Безальтернативная история (СИ) - "Шлифовальщик" (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
В голове Виктора неожиданно раздался голос оператора мемсвязи. Холодов спрятался за широкими спинами трёх мирно беседующих празднично одетых рабочих, только что отоварившихся в торговых рядах, и вполголоса отозвался.
— Витя, это Бурлаков, — раздался в голове голос полковника. — Догнал Игнатьева?
— Почти, — уклончиво ответил фатумист. — Ты мешаешь.
Полковника было плохо слышно, потому что рядом стоящие рабочие громко разговаривали. Самый рослый разглагольствовал:
— Эх, жизнь пошла, братцы, просто сахарная! Сроду не думал, что можно так хорошо жить на Руси!
— Царю-батюшке скажи спасибо! — отвечал другой с двумя здоровенными осетрами под мышками. — Разве в какой другой стране рабочий ест каждое утро на завтрак осетринку?
Третий громко смеялся:
— Каждый день осетрина надоест! Я вот по утрам лёгкий завтрак предпочитаю: креветки или омлет из страусиных яиц.
Виктор, досадливо покосившись на гурманов, зажал уши, чтобы лучше слышать Бурлакова.
— Тут нам позвонили из Общества по защите прав прошляков, — говорил тот из кабины мемсвязи, это было слышно по характерному эху. — Там обреалились двое из какой-то квазиславянской альтерны. Парень с девкой. Так вот, они говорят, что у них заправлял всем волхв Густояр. Девица рассказала, что слышала беседу волхва с «богом». Бог называл Густояра Игорем, а тот «бога» — Владимиром Степановичем. По всем признакам Густояр — это Игнатьев. Отдел регистрации только что подтвердил. А мы пока попытаемся пробить Владимира Степановича по базе националистов.
— Как смогли твои парень с девкой обреалиться из альтерны? — удивился Холодов. — На моей памяти такое было раза три, не больше.
— Парень шустрый попался, Игнатьева-Густояра скрутил и заставил обреалить их с девицей.
Виктор больше поразился ушлости не парня-прошляка, а Общества по защите, которое моментально загребло в свои сети свежеобреаленных молодых людей. Холодов знал эту либеральную организацию, которая постоянно устраивала пикеты и митинги, требуя уравнять в правах реальных людей и прошляков. Либералы вообще любят всех равнять со всеми: белых с неграми, нормальных с извращенцами, умных с тупыми (альтернативно одарёнными), совров с прошляками. Как водится, организаторов в Обществе было раз в пять больше, чем подзащитных прошляков — типичные либералы: болтливые, трусоватые и нервно-истеричные.
Виктор отнял ладони, и разговор рабочих снова потёк в уши.
— Приходил один, говорит, хозяев надо скинуть, — бубнил под ухо рослый. — А зачем мне их скидывать, если я нашего мастера, Фрола Кириаковича, уважаю?
— И заводовладелец, Карл Оттович Кейних, тоже редкой души человек, — вторил ему рабочий с осетрами. — Кормилец наш. Дай ему бог здоровья и процветания!
— Все эти марксисты — пьяницы и неудачники, — разглагольствовал третий. — Если жизнь не сложилась, так пойди в церковь, помолись, свечку поставь. Зачем же смуту устраивать? Нам не нужны великие потрясения!
Холодов, едва не выругав болтунов, отошёл в сторону, потому что Бурлакова почти не было слышно. И тут Виктор заметил, что Игнатьев подошёл почти к самому торговому дому, на котором висели огромные плакаты «Мы кормим российской пшеницей пол-Европы» и «Коровы по три рубля». Запутавшийся Холодов так и не смог понять, обработали тринадцатый год националисты или он был таким, лубочно-патриотическим, изначально. Зажав уши, фатумист бросился в погоню. Добежав до площади перед торговым домом, Виктор чуть не потерял националиста в толпе. Потом, разглядев его чуть ли не в конце площади, Холодов, извиняясь направо и налево, быстрым шагом двинулся вслед. Мельком он успел заметить, что публика изменилась. Теперь в толпе преобладали гимназистки с нежным румянцем, подтянутые юнкера, бравые офицеры, солидные господа в сюртуках.
Бурлакова он опять не расслышал, так как окружающая публика мешала разговорами, что зажатые уши не помогали:
— Ах, вчера мы у Мими играли в фанты. Серж, такая душка! Когда мне ручку целовал, так занятно краснел!..
