Родная кровь (СИ) - Дубинин Антон (первая книга TXT) 📗
Также был у близнецов учитель латыни и закона Божия, маленький круглый монашек по прозвищу Волюнтас Туа. Сокращенно — просто Волюнтас. Прозвали его так за то, что как только с ним случалась какая-нибудь неожиданность, он тут же начинал креститься и бормотать себе под нос: «Фиат волюнтас Туа, Домине… Волюнтас Туа…» [1] У монашка нашлась замечательная особенность — он плохо видел, а читать мог, когда подносил книжку к самым глазам и щурился на нее минуты две («Как кролик», по определению Агнессы). Эта отличная черта личности Волюнтаса позволяла над ним очень весело шутить. Например, стащить у него молитвенник и подсунуть взамен книжку любовных стихотворений. До чего же здорово у него глаза на лоб полезли в часовне! Он, конечно же, сразу закрестился и забормотал свой «волюнтас», дети едва от смеха не лопнули! И с жабой в тарелке тоже очень весело получилось. И тогда, когда Арнольд натер пол у порога своей комнаты воском… Ну, неважно. Много всякого случалось за десять лет их жизни.
Да, им же исполнилось по десять лет! На момент рассказа — по десять! Мало кто может похвастаться такой карьерой за столь короткий срок: не было недели, чтобы никто не пожаловался на них королю. Иногда получалось совсем неприятно: например, когда они на пиру проползли под столом, повстречавшись там в темноте с парой-тройкой длинноносых псов, и стащили бархатную туфельку с ноги какой-то дамы. Потом начались танцы, и бедная девица сидела за столом вся пунцовая и стойко отказывалась от предложений Ричарда пройти с ним в залу и танцевать, а близнецы неподалеку так и покатывались со смеху… Оказывается, эта воображала была дочкой соседнего короля, родственницей им по матушке, и собиралась остаться здесь при дворе ради какого-то там укрепления дружбы и межкоролевственных отношений. Она отбыла домой на следующий же день, злющая, как мадам Изабель, и король Альберт вызвал к себе малолетних шутников и долго с ними о чем-то разговаривал, после чего запретил им три дня выходить из замка. Ничего, они и дома нашли, чем себя развлечь.
Отец, признаться, поначалу хотел их выдрать, не посмотрев, что принц и принцесса — но Ричард его отговорил. Они же дети, сказал Ричард, а детей бить не надо. А то они решат, что их даже отец не любит, и характер у них с горя совсем испортится… Король подумал, подумал — и согласился. Тем более что положительный пример — старший сын — все время находился у него перед глазами. Они больше так не будут, сказал Ричард отцу в тайной надежде — и оказался совершенно прав: так больше и не было. Арнольд с Агнессой больше никогда не воровали туфелек у приезжих принцесс. Может, потому, что принцесс последнее время не заезжало.
А сейчас случилась война. В некоем северном баронате. Северный барон много о себе возомнил, не явился на королевский суд, когда чем-то там провинился (гонца, что ли, убил?) — и вообще про него разные слухи ходили. Говорили, что он едва ли не чернокнижник. Король Альберт послал войско под командой своего сына Ричарда — с мятежным бароном разобраться, усмирить, привести его на суд или, если он окажется совсем уж мятежным и на суд не приведется, прямо там разгромить окончательно. Прошло уже около месяца, как близнецы Ричарда не видели; то и дело приезжали гонцы — но сам брат не показывался. Вести были такие: баронский замок в осаде, все то и дело совершают вылазки и ведут переговоры, собираются штурмовать. Все это для Агнессы с Арнольдом казалось не более чем досадным препятствием их планам: они хотели, чтобы Ричард играл с ними в битву с великаном вместо своих дурацких дел или вырезал им пару новых деревянных рыцарей. Игрушек у них на самом деле было хоть отбавляй, но когда ты совсем избалован, тебе все время хочется внимания… Кроме того, Ричардовские рыцари были в сто раз лучше всех остальных кукол.
