Лезвие бритвы (илл. Г. Бойко) - Ефремов Иван Антонович (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Потом Сима поступила в институт физической культуры- преподаватели приметили ее еще в средних классах школы. Сейчас уже шесть лет учит сама.
— Вы совсем не помните своих родителей?
— Отца — совсем. А маму, странно, почти не помню, как она выглядела, но осталось ее ощущение- того теплого, материнского, ласкового, что, очевидно, впитывается всем существом ребенка.Отец был инженер,кажется, механик, а мама в совершенстве знала несколько языков и преподавала их,как и тетя Лиза,- вот откуда они знали друг друга. Бабушка- не папина,а мамина мать,жена погибшего на «Безупречном» лейтенанта- много путешествовала на пенсию за дедушку. Мама девочкой была с ней в Англии,Франции, Италии и Греции, не помню уж, где еще. Говорят,у нее были редкие способности к языкам.Кроме того, она была поэтесса и редактировала книги — видите, о матери я знаю довольно много, потому что мама Лиза была с ней знакома. А вот отец — совсем неизвестный мне человек, и других родичей нет никого.
— А вы знаете, что в Ленинграде есть церковь, на стенах которой мраморные доски с названиями судов и списками погибших членов экипажей? — осторожно спросил Гирин.
— Была. Это церковь Христа-Спасителя на каком-то канале у Невы, в память моряков, погибших в войне с Японией. Я ездила в Ленинград специально посмотреть, но не успела, ее уже снесли.
— Кому помешала маленькая церквушка?- удивился Гирин. — Ведь это историческая ценность, хоть недавнего прошлого!
— Наверное, это сделали в период борьбы с русским прошлым, о которой вы только что вспоминали.
— Но вы уверены, что родителей нет в живых?
— Мне сообщили об этом официально.
— Скажите, это и было причиной того, что вы так и не были у Риты?
— Вы угадали. Мне казалось, что люди относятся ко мне или с жалостью, или с подозрением. Я стала не то что нелюдимой, но стараюсь держаться в своей раковине.
Гирин осторожно и нежно, как хрустальную, взял руку Симы и поднес к губам. Та не отняла ее, но, смотря прямо в глаза доктора, сказала:
— Вы, конечно, хотите знать дальше? О, это неизбежно, — продолжала она в ответ на отстраняющий жест Гирина,-уж лучше раньше,чем позже…- начатая фраза замерла у нее на губах, но открытый взгляд ее не опустился.-Девятнадцати лет я вышла замуж за студента нашего института, показавшегося мне олицетворением мужества. История банальна — как раз мужества-то в нем не оказалось. Душа испорченного мальчишки в мускулистом теле. Всего год прошел со смерти мамы Лизы, мне так нужна была опора. Ведь я осталась одна во всем мире. У нас с ним жизнь сразу как-то не ладилась. А когда выяснилось, что мое происхождение может повредить ему в заграничных поездках, Георгий настолько испугался,что смог сказать мне об этом. Я ушла не задумываясь и заодно освободила себя от иллюзий, привитых с детства книгами о мужской доблести, чести, рыцарстве.
— Психологическая статистика,- вставил Гирин,- отчетливо показала, что в трудных условиях жизни мужчины резко делятся на две группы. У одной возрастает стойкость и мужество,а у другой прогрессирует безответственность, стремление уйти от психологической нагрузки и заботы, переложив ее на плечи женщины или получая забвение в алкоголе.
— А мне кажется, что мужской пол у нас просто избалован количеством безмужних женщин после войны. И невоевавшие юнцы следуют в этом старшим, — возразила Сима.
— А что такое избалованность,как не отсутствие стойкости и нежелание любой ответственности? — улыбнулся Гирин.
— В самом деле,я не думала об этом! Но я не все сказала,- Сима высвободила руку из теплых пальцев Гирина,- потом у меня было еще увлечение… показавшееся серьезным.
— И?
— Как видите! Я давно и окончательно одна! Объяснить почему- сложно и слишком интимно. А теперь…
— Ждете ответного рассказа. Есть!
И Гирин рассказал Симе о своем детстве, учении, работе врача и первых поисках собственного пути в науке.О войне, как он сумел быстро переучиться и стал хирургом. О долгом периоде после войны, когда ему никак не удавалось заняться тем, что казалось ему наиболее интересным. О неудачном браке, без детей, кончившемся несколько лет назад, когда они с женой разошлись, не видя смысла в дальнейшей совместной жизни. Слишком велика оказалась их разность, вначале пленявшая обоих.
