Город и звезды - Кларк Артур Чарльз (прочитать книгу TXT) 📗
Обязанности Джезерака состояли в воспитании Элвина в более формальном смысле. Считалось, что родители обучат его, как вести себя в обществе и введут в непрестанно расширяющийся круг друзей; они были ответственны за характер Элвина, тогда как Джезерак — за его разум.
— Я нахожу, что ответить на твой вопрос весьма трудно, — произнес Джезерак. — В интеллекте Элвина, конечно, нет каких-либо недостатков, но ему безразлично многое из того, что, вообще говоря, должно было бы его интересовать. С другой стороны, он проявляет болезненное любопытство по отношению к темам, которых мы обычно не обсуждаем.
— К миру вне Диаспара, например?
— Да, но откуда ты знаешь об этом?
Хедрон секунду колебался, раздумывая, насколько он может доверять Джезераку. Он знал, что Джезерак добр и благонамерен, но знал также, что он связан общими для всех жителей Диаспара запретами — один лишь Элвин был от них свободен.
— Я догадался, — сказал он наконец.
Джезерак устроился поудобнее в глубинах только что созданного им кресла. Ситуация становилась интересной, и он хотел проанализировать ее по возможности полнее. Но вряд ли он сможет многое узнать, если только Хедрон не проявит желания сотрудничать.
Он должен был предвидеть, что Элвин когда-нибудь повстречает Шута — и последствия этой встречи будут непредсказуемыми. Шут был единственным человеком в городе, которого тоже можно было назвать эксцентричным — но даже его эксцентричность была запланирована творцами Диаспара. Очень давно было обнаружено, что без некоторой доли преступлений или беспорядков Утопия скоро сделается невыносимо унылой. Преступность, однако, по самой природе вещей не могла гарантированно сохраняться на оптимальном уровне, требуемом социальным равновесием. Если она разрешалась и регулировалась, то переставала быть преступностью.
Должность Шута и была решением, — на первый взгляд наивным, на деле же глубоко утонченным — найденным создателями города. Во всей истории Диаспара не нашлось и двухсот человек, наследственность которых делала их подходящими для этой необычной роли. Они имели определенные привилегии, защищавшие их от последствий их же деяний. Правда, были Шуты, переступившие черту и понесшие единственное наказание, которое Диаспар мог наложить — быть изгнанными в будущее еще до конца их текущего воплощения.
Изредка Шут неожиданно переворачивал весь город кверху дном какой-нибудь шалостью, которая могла быть не просто тщательно спланированной шуткой, но рассчитанной атакой на какие-либо общепринятые в данное время взгляды или образ жизни. С учетом всего этого, прозвище «Шут» казалось наиболее подходящим. В дни, когда еще существовали короли и дворы, при них состояли люди с очень похожими обязанностями, действовавшие в условиях подобной же безнаказанности.
— Будет лучше, — сказал Джезерак, — если мы будем откровенны друг с другом. Мы оба знаем, что Элвин — Единственный, что он никогда прежде не жил в Диаспаре. Возможно, ты лучше меня понимаешь, что под этим кроется. Я сомневаюсь, что в городе может произойти что-либо незапланированное, так что в его появлении должна быть некая цель. Достигнет ли он этой цели — в чем бы она ни заключалась — я не знаю. Не знаю я также, хороша она или плоха. Я не могу догадаться о ее сути.
— Предположим, что она касается чего-то вне города.
Джезерак понимающе улыбнулся: Шут, как и следовало ожидать, немного пошутил.
— Я объяснил ему, что там находится; он знает, что за пределами Диаспара нет ничего, кроме пустыни. Отведи его туда, если ты в состоянии: возможно, ты знаешь дорогу. Стоит ему увидеть действительность, и странности его рассудка, быть может, будут излечены.
— Я думаю, что он уже видел ее, — тихо произнес Хедрон.
Но это он сказал себе, а не Джезераку.
— Я не верю в то, что Элвин счастлив, — продолжал Джезерак. — У него не появилось подлинных привязанностей, и трудно ожидать, что они появятся, пока он страдает этой манией. Но, в конце концов, он очень молод. Он может перерасти это состояние и включиться в городскую жизнь.
