Улитка на склоне - 1 (Беспокойство) - Стругацкие Аркадий и Борис (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
– Понимаю! – воскликнул Марио. – Они растут из одного корня.
– Нет, – сказал Алик, – просто они чувствуют друг друга на расстоянии. Фитотелепатия. Слыхали?
– А как же, – сказал Марио.
– Да, – сказал Алик лениво, – кто об этом не слыхал… Но вот чего вы, наверное, не слыхали, так это что в лесу есть еще люди, кроме нас. Их видел Курода. Он искал Сидорова и видел, как они прошли в тумане. Маленькие и чешуйчатые, как ящеры.
– У него тоже кончалась биоблокада?
– Нет, просто он любит приврать. Не то что я, скажем, или вы. Правда, Тойво?
– Нет, – сказал Турнен, не поднимая глаз. – Вранья вообще не бывает. Все, что выдумано, – возможно.
– В том числе и русалки? – спросил Марио. Видимо, он подумал, что его мрачный сосед тоже наконец решил пошутить.
Турнен посмотрел на него. По лицу его было видно, что шутить он не собирается.
– Я их вижу, – сказал он. – И треугольный пруд. И туман, и зеленую луну. Все это я вижу так отчетливо, что могу описать во всех подробностях. Для меня это и есть критерий реальности, и он не хуже любого другого.
Марио неуверенно улыбнулся. Он все еще надеялся, что Турнен шутит.
– Превосходная мысль, – сказал он. – Отныне нам не нужны лаборатории. Субэлектронные структуры? Я вижу их. Могу описать, если хотите. Они так и переливаются. И треугольно-зеленые.
– Мне лаборатории не нужны уже давно, – произнес Турнен. – Они, по-моему, вообще никому не нужны. Вряд ли они помогут вам представить субэлектронные структуры.
Лицо Марио утратило готовность к веселью. Обнаружилось, что глаза у него совсем не детские.
– Я – физик, – сказал он. – Я легко представляю себе субэлектронные структуры без фигур и цветов.
– И что же дальше? – сказал Турнен. – Ведь я тоже могу представить себе эти структуры. И еще многое такое, для чего вы пока не придумали закорючек, значков и греческих букв.
– Ваши представления, может быть, и годятся для вашего личного употребления, но беда в том, что на них далеко не уедешь.
– На представлениях давно уже никто не ездит. Не вижу, чем мои представления хуже ваших.
– На представлениях физики вы приехали сюда и уедете отсюда, а ваши представления годятся только для застольных парадоксов.
– Я мог бы вам напомнить, что идея деритринитации возникла тоже из застольного парадокса. Да и все идеи возникли из застольных парадоксов. Все фундаментальные идеи выдумываются, и вы это прекрасно знаете. Они не висят на концах логических цепочек. Но дело ведь даже не в этом. Что дальше? Ну не смог бы я прилететь сюда. И что? Ведь я не увидел здесь ничего такого, чего не мог бы представить себе, сидя дома.
Леонид Андреевич не стал слушать, что там отвечает физик. Он посмотрел на Алика. Инженер-водитель тосковал. Просто встать и уйти ему, наверное, было неловко, наверное, он боялся, что это будет выглядеть демонстративно. Спор же ему был до одурения скучен. Сначала он порывался встрянуть и направить беседу в другое русло и даже сказал: "Между прочим, в прошлом году…" Потом съел кусочек маринованной миноги. Потом сотворил из салфетки кораблик. Потом с надеждой взглянул на часы, но нужное ему время еще, по-видимому, не приспело. И не то чтобы спор ему был непонятен, он слышал тысячи таких споров – и когда сидел, обливаясь потом, за рулем вездехода, идущего через заросли, и здесь в столовой, и в мастерских Базы, и даже на танцевальной веранде. Просто все это было ему бесконечно чуждо. Он любил конкретности своего времени: ощущение микронных зазоров на кончиках пальцев, спокойный и правильный гул могучих двигателей, блеск приборов в качающейся кабине. И он всю жизнь с кротким недоумением следил за тем, как эти конкретности теряют смысл на Земле, оттесняются на периферию Большой Жизни, уходят на далекие дикие планеты, и он отступал и уходил вместе с ними, любя их по-прежнему, но постепенно теряя уверенность в их (и своей) нужности, потому что если на этих диких мирах и нельзя обойтись без его искусства и его вездеходов, то люди, кажется, намереваются обойтись без самих этих миров. Таких, как инженер-водитель Алик Кутнов, было много, гарнизоны инопланетных баз комплектовались теперь в основном из них. Это были очень способные люди (неспособных людей вообще не бывает), но области приложения их способностей неумолимо уходили в прошлое, и большинству Аликов еще предстояло понять это и искать выход.