— У Таточки на именинах мы вальсировали с Анатолем. Он меня ангажировал, проказник!..
— …а он мне, я ненавижу царя! А я ему, не смей, подлец! И хлоп по мордам!
— Как вы грубы, Алексис! Не уподобляйтесь, голубчик, хамам! Негоже русскому подпоручику такими словами…
— После дня ангела мы с маман и папа поедем на воды…
Колесо обозрения, казалось, возвышалось прямо над головой. По мере приближения становилось видно, что оно чудовищных размеров.
Виктор продолжал настойчиво пробираться сквозь толпу под звуки военного духового оркестра, играющего вальсы Шуберта. Иногда оркестр глушился колокольным звоном, исходящим от многочисленных златокупольных соборов, окружающих площадь. Увидев впереди огромный рекламный щит «Посети единственный в этой эпохе луна-парк!», Холодов разглядел под ним Игнатьева. Тот направлялся в парк, и Виктор понял его замысел: в луна-парке развлекаются в основном мемтуристы, совры, поэтому националист рассчитывал затеряться среди них. Едва не сбив с ног торговку французскими булками, Холодов рванул к парку развлечений. Многие меминженеры приукрашивают неинтересные эпохи, чтобы повысить посещаемость: вносят элементы приключений в жизнь исторических персонажей, повышают эпичность битв и сражений. Есть даже профессионалы хистаниматоры, задача которых — развлекать мемтуристов в какой-нибудь скучной эпохе, устраивать разные интересные мероприятия вроде королевской охоты или гладиаторских боёв. Видать, тринадцатый год в России — эпоха и без того интересная, если меминженеры решили обойтись тривиальным луна-парком.
Единственное, что выдавало националиста — одежда. Холодов попробовал поставить себя на место преследуемого и понял, что сделал бы следующее: по луна-парку ходит большое количество порожденцев от мемтуристов, нужно заманить жертву поглупее в укромное место и заставить поменяться одеждой. Мемтуристы в большинстве своём не используют мемобразы из-за экономии, поэтому они при погружении имеют свой реальный облик и свою одежду. Если националист наденет универсальную туристическую экипировку всех времён и народов — шорты, бейсболку и сандалии, то совершенно растворится в толпе совров.
У входа в луна-парк толпились — мемтуристы, большинство из которых уже стали порожденцами. Большинство из них были соотечественники, но попадались и иностранцы-европейцы. Виктор отличал их по глазам: у интуристов взгляд пустой, стеклянный, а у наших — агрессивно-презрительный. Мемтуристы натолкнули Холодова за очень простую мысль, до которой он почему-то не додумался сразу. Виктор вынул мемобраз и моментально переоделся в мемтуриста, точнее, военная хитрость, в мемтуристку, едва не забыв удалить надоевшую бороду. Пусть теперь националист попробует распознать в жирной тётке в шортах и мемфотоаппаратом на груди преследователя!
Странно, что данный развлекательный парк назвали луна-парком. Аттракционов, конечно, хватало. Да ещё каких! В реале вряд ли в каком парке появятся полукилометровое колесо обозрения, стометровой высоты американские горки и катание на живых мамонтах. В мемориуме возможно всё, как гласила реклама. Но, помимо аттракционов, в парке были и другие развлечения, призванные удовлетворить непритязательные вкусы мемтуристов: боулинг, несколько баров, ресторан, бильярдная и зал игровых автоматов. Всюду виднелись логотипы крупнейших мемоператоров России: «Ист-тур», «Трансмем», «Пэрэдайз мемо», «Хист-логистик».
Виктор разгадал замысел Игнатьева. Националист, поводив совромером, разговорился с каким-то порожденцем от мемтуриста, и повёл его в конец луна-парка. Сейчас тюкнет по голове и заберёт одежду, никто и не заметит. Поправив на груди фотоаппарат, Виктор догнал (или догнала) националиста, изобразил, как мог, жизнерадостный иностранный оскал на своём женском лице с тремя подбородками и выкатил глаза.
— Эй, тофарисч! Мошно непольшой хильфе? — Голос Холодова смоделировался низким, грудным. — Битте!
Игнатьев испуганно оглянулся, в его руке зелёным замигал совромер.
