ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Дэгни стояла не шелохнувшись и смотрела перед собой так, будто видела место катастрофы. Потом она резко повернулась за своей сумкой, как будто сейчас это была единственная важная вещь, схватила ее, бросилась к двери и выбежала из дома. Ее порывистые движения обрели бессознательную четкость лунатика.
– Дэгни, – крикнул Франциско, – не возвращайся!
Но его крик не достиг ее, как будто он звал ее с гор Колорадо.
Франциско бросился за ней, догнал, схватил за руки и закричал:
– Не возвращайся туда, Дэгни! Ради всего святого, не возвращайся!
Она смотрела на него, словно не узнавая. Обладая недюжинной физической силой, он без труда мог бы сломать ей руки. Но Дэгни с отчаянной силой человека, борющегося за жизнь, резко вырвалась, на мгновение выведя его из равновесия. Когда Франциско поднялся на ноги, она уже бежала вниз по дороге, бежала, как когда-то он бежал на вой сирены на заводе Реардэна, – бежала к своей машине.
Прошение об отставке лежало на столе перед Джеймсом Таггартом, и он смотрел на него, парализованный ненавистью. Ему казалось, что его враг – этот клочок бумаги, не написанные на нем слова, а бумага и чернила, в которых материализовались эти слова. Он всегда считал мысли и слова неубедительными, но их материальное воплощение являло собой именно то, чего он всю жизнь стремился избегать – определенность, не подлежащую обжалованию.
Таггарт еще не решился на отставку; пока нет, думал он; он написал это прошение по причине, которую определил для себя как «на всякий случай». Прошение было для него формой защиты; он еще не подписал его – это была уже защита от защиты. Ненависть была направлена на непреодолимое чувство, что дольше тянуть он не сможет.
Он получил сообщение о катастрофе в восемь часов утра; к полудню он приехал в офис. Инстинкт, природу которого он знал, хотя изо всех сил старался не знать, подсказал ему, что он должен быть здесь.
Люди, бывшие его краплеными картами в той игре, которой он владел мастерски, затасовались. Клифтон Лоуси прикрылся диагнозом врача, который нашел у него сердечное недомогание, не позволявшее его беспокоить. Один из помощников Таггарта якобы уехал прошлым вечером в Бостон, а другого вызвали в неизвестную больницу к отцу, о котором раньше никто и слыхом не слыхивал. Дома у главного инженера никто не поднимал трубку. Никто не мог найти и вице-президента по связям с общественностью.
По пути в офис Таггарт видел большие черные заголовки газет. Проходя по коридорам здания «Таггарт трансконтинентал», он слышал голос диктора по радио, голос, который был бы уместнее в трущобной пивной: он вопил, требуя национализации железных дорог.
Шаги Таггарта звучали гулко, чтобы все знали – босс на месте, и достаточно торопливо, чтобы никто не останавливал его и не лез с вопросами. Он закрыл дверь кабинета, приказав секретарю никого не пускать, на телефонные звонки не отвечать и говорить всем, что мистер Таггарт занят.
Затем он сел за стол, оставшись наедине со своим страхом. Ему казалось, что его заперли в склепе и ему не выбраться. И в то же время ему казалось, будто он выставлен напоказ всему городу, и он надеялся, что никому не удастся взломать замок. Он должен быть здесь, в этом кабинете, сидеть тихо и ждать – ждать неизвестно чего, что снизойдет на него и подскажет дальнейшие действия. Он боялся и того, что за ним придут, и того, что никто не приходит и не говорит ему, что делать.
Телефонные звонки из других кабинетов звучали криками о помощи. Он со злобным торжеством смотрел на дверь, думая, что все эти голоса разбиваются о безобидную фигуру его секретаря, молодого человека, поднаторевшего в искусстве обходить острые углы, которое он практиковал с ловкостью человека, безнравственного от природы. Звонки, думал Таггарт, идут из Колорадо, из каждого пункта сети дорог Таггарта, из каждого кабинета в этом здании. Пока он не снимал трубку, ему ничто не угрожало. Все его чувства сконцентрировались в плотное, тяжелое, непрозрачное ядро, он подумал, что люди, управляющие сетью дорог «Таггарт трансконтинентал», не смогут их затронуть; эти люди – враги, которых надо победить хитростью. При мысли о членах совета директоров приступы страха обострились, но прошение об отставке было его личной пожарной лесенкой – а они пусть остаются в горящем доме. Больше всего пугали мысли о людях из Вашингтона. Если позвонят оттуда, придется отвечать; его ловкий секретарь знает, чьи голоса весомей распоряжений босса. Но из Вашингтона не звонили.
Страх спазмами пронзал все тело, во рту пересохло. Таггарт не знал, чего боится. Он знал, что это не угрозы диктора, услышанные по радио. То, что он пережил, услышав сообщение по радио, было больше похоже на привычный служебный страх, который появился, когда он только занял этот пост, с которым он сжился, как с хорошо сшитым костюмом или застольными речами. Но слова диктора внушали ему и вкрадчивую надежду, юркую и незаметную, как таракан. Если она обретет форму, то решит все проблемы, спасет его от рокового решения – от подписания прошения… Он больше не будет президентом «Таггарт трансконтинентал», но и никто им не будет… никто больше им не будет…
Он заглянул в свой стол, ни на чем не сосредоточиваясь. Он будто погружался в туман, стараясь, чтобы ничто в этом тумане не обрело четкости очертаний. Все существующее узнаваемо, но Таггарт отказывался узнавать окружающую его реальность, она словно не существовала для него.
Он не проверял фактов произошедшего в Колорадо, не старался выяснить его причин, не задумывался о последствиях. Он не думал. Плотный ком эмоций давил на него почти физически, заполнял его сознание, освобождая от необходимости думать. Ком состоял из ненависти – ненависть была его единственной реакцией, единственной реальностью; ненависть не имела цели, причины, начала и конца, она перерастала в вызов всей вселенной, оправдание, право, абсолют.
Телефонные звонки продолжались. Таггарт знал, что эти крики о помощи адресованы не ему, а некоей величине, внешний облик которой он похитил. И вот теперь звонки сдирали с него эту личину: звонки превращались в удары по голове. Объект его ненависти обрел форму – ее создавал звук звонков. Плотное ядро внутри взорвалось и заставило его действовать – бездумно, бессмысленно.
