Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Стругацкие Аркадий и Борис (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗

Бытовые антисемиты ничего этого, слава богу, читать не станут, а потому и нападать на меня не будут, но зато с каким ожесточением обрушат на меня свой праведный гнев люди, полагающие себя кристально чистыми интернационалистами! «То есть как это „они — это мы“? Да отдает ли себе автор отчет в том, что…» и т. д.

И обязательно хоть один нутряной-зоологический да пришлет мне свое послание-стон: «И когда же наконец вы все отсюда уедете? — кровью и желчью, корявыми буквами, но от всей души будет написано в этом послании. — Когда же наконец духа вашего поганого не останется на Святой Руси?..»

Кто-то сказал: антисемитизм умрет только вместе с евреями. Уже сегодня ясно, что это ошибка: антисемитизм умрет гораздо раньше. Два-три поколения в условиях достатка, свободы и процветания — и на Руси забудут про еврейский вопрос. Правда, вполне возможно, ему на смену придет что-нибудь другое, столь же омерзительное, — как сегодня, сейчас, прямо у нас на глазах возникает проблема «лиц кавказской национальности», а в благополучнейшей Германии или демократичнейшей Франции нацизм возрождается вместе с ненавистью к эмигрантам и гастарбайтерам.

Но ничего этого я не боюсь. Все это, повторяю, отвратительно, но не опасно.

Самое страшное, что может случиться с нами, — это возрождение государственного нацизма (любого прицела, оттенка, акцента). Возрождение это зоологические встретят восторженным ревом, рациональные — обоснуют теоретически в сотнях статей и речей, а бытовые — молчаливо примут к сведению, готовые исполнять любые распоряжения начальства… Но все это сделается возможным только лишь с возвратом тоталитаризма, который провозгласит Империю и приоритет государства над личностью, уничтожит свободу слова, совести, информации и вновь пойдет громоздить тысячи тонн чугуна, стали, проката на душу населения. И вот тогда наступит ночь…

Однако, это уже совсем другая тема для совсем других заметок.

17.12.1992 С.-Петербург

Борис Стругацкий

«БУДУЩЕЕ, В КОТОРОМ НАМ ХОТЕЛОСЬ БЫ ЖИТЬ, НЕВОЗМОЖНО. НО СТРЕМИТЬСЯ К НЕМУ ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН» [47]

Эта беседа состоялась около месяца назад в дачном поселке Репино под Санкт-Петербургом. Народу было много, и поэтому персонифицировать задававших вопросы не имеет смысла. А отвечал на них знаменитый писатель-фантаст Борис Стругацкий.

— Несколько лет назад, Борис Натанович, бытовала фраза: «Сейчас читать интересней, чем жить». А как теперь?

— Тогда не было либерализации цен и экономического кризиса. А теперь приходится ежедневно решать проблему распределения зарплаты в магазинах с гиперценами и жить интереснее. Ведь что такое жизнь? Решение последовательной цепи задач. Но я-то боюсь, что читать перестанут вообще. Писать не перестанут, а вот читать… Но такая картина уже наблюдалась и в послереволюционной России, и в послевоенной Германии: сначала угнетение культуры, потом взрыв ее в условиях гиперинфляции, разрухи, когда предложение культуры выше спроса на нее. Это состояние будет продолжаться ровно столько, сколько будет падать рубль. Стабилизируется экономика — стабилизируется и спрос на культурные ценности.

— А если человек все же предпочтет всему требования желудка?

— Такие опасения были высказаны братьями Стругацкими еще в середине 60-х в повести «Хищные вещи века». Будучи детьми своего времени, мы плохо представляем себе, что такое мир изобилия. А теперь многие страны в течение многих лет живут на чрезвычайно высоком уровне изобилия, однако культура там не умирает.

— Но они так живут давно. А вот выдержим ли мы такой «желудочный удар»?

