Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
— Уже?
Этот естественный вопрос так смутил Анжело, что он не смог ни раскрыть рта, ни даже кивнуть. Самый низкорослый из троицы пошарил в кармане и вдруг протянул Анжело поблескивающую бутылочку.
— Выпейте.
Анжело схватил драгоценный предмет, и в голову пришла горячая мысль: Лючия не ошиблась, когда говорила, что они, явившись исполнить это, пьют перед тем спиртное, а для укрепления сил дают и родителям. Горло ему обожгло, словно чудесным огнем, на глаза навернулись горячие слезы. Этого ощущения он давно уже не испытывал. И вспомнил о тяжелой пузатой бутыли у себя в берлоге — несколько недель назад Лючия с нечеловеческими трудами раздобыла ее для этих стариков. В бутыли был отличный французский коньяк, давно никем не виданный.
Когда низкорослый прятал бутылку обратно в карман, послышался пронзительный звук, словно по стеклу скребнул металл. Анжело била непроизвольная дрожь. Заметив это, старики подхватили его под руки, а тот, что угощал спиртным, заговорил звучным, хорошо поставленным голосом:
— Вы не должны думать, будто мы совершаем неправое дело. С вами произойдет то, что издавна происходило со многими. Не бойтесь, мой друг прекрасно владеет ножом, он проделает все безболезненно. Жаль, конечно, что мы не можем использовать шприц или ванночку с водой — медикаменты все вышли, а вода омерзительная. Кстати, это еще одно доказательство нашей правоты. Такое решение неизбежно. Впрочем, вы можете выбирать меж ножом и удушьем, если считаете, что удушение более безболезненно и гуманно. Но должен вам заметить, что смерть от ножа, если перерезать вены, приходит, как спокойный сон.
Разговаривая так, они дошли до ложбины меж двумя холмами из рулонов гниющей бумаги и трухлявых досок. Под покосившимся навесом из гофрированной жести стояли люди. Заметив их, все расступились, освобождая дорогу. Анжело первым вошел в тускло освещенную пещеру, где в углу лежала на узкой постели его жена Лючия и рядом — крохотный, живой, шевелящийся комочек. У Анжело перехватило дыхание, он непроизвольно вскричал про себя: мой ребенок! Он упал на колени, склонился к бледному лицу Лючии, измученной физическими и душевными страданиями. Она смотрела на него, как на незнакомого. Пошевелила искусанными губами, и он едва разобрал ее шепот:
— Я так надеялась, что он родится мертвым…
Издалека, точно из ночного кошмара, донеслось:
— Это мальчик!
Анжело вскочил, в нем вспыхнула было воля к отпору, но тут же погасла: перед ним в тусклом свете коптилки, словно изваяния, стояли старики во фраках. Один из них шагнул вперед, простер костлявую руку и величественно начал:
— Ты родился нежеланным, заранее оплаканным. Родился в мире, напрочь лишенном человечности, а потому мы не можем быть с тобой человечными. Наша обязанность — погасить жизнь, и так обреченную на гибель. Люди перестали рождаться, они лишь умирают. Жизнь исчезает с нашей суровой земли. Кончаются продукты, все меньше пригодного для жизни воздуха, сушу покрывают порожденные цивилизацией свалки, дело рук человеческих; леса и горы превратились в лишенные зеленого ростка пустыни; моря и океаны — в вонючие лужи, полные микробов и ядовитых химикалий. Мир стал Свалкой. Нас все меньше, и живется нам все тяжелее. Сохранить жизнь нет никакой возможности, ничто не отодвинет конца. Потому мы и пришли сюда. Уже много лет мы не позволяем новорожденным оставаться в живых. Нельзя сказать, будто мы бесчеловечны — это всего лишь единственный достойный человека выход, наиболее милосердный. Прости нас, обреченных доживать свою бесполезную жизнь в этом суровом мире. Господь, да пребудет с тобою, дитя.
