Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович (читать книги без .txt) 📗

Яркий свет полоснул по глазам, и Ольга, зажмурившись на мгновение, открыла их.

В нескольких сантиметрах от ее лица, над травой, неторопливо перебирался с цветка на цветок большой тяжелый шмель – с коричневой попой, желтым брюхом и толстыми мохнатыми лапами. Выражение его лица было очень сосредоточенным. Он сучил лапками, надолго зарываясь лицом в каждый цветок; желтое брюшко время от времени уморительно подрагивало. Гудения шмеля Ольга не слышала.

Впрочем, она не слышала ни единого звука вокруг. На мгновение представив себе, что оглохла, она не испугалась и даже не расстроилась: мало осталось в мире того, подумала она, что мне хотелось бы слышать.

Запахов она не чувствовала тоже. Голова была восхитительно пустой и не болела, хотя, кажется, выпила она прошлой ночью немало. Несмотря на то что Ольга лежала на лесной поляне прямо на траве (и, скорее всего, проспала здесь несколько часов), она не замерзла. Дискомфорт она ощущала лишь от затекших рук и ноги; следовало пошевелиться, но заставить себя сделать это она пока не могла.

Некоторое время она наблюдала за работой деловитого шмеля, притворяющегося, что ему безразлична самка человека, которая разлеглась на его территории и, между прочим, наверняка подавила собой не один десяток цветов, столь необходимых шмелю в его работе. Изменить-то он все равно ничего не мог. Она вдруг ощутила неловкость оттого, что разлеглась здесь, мешая кому-то трудиться. Ольга решила, что попытается немедленно подняться. Именно это она сказала шмелю – мысленно, разумеется. Он был недоволен, но старался скрыть раздражение и продолжал свою работу в отдалении от самозваной варварши.

Постепенно слух и обоняние начали возвращаться к ней, будто кто-то медленно поворачивал регулятор громкости от минимума до нормы. Орали лесные птицы, радуясь солнцу; неподалеку стрекотал кузнечик. Аромат травы и клевера был пряный; к нему примешивался едва уловимый запах пота. Неприкрытые части тела, особенно ноги, стали вдруг невыносимо чесаться: ну конечно, прошедшей ночью у местных комаров был пир духа, им, вероятно, давно не предоставляли такой шикарный и беспомощный «тортик».

Следом за этим она ощутила отвратный вкус во рту.

Над ней кто-то деликатно кашлянул. На всякий случай она снова прикрыла глаза и лежала без движения, хотя очень хотелось выпрямить одну руку, выпростать из-под головы вторую и пошевелить ногой.

– Что происходит? – спросил знакомый, чуть хрипловатый мужской голос. – Почему она здесь? Давно вы ее нашли?

– С полчаса, наверное, – ответил другой голос, принадлежащий мужчине постарше.

– А почему... – заорал было первый, но немедленно перешел на громкий шепот, – почему, твою мать, дядя Женя, эта женщина до сих пор не на корабле, в своей каюте, а в лесу, на траве?! Хочешь, чтобы она застудила себе что-нибудь по женской части?! Как ты можешь, дядя Женя? Как такое вообще возможно?!

– Вадим Юрьевич...

– Где тот мудозвон, который ее нашел? Это он прибежал за мной?

Дядя Женя помолчал.

– Матрос Петя Шалашкин, – сказал он сухо. – Я отправил его назад, на судно.

– Предусмотрительно... – Тон Вадима стал угрожающим.

– На том стоим, хозяин.

– Я ведь просил тебя! Так меня не называть!!

– Мы одни. Ольга не в счет: она спит и не слышит. Увольнять никого не нужно. Ночи сейчас теплые, ничего с ней не случится.

– А если... – снова заорал Вадим, забывшись, – и снова быстро перешел на шепот, – если б ее кто увидел здесь? Пьяную, беспомощную... Сколько шпаны ночами по округе болтается, обкуренные через одного. Сам не знаешь?!

– Шалашкин позвонил мне сразу, как только нашел ее. Я прибежал, был здесь безотлучно, пока он слетал за вами. Он наткнулся на нее случайно, понимаете? Никто не думал, что она забредет сюда, мы искали совсем в другом месте.

– Я спросил...

– Я слышал. Извините. От шпаны мы бы ее не защитили. И ни от кого бы не защитили. Мы понятия не имели, куда ее понесет!