Но сегодня случился праздник, Преображение Господне, и близнецы только что вернулись из церкви, куда они ездили вместе со всем двором. Это по будням мессу служили монахи в замковой часовне, а по праздникам принца с принцессой обряжали в нарядные одежки и заставляли со всей остальной кавалькадой трястись на пони, а потом по два часа скучать под церковным сводом. В этом, правда, находилось свое удовольствие — где ж еще покрасоваться перед толпой разного народа и развлечься чем-нибудь необыкновенным? Например, на этот раз Арнольд умудрился проехаться по совсем маленькой луже так, что забрызгал человек пять, а Агнесса очень удачно наступила на шляпу какого-то рассеянного нищего, лежащую у самого входа в храм. Хорошо все-таки быть близнецами — никаких друзей не надо, смотрись себе друг в друга как в зеркало, придумывай вместе всякие штуки… Честно скажу — злыми они не были. Они были никакими, как большинство людей, просто почти никогда не смотрели ни на кого, кроме себя. Мир — это получался такой необыкновенно интересный кукольный театр, где никто, кроме них самих, скорее всего, не настоящий. Разве что Ричард. А со всеми остальными можно делать, что угодно — как с солдатиками или табакеркой.
… Как два чертика из табакерки, они одновременно выскочили из-за плеч фон Коротыша, и — фффу! Карточный домик вздрогнул и моментально осыпался с тихим, печальным шелестом, карты так и разлетелись веером. Шут даже подпрыгнул от неожиданности, так что разноцветные орденские ленты его взметнулись, как фейерверк. Это были, конечно, специальные шутовские ленты: король потехи ради одевал лорд-мэр-генерала в настоящий генеральский мундир.
Фон Коротыш вскочил на свои коротенькие ножки. Теперь сделалось видно, что к телу двадцатилетнего юноши природа шутки ради пришила два кривых отростка, так что ростом бедняга был чуть ниже своих обидчиков. Черные глаза его сверкали, а лицо скривилось от такой бешеной ярости, что Арнольд подавился смехом, а Агнесса даже отступила на шаг. Фон Коротыш оскалился на них, как собака, и страшноватое это зрелище было одновременно столь уморительным, что дети не выдержали и опять прыснули. Шут встал на карачки и сгреб карты трясущимися руками, кое-как запихал их в карман штанов. Потом опять вскочил, как лягушка, и прыгнул в сторону, как-то странно закинув набок черную голову. Пожалуй, мы это зря, Коротыш-то сейчас лопнет от злости, успел рассеянно подумать Арнольд — и тут карлик закричал. Голос у него оказался очень высокий и тонкий, и изо рта летели брызги слюны.
— А, злые дети, поганые, скверные дети! Смейтесь-смейтесь, маленькие красавчики, смейтесь, пока можете! Посмотрю я, как вы будете смеяться, как вы будете хи-хи-хикать, когда окажетесь в моем замке, и я буду судить вас!
Что-то белое блестело в его руках, что-то, чем он размахивал; и дети увидели, что это карты — две из тех, рассыпанных дуновением, и эти карты Коротыш яростно порвал в мелкие клочки, бросил на пол и потоптал ногами. Стук его квадратных каблуков гулко раздавался под высоким сводом.
— Так! Так! Так! Вот вам, будьте прокляты!..
Тут он развернулся, потому что ошеломленный Арнольд уже пришел в себя и примерился дать нахалу в глаз, и побежал прочь, что-то бормоча по-сарацински и прихрамывая на обе уродливые ножки. Топ-топ-топ-топ, и глухо ухнула высокая дверь.
Веселья как ни бывало. Арнольд опустился на корточки и начал собирать клочки, валявшиеся на полу. Сестра молча присела рядом. Некоторое время они сосредоточенно сопели, потом разом подняли головы и посмотрели друг на друга расширившимися глазами. На двух получившихся картинках сложились мальчик и девочка — очень условно нарисованные фигурки в полный рост, со светлыми головами. Девочка — в треугольном голубом платьице, мальчик — в черной одежке.
Агнесса похлопала ресницами, и брат понял, что сейчас она заревет. Кажется, она здорово перепугалась.
— Арнольд… Это что, мы с тобой? Он нас заколдовал, да?
— Вот еще, ерунда, — независимо ответил принц, понимая, что рев надо любой ценой остановить — но было поздно. Агнесса уже захлюпала носом, и быстрые капли покатились по щекам. У девчонок слезы всегда где-то очень близко.
