такого не может быть. Как? Откуда?
— Ничего подобного, — удалось мне произнести после долгого молчания. — Я вовсе не…
— Папа! — Он схватил меня за обе руки. — Господи боже мой!
— Не надо, — сказал я. — Ты принимаешь меня за кого-то другого.
— За кого? — умоляюще спросил он. — Как же так?
— Не задерживайся, — сказал я. — Тебя ждут.
Он отступил.
— Ничего не понимаю, — вырвалось у него сквозь слезы.
— Я тоже ничего не понимаю.
Его бросило ко мне. Я резко поднял руки:
— Нет. Не делай этого.
— Ты останешься?… — всхлипнул он. — Побудешь здесь после?..
— Да, — с трудом выдавил я. — Нет. Не знаю.
— Хотя бы как гость, — попросил он. Я промолчал.
— Очень прошу, — сказал он.
Когда я кивнул, на его щеках проступил румянец.
— Что это все значит? — в недоумении спросил он.
Говорят, когда человек тонет, у него перед глазами проносится вся жизнь. Стоило Уильяму Кларку Хендерсону застопорить движение процессии, как мои мысли отчаянно заметались, увязли в озарениях и вопросах, но так и не нашли ответов. Неужели в мире есть семьи, которые одинаково рассуждают, строят планы, лелеют мечты — и при этом закованы в одинаковое обличье? Неужели существует генетический заговор с целью захвата будущего? Неужели придет день, когда эти неведомые, неузнанные отцы, родные и двоюродные братья, племянники возвысятся как правители? А может, все решает святой дух, Божий промысел, Его неисповедимая воля? Может, все мы выросли из одинаковых семян, разбросанных широкими взмахами руки сеятеля, дабы не прорастали слишком густо?