Помолчали. Потом Вадим сказал безадресно:

– Урою. Идиоты, дебилы. Поубиваю.

– Меня, – сказал дядя Женя. – Я не углядел. Виноват только я.

– Да пошел ты, дядя Женя!

Ольга открыла глаза и подмигнула шмелю. Тот замер на цветке. Несомненно, он все слышал и был вне себя от возмущения: как она могла доставить столько беспокойства двум – а скорее, гораздо большему числу! – важным и серьезным самцам!

Она вздохнула и пошевелилась.

Вадим немедленно присел перед ней на корточки и заглянул в лицо. Она вспомнила фразу, сказанную им при второй встрече: «Ты хоть понимаешь, кто перед тобой? Самый богатый человек на этом побережье!»

– Как ты себя чувствуешь? – Выражение его лица было почти беспомощным. Как у Мамонтенка, потерявшего маму.

– Я жива... видишь?.. – слова прозвучали не вполне внятно. – Нельзя так, Вадим. Действительно, никто не виноват.

– Ты все слышала? – спросил Вадим.

Она не ответила, а он поднял голову и ледяным взглядом смерил капитана. Вадим действительно терпеть не мог, когда его при посторонних называли хозяином. Да и не только при посторонних. «Вы не рабы, – говорил он дяде Жене и ребятам из команды. – Вы – мои сотрудники. Так же, как те, что работают в нескольких моих офисах здесь и в России. Я для вас начальник, шеф, босс, патрон... Но не хозяин. Еще раз услышу – дам по шее. Рука тяжелая, знаете сами». Единственным человеком, от которого Вадим Юрьевич терпел этот титул, был дядя Женя. Ему по шее не дашь... можно получить сдачи.

– Встать можешь, Оля?

– Попробую. – Она вытянула руки и ожесточенно почесала сначала одну ногу, потом вторую.

Подняться Ольге Вадим не дал. Вдруг словно опомнившись – да что это я? – он легко подхватил ее на руки и прижал к себе, как драгоценнейшую ношу, дохнув ароматом хорошего кубинского табака. Она ойкнула и прикусила губу: болезненно отходили затекшие руки и нога. Ей не хотелось быть притиснутой к его мускулистой груди, поэтому она негромко сказала:

– Ты делаешь мне больно, – и немного отодвинулась.

Поглядела на дядю Женю. Капитан смотрел в сторону и жестко ухмылялся под усами.

Просить Вадима поставить ее на землю было бессмысленно; к тому же она не хотела сейчас раздражать его; необходимо, чтобы отрицательные эмоции, направленные на подчиненных, поутихли.

И они пошли через лес, мимо заброшенной лесопилки. Вадим с Ольгой на руках впереди, дядя Женя чуть сзади. Все молчали. Ее покусанные ноги невыносимо зудели, но она терпела.

Когда лес кончился и они шли через виноградники, Ольга ощутила, что руки Вадима едва заметно дрожат.

– Ты устал, – сказала она. – Отпусти меня.

Он упрямо помотал головой и продолжал нести ее до самого города. Только на окраине поставил на ноги и позволил идти самой. Она тут же наклонилась, почесала ноги и даже тихонько взвизгнула от удовольствия.

Ольга чувствовала себя виноватой, а она очень этого не любила. Когда вчера... нет, сегодня ночью она сбежала с приема, то никак не предполагала, что ее станут искать... да и вообще заметят ее исчезновение. Разве что Вадим. Но его внимания жаждали три девицы – одна шикарнее и фотомоделистее другой, с ними Ольга и не помыслила бы соперничать.

«Сколько сейчас времени?» – внезапно подумала она. Часы оставила вчера в каюте, предполагая туда вернуться, да так за ними и не зашла, когда сбежала с приема. Спрашивать у мужчин не хотелось. Судя по полному отсутствию людей на улицах, очень рано: часов пять, наверное.

Они вышли на набережную. Издалека было видно, как на «Святой Терезе» суетятся матросы: приводят все в порядок после ночного нашествия. Увидев подходящих хозяина судна, капитана и женщину, которую все искали почти половину ночи, замерли на своих местах. Вадим, Ольга и дядя Женя молча поднялись по трапу. Ольга шла с опущенной головой, ни на кого не глядя: ей было неловко перед ребятами.