— Вот в общих чертах и все, закончил свой рассказ Гирин,-а теперь- Москва. Меня пригласили сюда, чтобы без моего ведома, конечно, использовать как пешку в карьеристском соревновании неизвестных мне научных воротил. Я понял, своевременно отказался и был отпущен на все четыре стороны. Обосновался в институте, имеющем мало отношения к нужному мне профилю исследований. Но изучение физиологии зрительных галлюцинаций дает лабораторию,сложные приборы и возможность идти своим путем в свободное от плановой тематики время. Это одна из причин моей пресловутой занятости…
— Я не буду больше подсмеиваться, простите меня, — виновато шепнула Сима.
— Пустое!
— Один вопрос. Правильно ли я поняла, что вы все время копили в себе знания, не разбрасываясь на побочные дела, и этому помогло то, что на первый взгляд кажется неудачами?
— Право,Сима, вы удивляете меня умением представлять сложные вещи. По-видимому,это верно.Мне пришлось быть таким же одиночкой в науке, как вам — в жизни.
Сима сидела в своей обычной позе, «на краешке», молча глядя на Гирина.
— Можно мне спросить вас, Сима?
— О чем угодно. Чувствую и вижу…
— Что не спрошу ни о чем запретном? Не ручаюсь. Иногда наши внутренние запреты бывают очень странными. Вы счастливы, Сима?
— Не знаю.Уж очень играют этим словом, и его смысл ускользает, превращаясь иногда в пустой звук.То до счастья остался один поворот, то человек обретает некое абстрактное счастье,с которым он носится всю жизнь- в книгах или пьесах.А мне кажется, что настоящее счастье — в перемене, пусть даже плохой, но с которой ты имеешь силу бороться и преодолевать ее.
— В каждом счастье есть неизбежная оборотная сторона,равно как в достижении и недостижении, устройстве и неустройстве. А мы оцениваем счастье чаще с привычно бытовых мещанских точек зрения, не подозревая о многоликости и переменчивости счастья. Ну а ваше конкретное счастье? Сейчас?
— Мои девушки,которые из неловких, некрасивых, застенчивых и сутулящихся становятся с каждым днем красивее, увереннее. Посмотрели бы вы, как сознание того,что их тело прекрасно, послушно и легко, придает им силу в жизни, изменяет психологию.Вот почему я выбрала такую работу и не променяю ее ни на какую другую, несмотря на неудачи, огорчения, наконец, просто невежество и грубость,ведь имеешь дело с разными людьми.И в этом смысле я счастлива, хоть и не переставала мечтать о какой-нибудь чудесной встрече.Так отчаянно хочется иногда большого, великого, которое бы поставило на грань жизни и смерти необычайным переживанием, грандиозным подъемом чувств. Полюбить или служить такому захватывающему делу, чтоб не было не только страшно, а, наоборот,- радостно умереть, любя в то же время жизнь всеми клеточками тела… не умею про это сказать!
Гирин поднялся, побледнев от волнения. Он наклонился к Симе, протягивая руку ладонью вверх, и вдруг в дверь постучали. Сима вздрогнула.
— Иван Родионович, вас к телефону,- послышался женский голос, вероятно, той седовласой дамы, что встретилась им при входе.
Гирин досадливо поморщился, овладевая собой, встал, извиняясь. Он вернулся через несколько минут и застал Симу в молчаливом созерцании портрета балерины. Она повернулась к нему:
— Мне пора!
— Я поеду к больному только через два часа.
— Я пришла к вам в три,а сейчас полседьмого. Тетя Лиза говорила, что самое большое время пребывания культурного гостя- это три часа. Я пересидела и сделалась невежливой, чего мне вовсе не хочется. Но вы позволите мне приходить иногда и смотреть на балерину?
— Я подарю ее вам… Нет, пусть висит здесь, чтобы вы приходили чаще! — воскликнул Гирин и поцеловал ее мизинец.
— Руку дамам целуют тут! — Она показала на тыльную сторону кисти, вдруг рассмеялась, побежала через переднюю и захлопнула за собой дверь.
