Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Стругацкие Аркадий и Борис (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Короче! Совсем коротко: «…у нас впереди — только они».
Источник горечи всякого мастера — в невозможности предугадать, как отзовется слово. И стократ это верно для мастера, отнесенного к «фантастике»… Можно писать на языке Пушкина и Булгакова, можно — в порыве озорства — попросту вставить в книгу кусок «из» Александра Сергеевича или Михаила Афанасьевича… Беда в том, что и этого никто не заметит. Половина пропустит странные слова мимо ушей, другая половина сочтет их за неудачную шутку: ведь эти добрые люди ничему не учились и все путают, что им говорили. Исключения столь редки, что их и учитывать смешно. А авторская горечь доходит порой до того, что подобные отсылки снабжаются прямыми пояснениями! Что и случилось в «Хромой судьбе». О безысходность… Если мысль изреченная есть ложь, что уж тогда говорить о мысли еще и поясненной… И сегодня область пересечения множеств, обозначаемых как читательская аудитория Стругацких, читательская аудитория Пушкина и читательская аудитория Булгакова, по-прежнему катастрофически мала. Именно до уровня редких исключений, подтверждающих правило…
Эстафета извечных поисков света и покоя… «На свете счастья нет, но есть покой и воля…» Что ж, выходит, для Него они все же были… Но на этом все и заканчивается. «Я ищу свободы и покоя…» Именно. Ищу… Ищу вечного сна и беспамятства… Кто там следующий? «…Покой нам только снится сквозь кровь и пыль… Покоя нет…»
Последний выбор — у Мастера: ИЛИ свет, ИЛИ покой.
И, наконец, НИ света, НИ покоя — в мире, где нет и уже не предвидится не только Воланда с его свитой, но и самого Мастера… Мы-то знаем твердо: нет ничего ДО и нет ничего ПОСЛЕ. Нет ни наград, ни возмездий в предстоящем НИЧТО. Все — здесь и только здесь.
Но и здесь ни совета не будет, ни сочувствия. Не от кого, да и с какой стати. Только ты сам. Всё — сам. Не надо задаваться большими планами, дорогой читатель, право! Кто жил и мыслил, тот не мог не мечтать о свете и покое. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Зато осталось — главное. Свободен! Свободен! И в этом — высшая и единственная награда. И смелость. В том числе — смелость писателей, которые от религиозного, по сути, мышления пришли к абсолютному атеизму, чистому и холодному, к отрицанию любых подпорок — включая и такую религию, как вера в светлое будущее, в мир коммунистического рая, на который мы тут якобы работаем.
Вовсе не все люди — добрые. И царство истины — Полдень — никогда не настанет. Ибо тот мир не может быть построен так, как рассказали его авторы. Такой мир может быть только придуман. Впрочем, разве что чудо…
Нет, лгали, лгали обольстители-мистики, никаких планет Синих Песков нет на свете, и не несутся к ним отчаянные Десантники, и не треплют их корабль вихри голубой пыли, не стелется над планетой светящийся след. Нет ничего, и ничего не было! Страшно, да, но богов — тоже нет. Тишина и пустота. Ничего, кроме человека, мира и истории…
БОГИ УХОДЯТ, И ЛЮДЯМ ОСТАЕТСЯ ПОКОЙ… «Волны гасят ветер»
«…Забавный шумный человек никак не мог представить себе, что на Земле… случаются события, способные вызвать страх и панику… Затем, когда его все-таки удалось убедить, что ЧП и в самом деле имело место, он обиделся — расстроился как ребенок, надул губы, ушел от всех».
