Аркада. Эпизод первый. kamataYan - Панов Вадим (первая книга .txt) 📗

– NYT наконец-то заговорил об Орке!

Б.Б. выдержал паузу и поинтересовался:

– Началось?

В точности повторив реплику, которую Эрна произнесла в вертолете.

– Они больше не смогут его игнорировать, – кивнула молодая женщина.

– Значит, началось.

– С завтрашнего дня я подключу блогеров и остальные новостные ленты.

Б.Б. вздохнул. Не горестно, нет, а как человек, который ждал чего-то не очень хорошего, но неотвратимого, не очень рад случившемуся, но понимает, что иначе быть не могло.

– Ты расстроился? – удивилась Эрна.

Лгать не имело смысла.

– Немного, – кивнул Феллер.

– Но почему?

– Потому что… – Он перевел взгляд на океан, который постепенно исчезал в наползающей тьме, и негромко произнес: – Я… кажется, я рассказывал, что в юности увлекался архитектурой? В далекой юности: когда заканчивал школу и был вполовину младше тебя.

– Невежливо напоминать женщине о возрасте, – улыбнулась Эрна.

– Для меня ты навсегда останешься маленькой девочкой, – мягко отозвался Б.Б. Помолчал и продолжил: – В те годы меня завораживало мастерство людей, умеющих творить великое из глупого камня, мешков с особой пылью, стекла, стали и воды. Я был очарован… я до сих пор очарован этим волшебством. Я восхищаюсь людьми, способными представить образ грандиозного собора задолго до того, как он поднимется к небу. И не просто представить, а удержать в голове, создать чертежи и заставить рабочих воплотить свой замысел. Нам говорят, что в далекие времена люди были темными и необразованными, а я смотрю на Notre-Dame de Paris, заложенный еще в первом тысячелетии, и думаю о том, что тогда, посреди дикости и тьмы, при полном отсутствии серьезных знаний и наук, отыскался человек, способный представить эту красоту, человек, чье развитие обгоняло современников на сотни лет. Я завидовал таким людям, но архитектором не стал… – Последовала еще одна пауза. – Знаешь, почему?

– Об этом ты не говорил, – тихо произнесла Эрна.

– Моему отцу очень понравилась история о парижском соборе, – продолжил Б.Б., по-прежнему глядя на океан. – Он согласился с моими доводами, посмотрел наброски и чертежи и искренне ими восхитился. Когда отец перебирал работы, я видел слезы на его глазах. Он сказал, что у меня талант, сказал, что окажет любую поддержку, если я решу посвятить себя строительству… А потом спросил, кто велел тому архитектору построить Notre-Dame. И я задумался.

– Дед был умен, – прищурилась Эрна.

– Да… – Б.Б. немного нервно провел ладонью по бедру. Чувствовалось, что история до сих пор его задевает. – Воплотить замысел в камне – это великое искусство, воплотить замысел в истории – бесценно, почти невозможно. Архитектор выстроил грандиозный, поразительной красоты собор, но был человек, который приказал ему это сделать. Человек, который смог увидеть и грандиозность строения, и его смысл. Был человек, чье восприятие мира опережало не только современников, но саму историю. Был человек, который строил не град, но мир, что есть высшая форма архитектуры. Был человек, который строил будущее из настоящего.

– Как ты сейчас, – прошептала Эрна.

– Как мы, – эхом уточнил Б.Б.

– Моего труда вложено значительно меньше.

– Главное, что работаешь, учишься. И скоро превзойдешь меня.

– Не уверена, что в будущем, которое ты придумал, потребуется что-то менять. Ты – гений.

– Мне очень приятно слышать подобные слова от тебя, милая, но жизнь – это вечные перемены, без них все мертво.

– А я считаю, что ты придумал идеал.

Феллер наконец-то отвлекся от океана, с легкой улыбкой посмотрел на дочь – в его улыбке Эрна уловила едва различимую грусть, – и тихо заметил:

– Придумать мало, нужно воплотить идеал в истории, как храм – в камне.

– Воплотим, – уверенно пообещала молодая женщина. – Как раз начали.

– Да, – согласился Б.Б. – Начали.

С океана прилетел прохладный ветерок, однако отец и дочь не спешили покидать кресла, как будто опасаясь, что в гостиной их разговор не получится столь доверительным и теплым. Не хотели рассеивать чарующий туман, который окутал их при встрече и до сих пор не оставлял.

