Шеврикука, или Любовь к привидению - Орлов Владимир Викторович (прочитать книгу txt) 📗
В связи с зимними каникулами футбольные заказы почти прекратились (остались лишь – связанные с перекупкой игроков), но поступали заявки баскетбольные, хоккейные и – единичные – от фигуристов (падения соперников, выбоину устроить, шпильку для волос обронить на лед). Но все чаще оплачивались пожелания, для Салона – «профильные», вызванные лирическими или гражданскими причинами. Снять порчу, вернуть мужа, отбитого злыдней-красоткой, найти украденный «форд» (поручения ясновидящим – Векке-Увеке и супруге Радлугина), выбить неплатежи, отменить заказной взрыв (исполнитель – колдун, хахаль Радлугиной) и т. д. Забегал в Салон Олег Сергеевич Дударев, шумел, распоряжался и убегал на Покровку. Офисные помещения концерна были почти отделаны, а вот реставраторы в исторических залах тянули, капризничали, то мрамор италийский был им нужен, то бронза и хрусталь для люстр-паникадил. «Придется терпеть и тратиться, но уж все будет как у Тутомлиных, и даже лучше! – разъяснял Шеврикуке Дударев, затащивший Игоря Константиновича в дом на Покровке. – Но и не дождавшись реставраторов, скоро будем освящать здание. Освящать! Как же без этого! Тем более после черного столба…» Он не забыл напомнить Игорю Константиновичу о том, что его заработная плата снова увеличена и ее непременно выдадут. А в день открытия Парадиза амазонского змея Игорь Константинович сможет рассчитывать и на премию. Дударев находился в чудесно-щедром расположении духа, ему уже и сейчас, похоже, не терпелось что-нибудь выдать достойнейшему Игорю Константиновичу.
– Вот, Игорь Константинович, я вам одну вещь презентую, если не возражаете.
– Не возражаю. Отчего же… – без охоты, из вежливости произнес Шеврикука.
Дударев открыл шкафчик, достал оттуда бинокль и протянул его Игорю Константиновичу. Это был хорошо знакомый Шеврикуке перламутровый бинокль.
– Спасибо… – растерялся Шеврикука. – Спасибо! Вещь изящная. И, видно, старинная…
– Старинная, – подтвердил Дударев. – Может, и от самих Тутомлиных. Сыскалась при ремонте нижних помещений.
– А более там ничего не сыскалось? – медленно, стараясь не выдать волнения, произнес Шеврикука.
– Нет, более ничего. Уже после этой находки там ковыряли, ковыряли и щупы приволакивали, но более ничего не нашли.
– Может, еще и найдут… – предположил Шеврикука. – Очень вам признателен… Даже неловко принимать такой подарок…
– Берите, берите! – барином поощрял его Дударев. – Вы его заслужили. Рад, что он вам приглянулся. В театр с ним сможете сходить. В Малый или в Большой…
– Непременно, – пообещал Шеврикука.
– Да, Игорь Константинович, а вы слышали про Мельникова-то с Клементьевой?
– Слышал, – сказал Шеврикука.
– Очень хорошая новость! Очень! После свадьбы мы заставим этого гения Митеньку потрудиться на концерн!
– Будем надеяться…
«Вот уж для кого, наверное, это хорошая новость, – подумал Шеврикука, – так для Пэрста-Капсулы…» В дни недавних недомоганий Пэрста-Капсулы чрезвычайно занимало, как у этих двоих дела. Не исключено, что Пэрст-Капсула находился теперь вблизи Мельникова и Клементьевой, возможно и не объявляя себя. Несколько дней Шеврикука его не видел. И не искал. Полагая, что, коли случится надобность, Пэрст-Капсула сам возникнет. И если пожелает, расскажет о своей жизни и своих развлечениях. Он натура теперь самостоятельная…
Через четыре дня Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, снова позвал Шеврикуку поглядеть на змея.
– Только без дегустаций, друзей и императоров! – потребовал Шеврикука.
– Именно! Именно! – согласился Крейсер Грозный.
– А в чем дело? – спросил Шеврикука.
– Увидите! – зашептал Крейсер Грозный. – Осознал, стервец! Мы его с того дня не кормили. Только вы об этом Кубаринову и Дудареву не говорите.
