S.n.u.f.f. - Пелевин Виктор Олегович (читать книги TXT) 📗
Я решил проблему просто.
Кая не может выйти за пределы моего дома – у нее включена блокировка пространственных перемещений. Если называть вещи своими именами, она бегает на невидимом поводке вокруг кровати, но поводок имеет достаточную длину, чтобы это не было заметно до тех пор, пока она не попытается пересечь порог нашего гнездышка.
Кая уже два раза впадала в нирвану, но, пока она дома, вытащить ее оттуда не проблема. Это делается через «restore defaults», после чего ручные настройки приходится выставлять заново. Но это не такой уж и долгий процесс – если у вас, конечно, остался бэкап последнего конфига. Память, к счастью, сохраняется.
Если я добавлю, что одновременно с духовностью я держу на максимуме сучество и соблазн, вы поймете, какая гремучая смесь перекатывается под нежной кожей моей куколки. С ней ни на секунду нельзя расслабляться.
Умом я понимаю, что ее волнующее бытие есть всего лишь искаженное отражение моего собственного, чистая иллюзия – в сущности, я просто кривляюсь перед сложно устроенным зеркалом. Но Кая для меня куда более реальное живое существо, чем любой из орков, которых я вижу в своих летных очках. Да и про людей, если честно, я мог бы сказать то же самое.
Иные утверждают, что сура – это просто усложненный способ эротического самообмана. Может, и так. Но пусть уж лучше я буду обманывать себя сам, чем позволю это мачехе-природе, лупящей меня по голове своей гормональной дубиной, или лицемерной общественной морали, собирающейся поднять возраст согласия с сорока шести до сорока восьми.
С тех пор, как Кая начала симулировать интерес к двум юным оркам, я уже не опасался, что она свалится в нирвану – на имитацию уходило слишком много программных ресурсов. Я помнил, конечно, что это чистое притворство – но именно мое отчетливое понимание данного обстоятельства и превращало Каю в живую женщину. И хоть ручная настройка означала потерю гарантии, наши отношения приблизились к той гармонии, о которой говорят все сексуальные энциклопедии и мечтают все пары. Игра стоила свеч.
Мне, правда, то и дело приходилось гонять «Хеннелору» в Оркланд без служебной необходимости – просто развлекая свою душечку. Искать Грыма и Хлою было несложно, потому что в их телах все еще оставались мои метки – по ним маниту находил их издалека. Мотаясь над Славой, я сделал несколько выразительных крупных планов оркской деградации, за которые мне неплохо заплатили.
Было еще одно приятное следствие. Насмотревшись, как моя камера скользит над узкими оркскими улочками, уворачивается от столбов, огибает вывески и протискивается в подворотни, Кая поняла наконец, какой пилот избрал ее в спутницы жизни. В ее отношении ко мне стали проявляться эффекты, которых я не программировал лично.
Это была та самая «интерференция паттернов» – и я обеими руками был за. Все теперь обстояло в точности как у людей. Когда, вернувшись с вылета, я ловил ее восхищенный взгляд, мне целый вечер после этого хотелось плакать и петь.
Я до сих пор не знал, почему у нее вызывают интерес именно эти два орка, а не, к примеру, технические аспекты священной съемки на храмовую пленку в условиях плохой видимости. Видимо, это было связано со всем букетом ее вкусовых предпочтений. Особенно с духовностью, которая заставляет изображать предельное сострадание ко всем живым существам, появляющимся в моем прицеле (она видела на контрольном маниту в точности то же, что я в своих летных очках).
Конечно, каждый предвоенный день на меня обрушивался град упреков. Они были в какой-то степени справедливыми – но ровно в той же мере, в какой орка можно упрекнуть, что он давит муравьев, когда пашет свое поле.
– Ты понимаешь, что ты палач? – спрашивала она. – Тогда, на дороге – зачем ты убил этих несчастных?
– Несчастные? Это были люди в военной форме с оружием в руках.
– Вчера они были крестьянами. Их просто вызвали в эту… Не знаю, как это называется, в управу. И велели надеть эти дурацкие балахоны, придуманные вашими же сомелье. Это дает право их убивать?