Феллер поймал себя на мысли, что готов сидеть рядом с дочерью сколько угодно, хоть час, хоть день, но… Но следующим вопросом испортил разговор.

Впрочем, он не мог его не задать.

– Видела кого-нибудь в Европе? – поинтересовался Б.Б., постаравшись, чтобы вопрос прозвучал небрежно.

– Кого? – уточнила Эрна, хотя прекрасно понимала, о ком спрашивает отец.

– Кого-нибудь.

– Спроси у телохранителей.

– Ты исчезла из их поля зрения на целую ночь.

– Я не в состоянии обмануть современные системы слежения и твою маниакальную заботу о моей безопасности, – рассмеялась молодая женщина.

– Мы оба знаем, что ты умеешь обходить систему безопасности, – улыбнулся Феллер. Но улыбнулся делано, лишь раздвинув губы, после чего спросил: – Видела его?

И чарующий туман стал стремительно рассеиваться. Как будто прохладный ветер с океана уносил его прочь, разрывая на призрачные куски.

– Да, видела, – ответила Эрна.

Ответила и отвернулась. Она прекрасно управляла своим лицом, чтобы допустить на него ненужные чувства, но не хотела смотреть на отца. Эрна надеялась, что Б.Б. услышит намек в ее тоне и прекратит расспросы, но тот не остановился.

– И что?

– Ничего.

– Ты с ним была в ту ночь?

– Отец! – Она не собиралась говорить ни «да», ни «нет», она показала, что в своих расспросах он заходит слишком далеко.

И Феллер услышал намек.

Вздрогнул, потер лоб, словно вырываясь из секундного забытья, из наваждения, заставившего его задавать дочери унизительные вопросы, и очень искренне произнес:

– Пожалуйста, извини, я не должен был спрашивать. Я… я немного горячусь, когда разговор заходит… В этом направлении… Ты знаешь.

– Знаю, – ровно подтвердила Эрна. – А ты знаешь, что я не злюсь. Я не умею на тебя злиться. – Она выдержала короткую паузу и закончила: – Что бы ты ни сделал.

То был не удар, но укол, правда – в самое сердце. И сердце Феллера заныло.

– Я не должен был ни о чем спрашивать, – повторил он, с тоской понимая, что их чудесный разговор безнадежно испорчен и нужно идти в дом, а в гостиной… в большой гостиной они будут сидеть в пяти ярдах друг от друга и говорить ни о чем. В лучшем случае – о делах.

Феллер думал, что хуже не будет, но через секунду дочь неожиданно попросила:

– Прости его.

И сердце Б.Б. сжалось.

– Эрна?! – он сделал вид, что удивлен.

– Я знаю, что мы договорились не возвращаться к этой теме, – торопливо, пока отец не попросил замолчать, проговорила женщина. – Я знаю, что нарушаю слово, но не могу… Я не могу! Пожалуйста, прости его.

– В моем сердце нет зла.

– Мы оба знаем, что это не так.

– Он сумасшедший, – попытался отмахнуться Б.Б., но не получилось.

– Ты свел его с ума, – резанула Эрна.

– Он рехнулся еще при рождении!

– Но он был тихим сумасшедшим! Тихим, умным и спокойным. Он ел с моих рук, делал все, что я просила, а ты… ты решил его убить.

– Мы оба знаем, что я должен был так поступить, – прорычал Феллер. – Я никогда не прощу ему сделанного.

И так ответил на просьбу дочери.

Сейчас его сердце не болело.

Эрна подалась вперед, пронзительно посмотрела на отца и отчеканила:

– Меня все устраивало.

– А меня – нет, – яростно ответил Б.Б.

– Почему?!

– Потому что он не имел права так поступать.

– Таким было мое желание!

Несколько секунд Феллер продолжал буравить дочь взглядом, затем вновь отвернулся к океану. Но не в сентиментальной задумчивости, как несколько минут назад, а борясь со злобой.

Плох тот разговор, в котором собеседники то и дело стараются не смотреть друг на друга. Плох и печален.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк рано утром, – ровно произнесла Эрна. – Ты еще будешь спать.

– Я поступил так, как считал правильным, – угрюмо ответил Б.Б.