Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Минича эта манера разговаривать раньше быстро выводила из себя: он уважал язык легкий и ясный. Но сейчас не стал обращать на это внимания.
– Вот послушай. Мы будем по-прежнему наблюдать за этой штукой. Какое-то время у нас еще есть. Но на случай, если события станут оборачиваться все менее приятным боком, нужно иметь надежный способ вброса информации непосредственно urbi et orbi (не то чтобы Минич любил ввертывать в свою речь иностранные словечки, сейчас он просто остерегся произнести слово «народ» – кто знает, может, и оно попало в разряд ключевых? А формула «городу и миру», как он считал, вполне заменяла опасное). Из рук в руки – потому что иначе просто не получится.
Разговаривая из автомата на почте, Минич все время косился по сторонам: не прислушивается ли кто-нибудь к его разговору слишком уж внимательно. Но, похоже, подслушивать было некому: единственный тут работник связи – женщина в возрасте – вообще ушла куда-то во внутренние помещения, где, похоже, она и жила; видимо, тут не принято было бояться, что кто-нибудь совершит налет с целью хищения конвертов или открыток – писанием писем тут вряд ли увлекались. Поэтому он продолжал:
– Я тут прикинул: какое средство у нас самое массовое – больше даже, чем газеты и ящик? Бесплатные рекламные еженедельники, вот какое. Согласен?
– Ешки-марашки! Пожалуй, ты не лев (Что должно было обозначать: ты прав). Еще рекламные листовки. Но все это – средства разового употребления: хоть одна, да попадется на глаза недреманным очам.
– Раз в неделю они оказываются в каждой квартире.
– Во всяком случае, в нашем городе.
– Из него любая байка разлетается быстро по всей Руси великой. Рекламное объявление в самом лихом из этих изданий.
– Рекламировать-то что? Терра капут?
Хасмоней тоже уяснил, надо полагать, какие слова в таком разговоре являются запретными.
– Конечно, тут нужна какая-то алгебра. Какие-то эллипсы, какой-то Эзоп. Наверное, самым лучшим стало бы – выдать всю цифирь с минимумом слов. Но такое оплатить – денег у нас с тобой не хватит.
– Идея, – сказал Хасмоней. – Авоська. Нет. Партийный гимн.
– Переведи.
– Не нуждается в перечислении. Напрягись. Что есть авоська?
Минич напрягся. Авоська – сетка. Net. Интернационал… Интернет.
– В авоське все видно.
– Если нести недалеко – сойдет.
– У тебя она есть?
Не было у Хасмонея своей страницы в сети, он вообще был не из тех, кто любит выпендриться, был по сути, вопреки манерам, для большинства закрыт. И у Минича тоже не было там своего уголка – хотя бы потому, что нечего было туда класть или ставить.
– Ничего, – сказал Хасмоней. – В объявлении дать суть: загляни туда-то. А уж там можно изложить все, что хочешь.
– Да где – там?
– Семь целых две десятых, скажем так. Я как-то тебе показывал.
– Опознано. А там возьмут?
– Уж какен-буд, – сказал Хасмоней вместо «как-нибудь».
– Я понимаю: далеко не каждый прочтет, а из прочитавших десяти девять не поймут, о чем речь. Но ведь и не нужно, чтобы все поняли. Пусть один поймет, два, три. Из тех, кто в такой проблематике сечет. Сможет проверить – и убедится. Это будет камушек – и побегут круги все шире.
– Как говорится в анекдоте – кому понадобится хороший анализ, тот купит.
– А кто поймет – не станет держать это при себе, потому, что от такого камуфлета индивидуального нырка быть не может. Только глас божий сможет воздействовать на эмиров (глас народа – правильно расшифровал Хасмоней этот оборот). Над текстом надо подумать – и мне, и тебе. Займись.
– У тебя там телефон есть?
– Есть. Запиши код и номер. Но это – в случае большого пожара: уверен, что при нем имеется третий лишний.
– Угу. Схвачено.
– Я буду звонить при надобности. В такое вот время суток.
– Есть мнение – согласиться. Ну, как ты вообще? Не тонешь в керосине, я вижу?
– Чуть не утоп. Но теперь завязал. Тройным топовым.