Джезерак говорил так, убеждая сам себя; Хедрон сомневался в том, что он верит в свои слова.
— Скажи мне, Джезерак, — резко спросил Хедрон, — знает ли Элвин, что он не первый Уникум?
Джезерак опешил, потом принял слегка вызывающий вид.
— Я должен был сообразить, — сказал он гневно, — что это тебе может быть известно. Сколько Уникумов было за всю историю Диаспара? Не менее десятка?
— Четырнадцать, — ответил Хедрон без малейшей запинки. — Не считая Элвина.
— У тебя лучшие источники информации, чем те, которыми я располагаю, — сухо продолжал Джезерак. — Может быть, ты расскажешь мне, что стало с этими Уникумами?
— Они исчезли.
— Спасибо; об этом я уже знал. Вот почему я как можно меньше говорил Элвину о его предшественниках: это вряд ли помогло бы ему в его теперешнем настроении. Могу я положиться на тебя в этом вопросе?
— В настоящее время — да. Я хочу сам изучить его; тайны всегда привлекали меня, а в Диаспаре их слишком мало. Кроме того, я думаю, что Судьба может разыграть с нами шутку, по сравнению с которой все мои усилия будут выглядеть очень скромно. В случае, если это действительно произойдет, я хотел бы увериться, что присутствую в самой гуще событий.
— Тебе очень нравится изъясняться загадками, — мрачно сказал Джезерак. — Но чего именно ты ожидаешь?
— Сомневаюсь, чтобы мои догадки были ближе к истине, чем твои. Но я уверен вот в чем — ни ты, ни я и никто другой в Диаспаре не смогут остановить Элвина, когда тот решится действовать. Нам предстоят очень интересные столетия.
Когда изображение Хедрона скрылось из виду, Джезерак долго сидел неподвижно, позабыв свою математику. Над ним нависало небывалое ощущение чего-то угрожающего. На миг он даже решил затребовать аудиенции в Совете — но не будет ли это смешной возней вокруг пустяка? Возможно, вся эта история — лишь очередная сложная и непонятная шутка Хедрона, хотя и трудно было представить, почему именно он был избран ее целью.
Джезерак тщательно обдумывал это дело, рассматривая проблему со всех точек зрения. Примерно через час он пришел к весьма характерному решению.
Он подождет и посмотрит.
Элвин, не теряя времени, выяснял о Хедроне все, что мог. Джезерак, как обычно, явился основным источником информации. Старый наставник дал подробный отчет о своей встрече с Шутом и добавил немногое, известное ему об образе жизни Хедрона. В той мере, в какой это было осуществимо в Диаспаре, Хедрон был отшельником: никто не знал, где он жил и чем, в сущности, занимался. Последняя его выходка была вполне ребяческой затеей, и заключалась в том, что движущиеся дороги вдруг остановились, охваченные параличом. Это было пятьдесят лет назад; столетием раньше он выпустил на свободу на редкость отталкивающего дракона, который бродил по городу, пожирая все попадавшиеся работы наиболее популярного в ту пору скульптора. Когда однобокость гастрономических интересов зверя стала очевидной, автор скульптур в страхе скрылся и не появлялся до тех пор, пока чудовище не исчезло столь же загадочно, как и возникло.
Из этих рассказов ясно вырисовывалось одно — Хедрон должен был обладать глубокими познаниями относительно тех сил и механизмов, которые управляли городом. Он мог заставить их подчиниться своей воле в большей мере, чем это было доступно другим. Следовало предположить, что существовал контроль еще более высокого порядка, чтобы не позволить слишком амбициозным Шутам нанести постоянный и невосполнимый ущерб сложной структуре Диаспара.
Элвин принял всю эту информацию к сведению, но не сделал попыток связаться с Хедроном. Несмотря на обилие вопросов, которые Элвин мог задать Шуту, его упрямая независимость — возможно, наиболее уникальное из всех его качеств — заставляла Элвина пытаться выяснить все, что возможно, за счет своих собственных усилий. Он принялся осуществлять программу, которая могла занять целые годы. Но до тех пор, пока Элвин сознавал, что продвигается у цели, он был счастлив.