– Вы безобразно самоуверенны, – говорил Турнен. – Вы воображаете, что оседлали наконец историю человечества. Но вы никак не можете понять, что не нужны никому, кроме самих себя, и не нужны уже давно…
– Человечество тоже никому не нужно, кроме самого себя. Вы ничего не утверждаете, вы только отрицаете…
Алик Кутнов мастерил второй кораблик. С мачтой.
В том-то и беда. Человечество никогда никому не было нужно, кроме самого себя. Да и самому себе оно стало нужным не так уж давно. А дальше? Дальше была равнина, и по равнине пролегали широкие дороги, и петляли едва заметные тропинки, и все они вели за горизонт, а горизонт скрывала мгла, и не видно было, что в этой мгле. Может быть, все та же равнина, может быть, гора. А может быть, и наоборот. И не видно было, какие дороги сузятся в тропинки и какие тропинки расширятся в дороги…
– Алик, – сказал Леонид Андреевич, – что вы делаете, когда по незнакомой дороге вы подъезжаете к незнакомому лесу?
– Снижаю скорость и повышаю внимание, – ответил Алик не задумываясь.
Леонид Андреевич посмотрел на него с восхищением.
– Вы молодец, – сказал он. – Все бы так.
– Да, – оживился Алик. – Вот в прошлом году…
Снизить скорость и повысить внимание. Очень точно сказано. А за рулем восседает молодой широкоплечий парень, ему весело мчаться по прямой дороге, а лес все ближе, и парню кажется, что вот там-то и есть самое интересное, и он влетает в лес на полной скорости, не потрудившись узнать, по-прежнему ли пряма дорога в лесу, или она обернулась там тропинкой, или оборвалась болотом.
– …И после этого, – сказал Алик, – мы больше туда никогда не ездили. – Он посмотрел на часы. – Вот теперь я пойду, – сказал он.
– И я тоже, – сказал Леонид Андреевич.
Физик посмотрел на них незрячими глазами, не переставая говорить. Турнен опять резал хлеб.
Когда они вышли из столовой, Леонид Андреевич спросил Алика:
– Неужели все, что вы говорили этому физику, – выдумка?
– А что я ему говорил?
– Про русалок, про чешуйчатых людей…
Алик ухмыльнулся.
– Да как вам сказать… По-моему, все это вранье. Куроде никто не верит, а Ларни болел… Да вы сами, Леонид Андреевич, бывали в лесу. Нукакие там могут быть люди? И тем более русалки…
– Я так и подумал, – сказал Леонид Андреевич.
Кабинет Поля Гнедых, директора Базы и начальника Службы индивидуальной безопасности, находился на самом верхнем ярусе Базы. Леонид Андреевич поднялся к нему на эскалаторе.
Кабинет Поля с экранами и селекторами межзвездной, планетной и внутренней связи, с фильмотеками, с информарием, с планетографическими картами олицетворял на Пандоре то же, что здание Всемирного совета – на Земле: здесь было сосредоточено управление планетой. Но в отличие от Всемирного совета директор Базы реально мог управлять только ничтожным кусочком территории своей планеты, крошечным каменным архипелагом в океане леса, покрывавшего континент. Лес не только не подчинялся Базе, он противостоял ей со всеми ее миллионами лошадиных сил, с ее вездеходами, дирижаблями и вертолетами, с ее вирусофобами и дезинтеграторами. Собственно, он даже не противостоял. Он просто не замечал Базы.
– Иногда мне хочется взорвать там что-нибудь, – сказал Поль, глядя в окно.
– Где именно? – сейчас же спросил Леонид Андреевич.
– В самой середине.
– Тогда бы мы даже не увидели взрыва, – сказал Леонид Андреевич. – А уехать вам отсюда иногда не хочется?
– Иногда хочется, – сказал Поль. – Когда много туристов. Когда на всех не хватает егерей и они начинают бунтовать и требовать права на самообслуживание.