Вадим открыл дверь на нижнюю палубу и пропустил ее вперед.

– Спускайся ко мне в кабинет, – сказал он. – Там открыто.

Потом повернулся к капитану:

– Дядя Женя... Шалашкину – премию. Два... нет, полтора оклада. И должность старшего матроса.

Он говорил тихо, но Ольга услышала. Перевела дух и заспешила по коридору к кабинету Вадима. Дверь действительно была не заперта...

Вадим глядел на нее исподлобья. Он дождался, пока стюард расставит на столе чашки с кофе, тарелки с тостами, вазочки с икрой, маслом и джемом и выйдет. Только потом спросил:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– А?..

Она замерла. Заломило виски, сердце сковало холодом.

Ты ничего не хочешь мне сказать?

Дежа вю. Оно, проклятое, преследует ее, в самые неподходящие моменты возвращая к «маленьким трагедиям» ее жизни. Маленьким для кого-то – возможно. Но не для нее.

Глаза против воли наполнились слезами. Сдерживаясь изо всех сил, она медленно повернула к нему лицо и встретилась взглядом.

– Что?! – перепугался он и приподнялся, – что?!! Ты ничего не хочешь мне сказать?

Это спросила она, там и тогда, в прошлой жизни, черта под которой подведена. А что ей ответили? Она прекрасно помнит...

– Смотря что ты хочешь услышать, – сказала она побледневшему Вадиму. Ее голос почти не дрожал.

...Сколько раз она слышала эту фразу в американских фильмах, чаще всего мелодрамах, которые они смотрели с мужем, сидя (или лежа) на диване, обнявшись, под пледом. Фраза, со всеми своими вариациями, да и ситуации, в которых она произносилась, Ольгу раздражали до крайности, казались заезженными, банальными, надуманными, «мыльными». Звучание этой фразы в фильме являлось для Ольги критерием профессионализма сценариста и режиссера; если она слышала ее в соответствующем антураже (жена/муж узнает о связи мужа/жены с другой женщиной / другим мужчиной, и происходит выяснение отношений), она сразу засыпала где-то в области мужниной подмышки: дальнейшее развитие сюжета становилось неинтересным. В фильмах иных жанров Ольга эту фразу просто не замечала или признавала органичной... Но в мелодрамах с адюльтером... Все понятно, говорила она и зарывалась в мужа с намерением поспать.

Другой вещью, которую она терпеть не могла, были анекдоты из серии «Возвращается муж из командировки...», Вообще, она была довольно смешливой, с отличным чувством юмора, но эти анекдоты ее бесили. Аркадий знал об этом и никогда их не рассказывал, но если их рассказывал кто-то в компании, за столом, Ольга моментально поднималась и, извинившись, выходила из комнаты.

Она, пожалуй, и сама не смогла бы объяснить ни один из этих странных феноменов отторжения... но, когда все произошло, поняла, что таким странным образом судьба готовила ее к испытанию.

Ольга прилетела из Женевы с семинара для специалистов по рекламе на сутки раньше: культурная программа была внезапно резко сокращена, но все, кто хотел, могли остаться. Она не хотела. В Женеве она была четвертый раз и все, что вызывало ее интерес в этом великолепном городе, посетила в предыдущие три приезда.

Она звонила Аркадию из отеля, из Женевского аэропорта и из Шереметьево – сразу, как только получила багаж. Мобильный был недоступен, на домашнем никто не брал трубку. «Что такого, – думала она, – вечер пятницы, наверняка встретился с друзьями и засел в каком-нибудь злачном месте. Может, в баню пошли. Я-то должна прилететь только завтра, вот он и отрывается...»

Все оказалось проще. Гораздо проще.

Он забыл запереться на задвижку, только и всего. Если бы он это сделал, Ольга не смогла бы войти в квартиру сразу – этот замок нельзя было отпереть снаружи, ключом. Все остальные можно, а этот нельзя. Но он забыл, и она вошла.

Будь заперта задвижка, это мало бы что изменило, но осталась бы, по крайней мере, возможность для маневра: вскочить, одеться, накрыть постель, вылить недопитое шампанское, выбросить бутылку, распахнуть балкон в попытке проветрить... Сделать вид, что коллега приехала просить помочь по работе, так как в офисе фирмы не решилась обраться за помощью... Уболтать. Осталась бы хрупкая возможность уболтать. Ольга не застала бы факта.