В предвкушениях презентации Парадиза полпрефекта Кубаринов и Дударев явились наблюдать змея. Кто за отсутствием эфиопского императора развешивал на лианах запеченных поросят, Шеврикука узнавать не стал. И Крейсер Грозный был крепок и смел и уж наверняка смог бы лазать по мачтам и вантам, и находились при нем японский марафонец Сан Саныч, штурмовавший Останкинскую башню, и ковбой-зоотехник Алексей Юрьевич Савкин. Оголодавший змей был подведен к необходимости духовного и физического подъема. Что и был вынужден сделать к удовольствию наблюдателей. Пришитый некогда Сергею Андреевичу бразильскими хирургами и явленный впервые публике, змей сначала как бы танцевал в воздухе, складывался в кольца, а уж потом поднялся в полный рост. Правда, под углом, мешал потолок. Это – в манаусском госпитале. Сейчас же змею было не до танцев, манили поросята, да и мартышки могли с ними пошутковать. Змей по сигналу погонщика и научного руководителя выпрыгнул из воды будто бы с намерением взлететь в поднебесье, выпрямился во все свои одиннадцать метров, замер на мгновение, показав публике, каков он змей и каков красавец, а затем, сверкая кожей, совершил полет к поросятам, заглотал трех, перевернулся мордой вниз и, вызвав брызги, пропал под лотосами и викториями. Публика не расходилась и, чтобы не помешать пищеварительному процессу, не шумела, а лишь повторяла уважительно: «Хорош! Хорош!» Крейсер Грозный был горд змеем, Кубаринов пожимал руку Дудареву. После нынешнего показа змея не вызывало сомнений: концерн «Анаконда» будет процветать и заглатывать. Через неделю ожидалось открытие первого дочернего предприятия концерна – Михайловской фабрики по производству рогаток.
А Шеврикука представил себе, каким мог бы стать змей, коли бы у него отросли хотя бы четыре перепончатых крыла. Ну и башка бы его увеличилась. Дракон, не дракон… Но может быть, и дракон. И тут же подумал о Бушмелеве…
Опять он вышел на Епифана-Герасима. Опять последовал за ним в недра столичной подземной дороги. Пробыл там на этот раз до половины второго ночи, пока поезда не прекратили свое рабочее хождение. Епишка-злодей маялся, его корежило, его чуть ли не всасывало в глубины туннелей, но у него пока хватало сил удерживаться и не быть втянутым в дела и жизнь Бушмелева.
А Бушмелев все еще занимался баловством: путал пьяным, уставшим и рассеянным направления при пересадках, особенно на станциях «Тургеневской», «Таганской», «Комсомольской-кольцевой». То ли ни на что другое не был способен. То ли валял дурака, не желая открывать свои возможности. Любохватом вблизи него и не пахло. Вдруг и впрямь он уберегался теперь во Флориде или в Сингапуре.
Наблюдения за Епифаном-Герасимом и Бушмелевым следовало продолжать.
А в Ботаническом саду, в Оранжерее, как и в прежние зимы, динамичным образом, с интригами, досадами и сюрпризами шли приготовления к январскому маскараду. Бывать в Оранжерее у Шеврикуки нужды более не было. А если он что и узнавал о приготовлениях, то из краткостей Векки-Увеки, нередко иронических. «Ваши-то допущены, допущены, – ехидничала Векка Вечная, или Увека Увечная, в Салоне. – Упорядочены в глазах света. Вот уж расфуфырятся! Вот уж повеселятся!» «Пускай фуфырятся. Пускай веселятся, – говорил Шеврикука. – Дамское счастье ваше такое…» А не исключалось, что на этот раз, после публичных признаний и успехов привидений, маскарад им позволят провести в Итальянском павильоне Останкинского дворца…
Многое в Москве может быть забыто через день. Полагалось бы забыть и про Пузырь. Было бы даже прилично забыть о нем. Ну прилетел, ну улетел. Прилетал и Майкл Джексон, и саблю ему, кажется, дарили. Ну и что? И где этот Майкл Джексон? И что нам с него? Правда, была разница. Майклу дарили. Пузырь сам дарил. И из него вывозили, чему были свидетели. Другое дело, сам он пропал и будто бы никогда Москву не посещал. А потому не могло ли все вывезенное из него теперь тоже пропасть, или превратиться в труху, или по сезону – в снег? Такое случается. Шутников в мироздании множество. Но нет, нынче пока такого не случилось. Для успокоения народонаселения в государственные склады были допущены придиры из разных фракций и сообществ, в том числе и из Лиги Облапошенных. Склады были забиты продуктами и вещами, вовсе не намеренными, как было установлено придирами на ощупь, исчезать, преобразовываться в насекомых либо гадов или превращаться в мокрое пятно. Раздачу Пузыря не отменили, высочайшее постановление не подправлялось, но сроки раздачи были теперь неопределенно отодвинуты. В связи с необъяснимым отлетом Пузыря изучались все свойства его наследства, дабы выстроить научные догадки, что это за Пузырь, откуда прилетал и с какой целью, и определить, нет ли в нем чего губительного для здоровья и нравственно-социального состояния общества. И нет ли тут какого ехидства природы. Гражданам по месту прописок выдали талоны с номерами. По этим талонам в случае благополучия в исследовании натуры Пузыря и предстояло получить каждому свою долю наследства. Естественно, нашлись и будораги. Они кричали: «Чего ждать? Что нам может навредить? Чего не выдержат наши организмы? Вон из тех-то, кто на показательных раздачах отхватил свои галоши, телевизоры, кухонные комбайны, что-то никто не подох и не выродился! А мы чем хуже?» Но за будорагами мало кто шел и горлопанил. Даже Лига Облапошенных призывала потерпеть до решительного выяснения обстоятельств. Нетерпеливые же и скептики талоны продавали. Шеврикуке было известно, что много пузыревых талонов оказывалось в доме на Покровке, в сейфах концерна «Анаконда».