Каисса - Чижков Виталий Алексеевич (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt, .fb2) 📗
Вечно заспанный, с кругами под глазами и бледной кожей. В черном худи, дырявых джинсах скинни, «конверсах» со звездочкой. С сережкой в ухе, кольцом в носу и темной подводкой. Непонятно, откуда он вылез: то ли из фильмов Тима Бертона, то ли из клипа обожаемой им My Chemical Romance, то ли из того далекого две тысячи седьмого, который многие мечтают вернуть по сей день и который Леха застал двухлетним.
Леха и Матвей были из одного теста: два дурачка.
Есть такие люди, вроде неглупые, но какие-то сказочно простые. Наивные, отчасти инфантильные, слишком добрые для этого мира. Не рефлексируют, книжек умных не читают. Не отстаивают в спорах свою точку зрения, для них все окружающие – авторитеты и старшие товарищи. А потом такой дурачок скажет что-то мимоходом – и в этом словно вся мудрость мира, словно последний щелчок собранного кубика Рубика. И делают они все просто, без премудростей. И выходит ведь! А как они людей чувствуют…
Воистину простота – самое сложное.
Матвей всегда завидовал самовыражению друга, какой-то внутренней расслабленности, ведь тому никогда не приходилось скрываться за ширмой напускной солидности. Матвей и сам себя несильно любил, а Леха был как кривое зеркало, показывающее нехватку взрослости и маскулинности. Уж слишком они были похожи – даже отношения с отцами не сложились у обоих.
Поэтому фотограф несильно нравился Матвею. Но выбирать не приходилось – свой своему поневоле брат. Познакомились они на факультете журналистики, на дне открытых дверей. Потом оказалось, что живут рядом и им по пути возвращаться после пар – хоть Леха и был старше Матвея на пять лет, учились они на одном потоке. В коллективе все разбились по группкам. И Матвею достался Леха. Так и началась эта дружба. На втором курсе они вместе пошли стажироваться в Редакцию.
Больше всего на свете Матвей ненавидел оставаться в одиночестве. Ему нужно было делиться с кем-то подробностями своей жизни, выносить собственные эмоции на блюде, озвучивать мысли, оглашать планы в поисках одобрения. Ведь человеку нужен человек, а дружба – это когда у тебя есть честный свидетель твоего бытия, а ты – свидетель его. Кому, как не другу, расскажешь, какой у тебя шеф дурак или о своем открытии, что если кофе заварить дистиллированной водой, то он будет «капец суперкрепкий, прикинь».
Матвей хорошо знал, насколько это вообще важно – беседовать с кем-то об обыденных вещах. Два года назад умерла его мама. И он, к своему стыду, ничего не почувствовал. На похоронах не проронил и слезинки. Как-то все равно было, умерла и умерла. Матвей забеспокоился и даже записался к психотерапевту, дескать, а почему эмоций-то нет, положено держать траур, а он… не держится. Нет ни тоски, ни чувства вины, ни сожаления. Может, это социопатия какая-то или депрессия?
А однажды Настя купила Матвею киндер-сюрприз – милая романтическая шутка. И в нем попалась игрушка из перевыпущенной серии. Они с мамой в его детстве собирали такие. И этой, динозаврика, как раз не хватало. А тут – он, с молоточком и в строительной каске! Как захотелось сказать: «Мама, смотри, вот динозаврик, которого мы так долго искали». И не скажешь. Именно в этот день Матвея прорвало, рыдал навзрыд с этой фигуркой в руке. Такую боль ощутил. С тех пор он и понял: самые маленькие вещи в общении – они же и самые важные.
Леха, никогда не осуждающий и искренне интересующийся самыми мелкими подробностями, стал отличным свидетелем жизни Матвея. Он единственный во всей Редакции знал, что Максим Леонидович Павлов приходится отцом Матвею Карпову. Так что да, это был лучший друг. И не было у Матвея мысли невыносимее, чем потерять возможность говорить с Лехой о комиксах, коллегах, чае, объективах, девушках, фильмах, My Chemical Romance, технологиях, Редакции, Макмэне, очередном запое Лехиного отца, количестве мегапикселей, фокусном расстоянии, инфляции, новой сережке и прочем и прочем.
С тем, кому не все равно.