– Они сами должны думать о том, почему у них такая форма правления. Пусть борются за свободу. Мы им поможем с воздуха.
– Ты начал войну.
– Не преувеличивай. Война начинается, потому что это воля Маниту. Природа Маниту такова, что иногда он требует крови. У нас, художников и философов, только один выбор – заработать на этом денег или нет. А деньги всегда нужны, моя душечка. Хотя бы для того, чтобы оплатить твой припадок праведного гнева. Ну и все остальное, что мы так любим с тобой делать, хи-хи-хи…
– Грязная похотливая жирная обезьяна.
Оскорбления невероятно возбуждают.
– Ты не только убил несчастных солдат, ты еще разбил жизни этим двум, Грыму и Хлое. Грыма теперь, наверно, тоже убьют…
И тут я разозлился всерьез.
Весьма для меня необычно. Я проанализировал свои чувства – и меня ждало настоящее открытие.
Я начинал ее ревновать.
Это было оглушительно – словно вдруг выяснилось, что у меня тоже есть контрольный маниту, на котором моя куколка может двигать регулировки своими нежными пальчиками. Я был в восторге, в настоящем восторге – и бедняжке пришлось в очередной раз разделить его со мной прямо на полу.
Незабываемая минута.
Между тем у ее слов были некоторые основания. Дела у оркской парочки к этому времени шли непросто. Они, пожалуй, даже перестали быть парой. Грыма забрили в солдаты, и он сидел в казарме, ожидая войны – было непонятно, сможет ли он теперь воспользоваться приглашением Бернара-Анри, или вверх сумеет подняться только его душа. А сам Бернар-Анри, видимо, не слишком часто про него вспоминал, потому что большую часть времени проводил с его подругой.
Мой боевой товарищ до сих пор находился в Славе, в экстерриториальной Зеленой Зоне, где живут все наши. Кажется, он что-то мутил по политической линии с прицелом на послевоенное время. Хлое выписали зеленую карточку-пропуск, и она проводила с ним все время (чтобы ускорить процедуру, Бернар-Анри удочеряет своих подружек в оркской управе – стоит это дешево и занимает от силы минуту). Я изредка подгонял «Хеннелору» к окошку их мансарды. Бернар-Анри, как и все философы, инстинктивно обожает мансарды – наверно, потому, что оттуда легче в случае чего корректировать работу ударной авиации.
Мне интересна была реакция Каи на увиденное. То есть я понимал, конечно, что она вообще никак не реагирует на происходящее, и передо мной только имитация реакции – но стоило Кае сказать несколько слов, и я сам не замечал, как оказывался вовлечен в беседу.
– А ей это даже идет, – говорила моя душечка, разглядывая Хлою. – Сапоги, хлыст, кожа. Главное, вполне в духе оркской национальной традиции. Аутентичненько. И работа премилая – я бы этого мерзавца тоже с удовольствием отхлестала до крови…
Все-таки она у меня такая язва, что когда ее ехидное внимание переключается на другого, чувствуешь большое облегчение. Но этот ее сарказм каким-то образом сочетается у нее с почти детской наивностью. Часто я не мог понять, что это – пробел в ее образовании или часть игры.
– А зачем она его привязывает к кровати? – спрашивала она с серьезным видом. – Чтобы он не убежал, когда она его хлещет?
– Куда он убежит, – смеялся я.
– Нет, правда.
– У Бернара-Анри целая программа, – отвечал я. – Все происходит по нарастающей. Сначала он просит, чтобы оркская подруга привязала его к кровати где-нибудь в Зеленой Зоне. Тут безопасно, и можно в случае чего позвать на помощь. Если все проходит нормально, он просит подругу отвезти его в лес и привязать к дереву. Потом они вообще забираются в его секретную оркскую берлогу, которую он содержит специально для этой цели, и она связывает его там. Мало того, Бернар-Анри снимает все свои радиомаяки и идентификаторы. Чтобы никто не знал, где его искать.
– Зачем ему это?
– Опасность возбуждает. Совсем как с тобой, моя радость…
– Омерзительный слюнявый павиан. Нет, не он. Ты.
Это был, конечно, обман чувств, но все же мне казалось, что в иные минуты Кая говорит со мной чуть искреннее, чем обычно.