Этот маленький пассаж — ключ ко многому в повести. Землянин конца XXII века вовсе не «расстроился как ребенок». Он и ЕСТЬ ребенок. Земля (читай «Полдень») — та самая сказка, тот рай, в который он — порождение этого рая — привык возвращаться из реальности. В данном случае — с Титана. И вдруг — о ужас! — игрушка испортилась. Как же тут не надуть губы! И он такой не один, он — лишь наиболее яркое воплощение реакции ребенка — обиженного, напуганного или рассерженного. Именно на фоне детского сада, собранного из истинных детей Полудня, особенно отчетливо видна маргинальность Тойво, Альбины, Кира… Они ведь вовсе не какие-то особенные. Добрые, умные, вполне, казалось бы, «полуденные» люди. Но — ВЗРОСЛЫЕ. Даже двенадцатилетний Кир реагирует куда более адекватно, нежели большинство окружающих. Пусть они здорово перепугались, жители благоустроенной планеты Земля. На то и тест, в конце концов. Но такая истерика…
Именно из-за этого «возрастного» разрыва Тойво не может найти общий язык даже с любимой женщиной. В точности так же, как он не смог бы объяснить пятилетней дочке, почему надо держаться подальше от большой красивой кисы по имени «тигр». И никакая взаимная любовь ему бы не помогла — просто пришлось бы оттаскивать ребенка за руку. Впрочем, он всю свою взрослую человеческую жизнь занимался как раз чем-то подобным.
В сценах с участием Кира видно, как естественно АБС проецируют обыденное Настоящее на не менее обыденное Будущее — лишь слегка искаженное малым фантастическим допущением. Обычный умный мальчик, обычные умные добрые взрослые. С ребенком, хоть и на «ты», но — уважительно и на равных. Сам Кир ведет себя аналогично. Интеллигентные милые люди годов эдак из 60-х. Ну, отборные, конечно… Так для них тот мир и строился. Только и там, в мире Полудня их стало маловато. Большинство отдыхавших в Малой Пеше тест на интеллигентную реакцию не прошли — разбежались, расплакались, перебили всё… Детский сад. Что ж, бывает. И детская мудрость доступна не всякому ребенку, и старческая — не всякому старику…
Ветер добрых богов угасает.
Полдень уходит. Медленно умирая вместе со своим тотемным воплощением — Леонидом Андреевичем Горбовским. И последние картины уходящего рая для благородных — в этой книге.
Описание счастливого быта Тойво и Аси — это прощание авторов с тем, чего уже не будет никогда. Ни в их воображении, ни в их книгах. И потому в светлом эпизоде звучит подспудная горечь. «— Ты удивительно красивая, — сказал Тойво… — Ты даже не красивая, ты прекрасная. Миловзора. И заботы твои милые. И твой мир милый. И даже Бруно твой милый, если подумать… И вообще мир прекрасен, если хочешь знать…» Рай уходит незаметно, без вреда для обитателей Земли. Как замирающая мелодия. Источник молодой веры исчерпан. И даже для великого Горбовского в нем почти ничего не осталось… Впрочем, ощущение обреченности лишь обостряет вкус счастья, в полном соответствии с законом контраста. Тойво — вместе с АБС и их читателями — прощается с Землей XXII века навсегда. Атос, Бадер, Горбовский. Сикорски и Бромберга уже нет, Каммерер оставляет дела… Цепочка обрывается, ибо уходит теперь и он, последнее звено — Тойво Глумов.
Большое откровение — первое событие за много-много лет (иначе Горбовский не умирал бы от скуки — буквально). И — последнее в жизни человечества. В будущем тех, кто остался, не-метагомов, отработанный материал, ждет то же, что случилось на Тагоре. То есть — ничего. Ни «чертовой дюжины» (после ухода последнего — Камилла), ни Массачусетской машины, ни ГСП, ни Прогрессоров — нет и больше не будет. Странников — в каноническом их понимании — тоже. Каммереру о них не с кем даже попросту поговорить. Земное человечество окончательно успокоилось и вышло на плато. Нет, ему не грозит участь Страны Дураков из «Хищных вещей века». Не грозит ему и ничто извне. Ему теперь вообще ничто не грозит… Роль богов, призванных стоять над пропастью и оберегать этот большой детский сад, сыграна до конца.
На земле остается огромная масса людей, большинство. При всем разнообразии все они хорошие, не то что в XX веке. Но ЧТО они делают?.. Ведь уже в «Беспокойстве» был дан первый яркий образ искателя новизны и силы — отжатого на периферию, не востребованного, не вписавшегося в новый спокойный мир. А теперь вот нет и космической экспансии — и где они, эти люди?.. Творчество? Удел единиц. Ну, пусть тысяч… (Вот Ася, например, — творческий гастроном. Смешно и грустно. Как тут не вспомнить амфибрахиста Константина…) А что же для большинства? Сфера обслуживания? Не нужна, вроде…
Идея исчерпала себя до последней капли. Буря иссякла, паруса опали. Штиль.