Лехина фотостудия находилась на минус первом этаже Редакции, в небольшом служебном помещении, смежном с подземной парковкой. Вообще-то, все фотографы Редакции, человек двадцать, снимали и обрабатывали фото в отдельном «пентхаусе» – на верхнем этаже, где много естественного освещения, панорамные окна с красивым видом на Тьмаку, да и само помещение просторное, со всякими модными дизайнерскими решениями.
Фотоуголок Лехи больше напоминал суровый мужицкий гараж, даже пол был в каких-то разводах. Одну из стен из серого бетона Леха облицевал кирпичом, на вторую насверлил деревянных реек, а третью обшил фанерой. Стояли два кожаных черных дивана, висели репродукции Шагала. Сам Леха работал в углу, столом ему служил огромный деревянный верстак, над которым парили полки со всякими штуками в стиле стимпанк и киберпанк – от элементов доспехов до разобранных часов и миниатюрной копии парового двигателя. Рядом была отгорожена ширмами небольшая зона для переодевания и наведения грима, который, как правило, делал сам фотограф.
– Это бойлер-ститч-клок-дизель-маннерпанк-лофт, – шутил Леха.
– Это колхоз, – поддразнивал Матвей, – давай тут кинем шины, на них поставим фанеру, на фанеру – воблу с водкой, позовем кузьмичей, и будет у тебя тут фэшн-караоке-стейкхаус-бар.
Окон не было, но это компенсировал целый парк прожекторов, софитов, вспышек, софтбоксов, светодиодиков, светодиодов и светодиодищ разных видов, форм и расцветок. Все это валялось где ни попадя. Благо размер помещения – а по плану там было тридцать парковочных мест – позволял.
Работы у Лехи были соответствующие – для материалов о чем-то мрачном. Например, для репортажей о жизни Обители, мест лишения свободы, психушек и уголков России, нетронутых системой Наблюдения. Леха успел вместе с Матвеем побывать во всех этих местах и сделать там много снимков. Да и прямо в стенах своей фотостудии тоже создавал материал на раз-два: ставил стол, сажал за него любого сотрудника, чуть загримировав и переодев. Пара вспышек, несколько кликов в редакторе – и на фото лоснящийся хипстер из Редакции превращался в спившегося, опустившегося человека без радостей, будущего, чипа, надежды и веры, сидящего за столом где-то в населенной клопами коммуналке и борющегося с суицидальными мыслями.
С присущей его душе готичностью и экзистенциальной тоской Леха выдавал фотографии столь меланхолические, что обыватели поеживались и уже по-иному смотрели на натыканные всюду камеры, летающих дронов и собственные чипированные конечности.
Матвей зашел в фотостудию и окликнул Леху. Тот не отозвался – копошился за ширмой. Наверное, глаза подводил потемнее – гот он или не гот? Матвей развалился на кожаном диване и начал листать социальные сети. Сегодня лента пестрила снимками предрассветных грозовых туч необычного фиолетового оттенка, ярчайших электрических вспышек, непроглядной дождевой стены и убитых непогодой дронов, валяющихся в лужах. Синоптик Редакции опубликовал пост, в котором со свойственной ему занудностью и канцеляритом написал, что подобный грозовой шторм с такой уникальной расцветкой туч и шаровыми молниями последний раз зафиксирован аж двадцать один год назад, в марте две тысячи четырнадцатого.
Из-за ширмы вышла обнаженная девушка. У Матвея отвисла челюсть: худосочное, даже анорексичное тело, но при этом потрясающая большая грудь с пирсингом на нежных розовых сосках. Совсем молоденькая шатенка, облаченная лишь в готический макияж, головокружительный аромат корицы, табака и ванили и браслет на тонкой щиколотке. Невысокая, но с длиннющими ногами с черным педикюром, она стреляла озорными зелеными глазами и томно приоткрывала крохотные губки, накрашенные черной помадой.
– Привет! – сказала она Матвею и уселась на соседний диван. Одну ногу она поставила на сиденье, открывая вид на идеальную депиляцию зоны бикини.
– Как дела? – Матвей смог выдавить только это, потому что был одновременно поглощен пошлыми фантазиями, острым желанием ощутить тяжесть этих грудей в своей руке, сомнениями, натуральное это сокровище или нет, удивлением от того, как такой большой бюст может так идеально стоять и, наконец, как удобнее устроиться, чтобы стояк в тесных костюмных брюках перестал причинять неудобства.