Но он забыл. Просто расслабился: знал, что жена вернется только завтра. И она застала.

На несколько секунд она окаменела на пороге комнаты, потом повернулась и механически, как робот, прошла на кухню, упала на табурет и уставилась на красный глаз выключателя вытяжки, которую приобрели и установили в прошлом году. Как она радовалась этой вытяжке!.. Дура.

Хлопнула входная дверь, раздался характерный звук: теперь он запер дверь за задвижку. А может, он не сделал этого раньше – специально? Дура. Зачем ты прилетела? Почему не осталась до завтра? Сходила бы в оперу... Торопилась к любимому мужу? Возвращается жена из командировки, а муж...

Аркадий, в шортах и футболке, разгоряченный и смущенный – но совсем немного! – вошел на кухню. Поставил на стол пепельницу, вытащив сигарету, бросил рядом пачку. Закурил, сел.

Звон в ушах. Сердце под ледяным панцирем.

Она заставила себя повернуть голову и посмотреть на него. Голова опущена, на щеках легкий румянец (смущения? возбуждения?). Сигарета пляшет: губы трясутся.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – Она не узнала своего голоса.

Он едва заметно усмехнулся:

– Ты сказала фразу, которую так ненавидишь... Смотря что ты хочешь услышать.

– Я хочу услышать... Аркаша, почему это стало возможно... Почему это произошло. Давно ли ты с ней... И что будет дальше.

Он выпустил ноздрями дым и взглянул на нее.

– Ты не плачешь.

– А ты хочешь, чтобы я плакала?

Он пожал плечами:

– Это было бы естественно... в подобной ситуации.

– Но я не плачу, – сказала она. – Не сейчас и не перед тобой. Итак?..

– Много вопросов. – Он раздавил в пепельнице окурок. – У меня нет ответа ни на один. Ты оказалась не в то время не в том месте. Вот, пожалуй, и все.

Его слова заглушались звоном в ушах. Она зябко передернула плечами.

– Я видела...

– Нет, – перебил он. – Ты ничего не видела. Это все твое дурацкое воображение. Слишком много американских мелодрам. Воображение сыграло с тобой злую шутку. Давай попробуем остановиться на этом, Оля.

И он осторожно накрыл своей большой ладонью ее руку. Он совершенно успокоился, потому что считал, что произнес именно те слова, которые она услышит в своем теперешнем состоянии. А услышав, примет их, примирится с их логикой, положит на сердце. Так человек, которого обокрали в метро или контролеры выволокли из автобуса, когда у него не оказалось ни билета, ни денег, чтобы откупиться, и долго измывались над ним на остановке, орали и запугивали, – так человек старается забыть ту неловкость и стыд, свою беспомощность, которые пережил, переступить через них, убежать вперед во времени... И мозг помогает, завешивает шторками неприятное событие. И через пару-тройку дней при желании вспомнить, осторожно раздвинуть шторки, требуются немалые усилия...

Ольга знала, что не сможет. Слишком мало она видела, слишком недолго и... слишком много удалось ей увидеть за бесконечно долгий отрезок времени.

– Шампанское осталось? – спросила она, ощущая пенопластовую шершавость льда на сердце.

В его взгляде плеснуло веселое удивление: он поверил, что победил.

– Да... Ты хочешь шампанского?

– Принеси.

Пока он ходил в комнату за бутылкой, она достала чашку и бросила в нее кубик льда.

– Вот, – он отдал ей бутылку.

Ольга посмотрела на этикетку, оценила уровень («Вдова Клико», девяносто евро за бутылку), потом вылила в чашку все до капли. Получилось почти до краев. Пригубила. М-м... божественный вкус.

Отведя руку с чашкой, она выплеснула шампанское и лед в лицо мужу. От бессилия, конечно, однако на сердце стало чуть теплее. Маленький кубик льда попал Аркадию в глаз, но, слава богу, не повредил.

– Сука, – сказал потрясенный Аркадий, вытирая ладонью лицо.

– ...О чем ты думаешь? – спросил Вадим.

– Мы знакомы без малого три месяца, – сказала ему Ольга, – а ты ничего обо мне не знаешь.

– Расскажи.

– Не сейчас. Можно, я немного поем? И дай какой-нибудь одеколон, ноги натру, а то от этого зуда сойду с ума...