Сказка о принце. Книга вторая (СИ) - Чинючина Алина (полные книги txt) 📗
Патрик суеверно сплюнул через левое плечо, постучал по подлокотнику.
- Тьфу-тьфу, не приведи Боже. А впрочем, это еще бабка надвое сказала: вот как родятся одни девицы…
- Поживем – увидим. Ну, а теперь давайте ложиться, Людвиг. У нас с вами был сегодня тяжелый день.
Лестин уже взялся за ручку двери, когда Патрик окликнул его.
- О какой тяжбе и с каким монастырем говорил граф?
Лестин обернулся.
- Я, сказать по совести, не очень осведомлен, граф упоминал мельком. Староружский монастырь, если я правильно понял, уже лет двадцать ведет с Ретелями тяжбу за заливные луга. Отец графа умер только пять лет назад и все эти годы, пока сын жил в столице, платил отступные – он был человеком мягким, набожным и, видимо, не хотел лишнего шума. И монахини, похоже, привыкли считать сено с этих лугов своей собственностью. Потом графу было не до того, а теперь он вернулся, и тяжба вошла в новую силу. Не знаю, чем кончится это дело и кончится ли вообще – дело пустили по инстанциям. – Лестин устало потер глаза. – К тому же настоятельница монастыря в милости у нового короля – недаром он даже ее высочество…
Лестин осекся и умолк.
- Что? – удивленно спросил Патрик, открывая глаза и выпрямляясь в кресле.
Старый лорд молчал.
- Что – ее высочество? – уже с тревогой повторил Патрик. – Лестин! Вы говорите об Изабель? С ней все в порядке? Она здорова?
- Она здорова, мой принц, - ответил Лестин. – Но все ли в порядке… я не знаю.
- Почему?!
- Потому что ее нет теперь в столице.
- Где она? – Патрик сжал пальцами подлокотники.
- В монастыре.
- Где?! – выдохнул принц.
- В монастыре.
- Почему? – после паузы, еле слышно и очень спокойно.
- Видите ли… когда король сделал ее высочеству предложение, Изабель попросила дать ей время подумать – до лета. Но Густав, видимо, решил ускорить дело и… словом, в апреле он потребовал от нее ответа: либо под венец – либо в монастырь. Нужно ли говорить, что выбрала ее высочество?
Патрик встал. Выглянул в раскрытое окно, резко повернулся.
- Значит, Староружский?
- Да. Он далеко от столицы, и потом – ее высочество не первая из королевских дочерей, кого ссылают сюда. Здесь закончила свои дни монахиня Мария, дочь вашего…
- К черту монахиню Марию! Лестин…
- Патрик, успокойтесь. Пока ее высочество под защитой церкви, по крайней мере, ее жизни ничего не угрожает. Успокойтесь. Вам нельзя сейчас делать глупости.
Патрик помолчал.
- Да, - проговорил он спокойно. Стиснул пальцами подоконник. – Да. Конечно, вы правы, Лестин.
* * *
Староружский женский монастырь был известен в народе под именем Мариинского, в официальных же бумагах звался как монастырь Девы Марии. По поводу названия ходили в народе разные версии. По одной из них здесь закончила свои дни принцесса Мария, дочь короля Эдуарда Двадцать Пятого. Из-за непомерной своей гордости король все никак не мог отыскать дочери жениха, презрительно отвергая все предложения как соседских принцев, так и своих знатных дворян. Дочь была младшая, любимая, и выбирал король долго. Говорили, принцесса еще и нехороша собой была, если не сказать больше, но давали за ней богатое приданое, так что много нашлось бы желающих стать мужем дочери короля, если б не амбиции папеньки. Потом король неожиданно умер, на престол взошел его сын. Мария, которой к тому времени сравнялось уже двадцать семь лет, сама ушла в монастырь, а почему – темна вода. То ли с братом не поладила, то ли, как говорили в народе, любила кого-то, да безответно. Была она доброй и тихой, разбиралась в травах и, став монахиней, лечила всех без разбору, кто обращался в монастырь, за что и прозвали ее в народе святой. Церковь пока не причислила Марию к лику святых, но прозвище в народе ходило.