Он замолчал и отступил назад. Низкорослый протянул руки к ребенку, ждал, когда мать сама распеленает и подаст его. Лючия, прижимая к груди попискивающий комок тряпок, отшатнулась к стене. В ее глазах был ужас, словно к ней протянулись ядовитые щупальца. Умоляющим жестом она указала в угол. Безнадежно уронивший руки Анжело проследил за ее взглядом и увидел там пузатую бутыль, стоявшую на ломаном столике, словно редкостная ваза. В нем словно ожило что-то; он метнулся туда, схватил бутыль и вложил ее в вытянутые руки старца. Недоумение исчезло с лиц стариков, поклоном они поблагодарили Анжело, не веря глазам своим, разглядывали запечатанное горлышко бутыли. Они пили, смакуя, чем большей жадностью разгорались их взгляды, бросаемые украдкой на убывающий драгоценный коньяк, тем сильнее колотилось у Анжело сердце. Старики разговорились, их голоса полны были сердечного участия. Они угостили и Анжело — он выпил; предложили и скорчившейся на кровати Лючии — она отказалась и, словно вспомнив вдруг о своих обязанностях хозяйки дома, горячо принялась уговаривать их, чтобы пили, сколько душа желает. Старики были непривычны к коньяку, особенно после выпитого на улице спирта, так что вскоре они бессмысленно бродили по берлоге, хватались за стены, искали местечка, где могли бы сохранить равновесие. Произносивший речь присел на постель к Лючии, гладил ее по волосам и что-то тихонько нашептывал. Другой оперся о столик, закрыл руками лицо и раскачивался. Седая борода его тряслась. Алкоголь подействовал и на Анжело, но иначе — лишь обострил его чувства, восприятие окружающего. Низенький старик, явно исполнитель приговоров, подступил к нему, положил на плечо сморщенную руку и стал жаловаться, что из него сделали палача, что когда-то он всего лишь заботился, чтобы семейные пары и юноши с девушками были обеспечены противозачаточными пилюлями, но потом пилюли вышли, невозможно стало помешать рождению детей, и ему пришлось делать новорожденным инъекции яда, а когда кончился и яд, пришлось применять вовсе уж драконовские методы, и он превратился в законченного палача. Вдобавок молодые, как нарочно, пренебрегали всякими предосторожностями, и детей рождалось множество. К счастью, эта эпидемия давно пошла на убыль, на всей Свалке отыщется не более одной — двух пар, от которых можно ожидать неприятностей, так что вскоре окончится его ненавистная работа. Упомянув о своей тяжкой доле, старец словно опомнился, выпрямился, взгляд его обрел решимость, из груди рванулся повелительный крик. Другие двое разом подскочили к нему, пытаясь сохранять равновесие. Пустая бутыль с грохотом каталась под ногами, в руке старого палача блеснул нож. Лючия вскрикнула. Случайно или намеренно она перевернула плошку с горящим маслом. Огонь погас, наступила непроглядная тьма. Старики разгневанно закричали.
— Ребенка мне! — распорядился старый палач. — Он мой!
Анжело шагнул вперед; в руках у него оказалось нежное тельце, и ухо защекотал настойчивый шепот Лючии:
— Ты должен его спасти! Должен!
Анжело проглотил слюну и прерывающимся голосом сказал:
— Вот он, ребенок, у меня.
Его обдало жаркое, пахнущее спиртом дыхание. Старик нащупал ребенка и удовлетворенно заворчал. Анжело прижал к себе крохотное тельце, закрыл его руками. Слабый на ноги старый палач вынужден был опереться на него. Анжело чуял поблизости ищущее свою жертву лезвие ножа. Его левое запястье сжали ледяные старческие пальцы, а потом по руке полоснуло острие. Анжело ущипнул младенца, и тот расплакался. Старик нащупал ножку ребенка, но Анжело успел подставить вместо нее свое правое запястье.
Когда зажгли коптилку, ребенок лежал, завернутый в пиджак Анжело, и под ним расплывалась кровавая лужа. Лючия вскрикнула, потеряв сознание, рухнула на кровать. Старый палач спрятал окровавленный нож, кивнул своим. Они поклонились ребенку, один сказал:
— Завтра мы его предадим огненному погребению.
Они вышли, смешные в своих диковинных одеяниях. Анжело подскочил к Лючии и подал ей ребенка:
— Он живой, видишь? На нем и царапинки нет.
Он показал ей свои кровоточащие запястья и улыбнулся. Смеялся так долго, что не знал, смех ли еще это.
Так выжил Анжело-младший, единственный ребенок посреди Свалки, гигантского скопища ржавчины и гнили.
На другой день поутру Анжело с наскоро сколоченным деревянным гробиком под мышкой прошел мимо смотревших ему вслед соседей и друзей к яме, где пылал газ. На краю кратера его уже ждали три неподвижные фигуры — вчерашние старцы, величественные и неприступные — ни следа вчерашнего панибратства, вызванного алкоголем. Заслоняясь ладонью от жара, Анжело бросил гробик в пламя. Старики поочередно подходили к нему, пожимали руку и отправлялись восвояси. Он долго смотрел вслед, глядя, как они спотыкаются на кучах мусора, оскользаются в грязи; его охватила радость — он обвел стариков вокруг пальца, его маленький Анжело будет жить. Но прилив трезвых мыслей о будущих хлопотах и трудностях, страх за будущее вернули его на землю.
