Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка" (книги .txt) 📗

— Тогда за работу. Живых проверить, контактировавших изолировать, умерших — в морг, персоналу инструктаж, палаты обработать тщательно, всем маски… Так, ничего не забыл? — Шеф с хрустом сломал карандаш и продолжил: — И молчать! Ясно? Все гипотезы мне, все версии сюда. Для прочих любопытствующих — грипп. Не хватало еще, чтобы журналисты какую-нибудь вавилонскую чуму придумали.

Кто-то еле слышно застонал — видимо, представил, что понапишут акулы пера, когда сообразят, насколько все жарено да остро. А там покоя врачам не будет — ни от пациентов, ни от родных, ни от знакомых. Еще ипохондрики, как стадо леммингов, набегут — и ладно бы только поликлиники осаждали, так они же сразу за лечением примчатся, невротики бешеные.

Все потихоньку начали расползаться.

— Александр Викторович, Иван, останьтесь!

Луканов недовольно обернулся, хотел что-то сказать, но, поймав злой взгляд шефа, промолчал. Логично — не время выяснять, у кого стаж длиннее да толще.

Шеф усмехнулся:

— Я прям как папаша Мюллер.

Александр Викторович, инфекционист, удивленно посмотрел на него.

— Ну, — пояснил Олег Данилович, — «а вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Что, совсем склероз замучил, Саша?

Тот махнул рукой и присел на стул. Я же решил постоять — мне еще сегодня дохрена сидеть придется, эпикризы смертные катать.

— Итак, Саш, а теперь спокойно мне объясни, почему чушь, — попросил Олег Данилович. — Я все же хирург бывший, меня ваши тонкости инфекционные не интересовали еще с академии.

— Да просто все, — вяло ответил Александр Викторович. — Тебе как, по-научному или как простому обывателю?

— Хм, знаешь, а давай-ка по-простому. Мне мэр звонил — просил, чтобы я ему объяснил, как разберусь. Вот и поможешь мне собрать версию для чиновников, чтобы они хоть что-то поняли.

— Ну тогда… Вспомни азы. Сколько сейчас известно вирусных кирпичиков? Шестнадцать типов гемагглютинина и девять типов нейраминидазы [3]. И практически все комбинации известны, их возможная вирулентность и патогенность тоже. Помнишь, как все срались от «аш один эн один» [4], хотя я тогда еще говорил, что новой «испанки» не будет?

— Да это понятно. Пятеро чихнули — полстраны обосралось, — поморщился шеф. — А сейчас ты почему отметаешь возможность?

— Да потому, — пожал плечами инфекционист и тяжело вздохнул. — Не складывается. Новые комбинации вируса нам передаются по большей части от поросят да птичек. Самый патогенный, насколько я помню, был «аш пять эн один» [5]. Тогда смертность скакнула до тридцати процентов. А сейчас сколько? Явно выше, и намного. Но вирулентность тогда была низкая — так и задавили эту гадость карантином. Птичьи штаммы плохо передаются от человека к человеку — они привычны к высокой температуре крылатых. А у нас в носоглотке и крови им как в Антарктиде — холодно, противно и жрать нечего. Вот и получается, что наиболее опасные варианты вирусов плохо передаются. А вот свиные штаммы передаются хорошо, но особой угрозы от них нет — так, почихать да посопливить с фебрильной температурой. А у нас сейчас что? Куча трупов без предшествующих симптомов и бешеное распространение. Не вяжется…

— Уверен?

— Хочешь, знакомым в Институт вирусологии позвоню? Гарантирую, они то же самое скажут. Ну не верю я в летающих свиней. — Тут Александр Викторович помолчал и нехотя продолжил: — Мне показалось, что exitus letalis [6] у всех наступил почти одновременно. Ересь, конечно. Не бывает так… Но так показалось. Если все же не показалось, тогда это точно не вирус. Что угодно, но не он.

— Ясно. Иван, а ты что добавишь… о твоей знакомой?

