Сказка о принце. Книга вторая (СИ) - Чинючина Алина (полные книги txt) 📗
- Спятил? А приказ как же? В Особый отдел захотел?
- Не по-человечески это, - упрямо повторил Жан. – Мы ж не изверги – дважды убивать. Жалко парня – мальчишка совсем…
- А себя тебе не жалко? Мне, знаешь, своя шкура дороже.
- Да не узнает никто…
- Ты дурак, Вельен, - сказал Легран. – А куда мы его денем? Оставим тут, что ли? Чтоб нам завтра шею намылили?
Жан потоптался, помолчал. Потом проговорил тяжело:
- Знаю, куда. Я сам. Я все сам. Ты… только молчи, ладно?
Легран скептически оглядел неподвижное тело.
- Не дотащишь ты его, по дороге сдохнет. Крови много потерял. Или перевяжи хоть…
- Чем?
- Да вон своей рубашкой, если такой добренький.
Спорить и выбирать было не из чего и некогда. Жан торопливо отодрал несколько полос от собственной нижней рубашки, один рукав оторвал от сорочки принца. Наспех, но как мог аккуратно перевязал раны на боку, на груди и у ключицы… а эти, мелкие порезы, и так ладно - запеклись, уже не кровоточат; главное – дотащить.
Они засыпали пустую могилу, сверху набросали травы, чтоб не таким заметным казался холмик. Отряхнули руки, оделись. Легран огляделся:
- Никого… Слушай, не валяй дурака, а? Огребешь ведь…
Он помог Жану взгромоздить на загривок тяжелую ношу и предупредил честно:
- Дальше – сам. Я промолчу, пока не спросят, но… ты понимаешь. На дыбу я не хочу.
Эта дорога показалась ему бесконечной. От имения графа Радича до предместья, где жила тетка Жаклина, было всего-то пара миль. Но ночью, да с грузом на горбу, да от каждого факела шарахаясь… Несколько раз Жан останавливался, опускал неподвижное тело в пыль, обессилено падал наземь рядом. И каждый раз иглой прошивал его страх – а ну, как зря? А ну, как мертвый уже? Торопливо прижимал он дрожащие пальцы к шее того, кого нес, матерясь про себя – и, уловив тоненькое биение жизни, крестился испуганно и облегченно. А лучше б, думалось теперь, если б ниточка та оборвалась – по крайней мере, бояться не пришлось бы, как боится он сейчас.
Бог весть как он не наткнулся на патруль, да как не остановил его никто, пока Жан – сам весь перепачканный кровью, уже почти безумный – не постучался в маленькое окошко дома на отшибе. Слава тебе, Господи, дом тетки был крайним на улице, а дальше – поля да перелески, а потом - тракт. Собаки брехали, конечно, но тетка не спала еще – быстро открыла дверь.
- Господи, - охнула она и всплеснула руками, - это что ж с тобой приключилось?!
- Не со мной, тетка, - выговорил Жан, отдуваясь, переступая через порог, сгибаясь под тяжестью ноши. Зазвенело попавшее под ноги ведро, Жан выругался. – Вот… помоги.
Жаклина без лишних слов ухватила, перекинула бессильно висящую руку через плечо. Скомандовала:
- На кровать давай…
Вдвоем они отволокли его в «чистую горницу», на единственную кровать. Тетка кровать эту берегла, на ней только гостей почетных укладывала – кума с кумой да его, Жана, когда он ночевать приходил. Эх, тетка, знала бы ты, кого теперь туда тащишь.
- Это кто ж такой? – отдышавшись, спросила тетка, быстро закрыла дверь и посмотрела на любимого племянника подозрительно. – Где взял?
Жан кашлянул смущенно, пригладил волосы, отряхнул мундир. Мимоходом подумал, что, наверное, весь перепачкался в крови. А что он мог ответить?
- Да шел, понимаешь, по улице… в патруле я сегодня. Смотрю, мили за полторы за Воротами лежит в канаве. По виду – благородный. Я и подумал: может, ограбили да бросили? А он живой вроде.
- А сюда-то зачем приволок?
- А куда его было, тетка? В город тащить – ночь, Ворота закрыты. А до утра он концы отдаст.
- А у меня если концы отдаст?
Жан сглотнул.
- Ты… а вдруг не отдаст? Ты ведь знаешь, чего и как. Ну, ты перевяжи его хоть. Очнется – чай, отблагодарит.
- Отблагодарит, как же, - проворчала тетка, занавешивая окошко и зажигая свечу. Взгромоздила на печь котел с водой, сняла висевшую над косяком связку сухой травы. – Они, благородные, так и ждут, чтобы спасибо сказать. Раз скажут – больше не захочется.