– Смотри. А то проспишь самое интересное.
– Не просплю. Будильник надежный. Ну, целую в плешь.
– Киш а бер. Поцелуй медведя.
6
– О, какие люди! – проговорил Кудлатый необычно громко и нараспев, как если бы произносил речь перед обширной аудиторией. – Сколько лет, сколько зим! Я уж и ждать перестал…
Он вышел из-за своего стола, антикварного сооружения черного дерева с золотом, и встреча с Гриднем произошла точно в геометрическом центре помещения, как если бы оно было отмечено на мохнатом ковре каким-то невидимым знаком. Обнялись (для этого Кудряшу пришлось несколько нагнуться), положив головы один на плечо другого, потом на миг выпрямились, и теперь головы, почти соприкасаясь щеками, оказались уже на другом плече. Исполнив таким образом необходимый обряд, сделали по полшага назад, чтобы не вдыхать так уж сильно ненавистный каждому запах другого; только после этого Гридень ответил:
– Вот уже третья неделя, как все стараюсь вырваться к тебе, доставить себе удовольствие. Да времена пошли сам знаешь какие – сумасшедшие, вечером до постели доползти – и то сил не остается. Ну, покажись, покажись. Прекрасно выглядишь, просто прекрасно. Рад. И весь в делах, как всегда…
Только после завершения этой сценки, разыгранной, как и следовало, для зрителей, которых в эту минуту в кабинете было никак не менее восьми человек – по четверо с каждой стороны, потому что Гридень не в одиночку же появился тут, – оба магната повернулись, каждый к своим, и хотя ни слова при этом не было произнесено, все поняли ситуацию правильно, и через несколько секунд двухстворчатые двери плотно затворились, оставляя обоих заклятых друзей наедине. Исполненным гостеприимства жестом Кудряш указал гостю на глубочайшее кресло желтой кожи – три таких мебельных шедевра окружали низкий круглый столик (тоже черное дерево с желтым металлом) так, словно столик этот не раз уже был уличен в попытках к бегству; прежде чем самому опуститься в другое – поинтересовался:
– Рюмку с дороги?
И даже шагнул в ту сторону, где, надо полагать, за одной из множества резных дверец, занимавших всю стену, помещался достаточно богатый выбор спиртного – на любой вкус. Гридень выставил ладонь:
– Позволь отдышаться немного. – И улыбнулся.
– Дыши, раз уж иначе не можешь, – согласился Кудряш, улыбаясь тоже. И уселся в другое кресло. Благодаря их расположению сидевшие могли видеть друг друга, лишь слегка повернув головы навстречу друг другу; зато чтобы не встречаться взглядом с собеседником, не нужно было отворачиваться, достаточно было смотреть прямо перед собой.
Сейчас, однако, оба именно смотрели друг на друга – очень внимательно и с некоторой даже задумчивостью.
Гридень искал в лице Кудряша какие-то признаки того, что дела конкурента действительно идут к концу; искал – но не мог найти. Кудряш, наоборот, выглядел куда здоровее и бодрее, чем во время последней их личной встречи – состоялась она, правда, уже три с лишним месяца назад. Будь Кудряш просто подгримирован, чтобы лучше выглядеть (как гримируют покойников, чтобы последний взгляд на них не вызывал страха смерти, но наводил лишь на мысль, что и там люди живут), – будь так, Гридень определил бы это с полувзгляда; но нет, все было натуральным, без кремов, румян и подтяжек. Кудряш, похоже, и в самом деле не собирался бросать дела и думать о божественном. Так что считаться с ним придется – во всяком случае, в ближайшем будущем; а именно оно Гридня сейчас и интересовало.
Что же касается хозяина дома, то он, сохраняя на лице выражение высшего доброжелательства, в глубине души изрядно злорадствовал. Ясно было, что Гридень рассчитывал увидеть совсем другое, и просьбу (или приглашение) навестить болящего, в ответ на которую примчался чуть ли не стремглав, он воспринял как желание попрощаться перед уходом туда, иде же несть ни печали, ни воздыхания; соответственно – то есть по-боевому – настроился, а узрел человека не только живого, но и прямо-таки содрогавшегося, как доведенный до марки паровой котел, от желания действовать – немедленно, решительно и масштабно.