— Если таковой удар и будет (в чем я сильно сомневаюсь), то последствия любого переедания у человека длятся всего несколько дней. Нам следует бояться другого (если вообще следует). В России, как известно, писатель больше, чем писатель, и поэт больше, чем поэт. Сказано точно, но только для определенной эпохи: по окончании экономического кризиса, при политической стабилизации литераторы утратят эту роль. Нужно выбирать: или великие потрясения и великая литература, или великая стабильная Россия, где поэтам и писателям придется удовольствоваться гораздо более скромным положением. Как во всем мире.

— А что значит «стабильная Россия»?

— Это мощная армия, твердая власть, хорошая экономика…

— …отсутствие свободы печати…

— Нет, тут вы неправы. Не всякая стабильность благополучна. Сталинская Россия была весьма стабильной. Но мы-то имеем в виду государство благополучное, а таковой Россия никогда не была. Была стабильность — стабильность кладбища или хорошо управляемой тюрьмы.

— Теперь появилась возможность широко общаться с иностранцами, и они в один голос говорят о кризисе благополучия. Появились нищие, которые не хотят работать. Вместо экономического кризиса — духовный. Поможет ли литература его разрешить?

— Мы затрагивали эту проблему в романе «Отягощенные злом». Да, может быть и так, что человек сытый, одетый, имеющий хорошую работу, дом, автомобили для всех членов семьи, уверенность в завтрашнем дне, потеряет душевное равновесие при мысли о том, что кто-то рядом живет совершенно другой жизнью. Причем, в отличие от ситуации XIX века, этот обитающий под мостом человек живет именно так не потому, что у государства не хватает средств поселить его в доме, а потому, что ему хочется жить под мостом и не хочется вкушать от даров постиндустриального общества. Он не так устроен. Могу ли я чувствовать себя духовно стабильным, когда рядом обитают люди, не желающие понимать, что можно жить в этом мире чисто, красиво, вкусно, сытно, с умом, с какой-то целью…

— Ну, допустим, общество благополучно. Но для интеллигенции становится очевидно, что человек рождается не для благополучия, не для торговли автомобилями. У человека есть некое предназначение…

— Мне не нравится слово «предназначение». Оно имеет смысл только в том случае, если человек кем-то создан. Оно может быть заложено только тем, кто создал человека. Что же касается разделения социальных функций на высокие и низкие, то я думал об этом полжизни и понял: нет этого. Не бывает! Существует человеческая деятельность, которая нужна обществу и которая не нужна, которая адекватна ему и которая неадекватна. Сочетания этих пар и создают человека счастливого либо несчастного, человека не на своем месте, мучимого комплексами. Так появляются люмпены, шизофреники, самоубийцы… и революционеры.

— Гитлер и Сталин…

— Нет, тот и другой как раз заняли свою социальную нишу. И были счастливы. Это разрушители. Их функция человечеству не нужна, но доставляет наслаждение ее носителям. Гитлер мог стать плохим художником и всю жизнь мучился бы, поскольку самый высокий его талант состоял в умении покорять души людей. Он пережил свои звездные часы и был счастлив — на нашем горе. С Троцким то же самое. Родители прочили ему коммерческую карьеру, и он никогда не испытал бы счастья стоять в длинной шинели на длинном «паккарде» перед ревущей краснознаменной толпой и кричать «Смерть мировым бандитам!».

Поэтому и важно для человека найти в себе то, в чем он наиболее силен. Это задача высокой педагогики, а не литературы. Литература никого не воспитывает, она только помогает поддерживать мировоззрение. Неправда, что «Майн кампф» заражает читателей. «Майн кампф» не может заразить демократически воспитанного человека, даже подростка, который растет в приличной семье и окружен приличными друзьями. Воспитывают человека не книги, а родители, друзья и школа.

— А что такое «хороший человек»?

— Я считаю хорошим человека, который хорошо делает свое дело на своем месте. Сама жизнь не дает проявляться в нем дурным качествам, даже если они заложены в генах.

— И все-таки хочется прогноза. Допустим, настало время, когда один человек своим трудом кормит десять, пятьдесят, сотню. Чем займутся остальные? Что будет с культурой?