Она помолчала, подумала. Потом вздохнула, повязала передник, убрала волосы под платок.
- Ладно, Бог с тобой. Вздувай давай огонь да еще воды мне принеси. Ты, что ли, в карауле нынче?
- Точно, тетка. Хватятся меня… идти бы мне надо.
- Ничего, не убудет, успеешь. Ты мне хоть раздеть его помоги, а уж перевяжу я сама, и уберу все потом.
Она посмотрела на него – и охнула:
- А перепачкался-то как! Как же ты такой обратно придешь? Скажут – убил кого… Снимай-ка давай свою амуницию, я застираю…
- Да как же…А обратно я как пойду?
- Пойдешь. Я застираю, и пойдешь. Снимай!
Решительно засучив рукава, тетка прошла в горницу. Через несколько минут оттуда послышался ее голос:
- Надо ж, изверги, как изватлали человека. Ведь места на нем живого нет. Как еще жив до сих пор, не пойму я…
Жан вывалился от тетки совершенно измученный. Прислонился к плетню, поднял голову, посмотрел на темное небо, поежился. Надо бы торопиться, чтобы успеть до утра, но совершенно не держали ноги. Тряслись пальцы, очень хотелось закурить, а еще лучше – выпить. Выпить, напиться, ни о чем не думать, забыть все, как страшный сон. Дурак, мелькнула у него первый раз ясная мысль. Ох, и дурак.
Где-то в глубине души Жан подозревал, что еще не раз придется ему раскаяться в той непрошеной жалости. Но – назвавшись груздем, полезай в кузов. Что сделано, того не поправить.
Жан махнул рукой и побрел прочь по темной улице. Ладно, авось пронесет.
В казарму Жан вернулся перед рассветом. Зевая во весь рот, он брел по длинному коридору, мечтая, как сейчас угреется под одеялом и соснет еще хотя бы полчасика, а лучше бы совсем не вставать. За драную рубашку нынче влетит, и мундир до побудки высохнуть не успеет… где бы повесить?
Едва он сел на нары и принялся стягивать сапоги, как Легран, спавший рядом, зашевелился и открыл глаза.
- Ты как? – шепотом спросил он.
- Нормально все, - так же шепотом ответил Жан, падая и укрываясь одеялом.
Легран смерил его подозрительным взглядом и хотел еще что-то спросить, но Жан уже отвернулся и закрыл глаза.
Утром, только их выстроили на плацу, к командиру подбежал молоденький вестовой – взмыленный, запыхавшийся. Подлетел, вытянулся, что-то тихо сказал.
Старшой нахмурился.
- Таааак. Рядовой Вельен, рядовой Легран.
Двое переглянулись озабоченно и сделали два уставных шага вперед.
- Пойдете… туда, - старшой неопределенно мотнул головой куда-то в сторону.
Куда «туда», было и так понятно. После подобных ночных заданий отличившихся часто вызывали в это самое «туда», и каждый раз счастливчики возвращались обласканные; реже – обруганные… реже – потому что обруганные обычно вовсе не возвращались, и о судьбе их предпочитали не спрашивать. В глазах оставшихся в строю товарищей по ночному делу Жан прочел откровенную зависть. И вздохнул.
- Нарвались, - прошипел Легран.
- Обойдется, - так же тихо процедил Жан. – Не боись.
О том, что сам боится до судорог, Жан, понятное дело, говорить не стал. Еще не хватало.
Коленки дрожмя дрожали, пока шли они – не к канцелярии, как обычно, а к двум оседланным лошадям, ждущим их у ворот. Пока ехали утренними улицами столицы, Жан все смотрел, смотрел на восходящее солнце. Неужели это последнее солнце в его жизни? Неужели их ведут в тюрьму, из которой никогда не возвращаются?
А, в самом деле, куда они едут? Обычно с отличившимися беседовал или ротный, или – если уж очень важное дело – командир полка или какой-нибудь чин из Особого отдела. И далеко идти бывало не надо, а если кому-то требовалась конфиденциальность, то для такого дела как нельзя лучше подходил кабинет командира полка. Куда же они едут, думал Жан – и с замиранием сердца увидел, как их провожатый свернул к Башне.
«Кранты», - мелькнула мысль.
Солнце било в глаза, прорывалось в широкие, незавешенные окна в маленьком кабинете в совершенно неприметном здании, притулившемся рядом с Башней. Серый кабинет, серая мебель, серые стены. И высокий, худой, горбоносый человек в сером штатском костюме, профилем напоминавший хищную птицу, казался совсем не страшным – если не смотреть ему в глаза. А если посмотреть…