Был монастырь большим и довольно богатым. Была при нем и лечебница – та самая, что основала принцесса Мария; тянулись к монастырю и кареты, и телеги как со всей Ружской области, так и из соседних, а то, бывало, и из столицы приезжали. Сестры Божьи не отказывали никому. Был монастырь красивым и строгим; ах, как пели колокола по большим праздникам… ходили слухи, что самый большой колокол был дарован монастырю святым Себастианом в бытность его в миру сыном ружского графа (графский род родство со святым не отрицал, но никаких документов о том не сохранилось). Вспаханные поля на несколько миль вокруг и заливные луга, доходящие до Ружа, принадлежали монастырю, даром что тянулась у монахинь с графом Ретелем тяжба уже почти двадцать лет. Скотный двор и огороды, швейная мастерская, даже приют для двух десятков девочек-сирот – на всем лежала печать покоя и достатка.
Зелень высокой травы, синева небес, золото куполов и белизна стен – точно островок мира и благости в суетной нашей жизни, точно корабль благочестия и праведности; он и стоит-то на холме, взирая на лежащие внизу деревни с суровым спокойствием. От монастыря до Ружа – полдня пути и широкая, наезженная дорога, но бестолочь и дрязги мирской жизни утихают уже за несколько миль до монастырских ворот. Подними голову, путник, окунись в тишину небес, в красоту молитвенных песнопений – обо всем плохом забудешь.
Жизнь в обители затихала рано. Когда Патрик около полуночи спешился у высоких кованых ворот, окна уже не светились – только в одном или двух был виден слабый огонек свечи. Ему пришлось долго стучать под громкий лай монастырских псов; дородная, крепкая сторожиха до хрипоты переругивалась с ним через решетку и лишь после долгих уговоров и нескольких золотых отперла дверь и согласилась проводить неожиданного ночного гостя к матери-настоятельнице.
Идя по темным коридорам и вдыхая особенный, ни с чем не сравнимый монастырский запах ладана, грибов и свежего хлеба, Патрик чувствовал, как колотится сердце. После разговора с Лестином он уснул лишь под утро, весь день, как пружину, сжимал в себе нетерпение и уехал из имения графа сразу после ужина. Скакал почти пять часов, останавливаясь лишь затем, чтобы дать роздых коню, но усталости не чувствовал, было лишь отчаянное «скорее, скорее!». До рассвета он должен вернуться обратно. Теперь он и сам не мог объяснить, зачем так торопился; если Изабель привезли сюда недавно, вряд ли постриг уже совершен. Как ни слабо разбирался принц в правилах монашеской жизни, все же знал, что нужно сначала испытать твердость уходящего из мира. На это требуется время… но сколько? Сколько времени здесь Изабель? Лестин не сказал, но вряд ли больше двух месяцев. Она еще… она еще не… нет, это было бы слишком жестоко – увидеть сестру отрешившейся от жизни. Он не знал еще, ни как сможет ей помочь, ни как станет объяснять, кто он такой – ничего, кроме одного: Изабель не должна принять постриг.
- Не положено, - бледно-голубые, с набрякшими веками глаза матери-настоятельницы смотрели устало, но твердо. – Не положено, не время, да мыслимо ли? Мужчина в женской обители! А к означенной белице и вовсе пускать никого не велено.
- Я к ней с вестями от матери, - сказал Патрик. – Не откажите, сделайте милость. Я проездом здесь, спешу в столицу, дело государственное. Я должен буду уехать, не дожидаясь рассвета.
Настоятельница поколебалась мгновение. Немолодая, но легкая в движениях, красивая той основательной, степенной полнотой, что присуща женщинам, нашедшим в жизни свой путь, она рассматривала неожиданного гостя – растрепанного, в запыленном, пропотевшем дорожном костюме – устало, но внимательно. От такой не ускользнет ничего, она обо всем имеет свое мнение и не изменит его ни под каким предлогом. Но если уж согласится помочь – поможет. До конца. Невзирая ни на что. Как найти к ней ключик? Как хотя бы попытаться объяснить, что такое для него, опального, эта круглолицая веселая девчонка – будущая монахиня, любимая сестра, единственный родной человек?
- Если письмо, то я передам, уж так и быть, - сказала, наконец. – Давайте.
- Весть моя на словах. Но… - Патрик поспешно вынул из кармана увесистый мешочек, - Ее Величество королева Вирджиния просит и вас также: примите в дар на святую обитель.