Я пожал плечами:

— Да практически все и сказал. Лихорадки не заметил. — Перед Олегом Даниловичем я темнить не стал, ну есть любовница, точнее, была. — Респираторных явлений, диспептических симптомов не наблюдалось. Кожные покровы чистые, насколько я помню. Блин, да вообще никаких симптомов, даже голос не менялся, горло не болело — я бы знал.

— Ясно, — повторил шеф, — что совсем ничего не ясно. Хорошо, коллеги, за работу. А я позвоню одному человечку в верхах — может, он чуть больше скажет. И ты, Саша, своим ученикам позвони в институт — пусть поделятся сомнениями.

— Позвоню, — кивнул Александр Викторович.

Мы с инфекционистом вышли из кабинета и синхронно глянули друг на друга.

— Ваня, у тебя все живы? — как-то потерянно спросил Александр Викторович.

— Не знаю. Не смог до жены дозвониться. А больше никого и нет.

— Счастливый ты, — невнятно сказал коллега и, ссутулившись, пошел по коридору.

Я с минуту стоял в приемной шефа, тупо уставившись на белую простыню поверх Алины. Бывают такие моменты, когда дел настолько много, что просто не знаешь, за какое браться. Отделение? Машка? Сообщить родителям Лены? Обзвонить немногочисленных друзей?

Так и не определившись, я поднялся в отделение. Родной этаж заполняли испуганный шепот да топот медсестер. Двери палат были по большей части приоткрыты — оттуда выглядывали встревоженные пациенты. Их уже успели разогнать, чтобы под ногами не путались.

Около сестринского поста меня встретила еще более перепуганная старшая медсестра:

— Иван Игоревич, у нас…

За ее спиной маячили двое громил. Очень характерного вида. Похожих амбалов я встречал, когда на «скорой» подрабатывал — если вызов на «огнестрел». Часто рядом с подраненным «пацаном» такие вот «корешки» крутятся. Первого амбала я мысленно окрестил Лысым: голова, что колено, полностью оправдывала такое прозвище. Второй — типичный Бычара: мало того что смотрел исподлобья, так и еще и чего-то жевал, активно двигая челюстями. Наряды как будто у гробовщиков отобрали в Америке девятнадцатого века — черные костюмы, черные рубашки, серые галстуки. Жалко, что не негры — вообще бы колоритно смотрелись. Опа! Лысый красноречиво помахал передо мной пистолетом.

— Это врач? — угрожающе спросил у медсестры Бычара.

— Бери выше, — любезно ответил я. — Заведующий этим отделением.

Опустив руку в карман, я незаметно сквозь ткань нащупал Spyderco Civilian — керамбит висел, как обычно, на поясе брюк. Жаль, что до него через застегнутый халат не добраться. А эти громилы явно занервничают, если я им тут стриптиз начну показывать. Ничего, в крайнем случае как-нибудь да достану. Дурь это, конечно, с ножом на короткоствол идти. Но хоть что-то.

— Резать умеешь? — спросил Лысый.

— И не только. В чем дело-то?

Он ткнул пальцем в сторону дивана, стоящего рядом с сестринским постом.

— Если не поможешь, голову прострелю — и тебе, и ей, — он указал на Валентину Матвеевну. Старшая схватилась за сердце и побледнела.

— Будешь угрожать, ни хрена не добьешься, — зло ответил я, направляясь к дивану. На нем явно без сознания лежала эффектно и богато одетая девушка. Красивой я бы ее не назвал — проступала в выражении лица, пусть даже расслабленного, какая-то испорченность. Но это не важно — пациентов мы не выбираем. — Что с ней?

— В аварию попала, — хрипло сказал Бычара. — Какой-то мудак в нее въехал. Мы его вытащили из машины пристрелить, а он, сука, уже сдох. Со страха, наверное, когда понял, в кого въехал.

— Когда сознание потеряла?

— Да мы уже из машины ее такой достали.

— В себя приходила?

— Нет, — ответил Лысый.

— Когда авария была?

— Двадцать три минуты назад, — по-военному четко отрапортовал Лысый, глянув на часы. — Доктор, спаси девку. Вижу, херово ей. У меня кореш таким же бледным был, когда ему маслину в брюхо засадили.

Я быстро осмотрел девушку. То, что ей плохо, видно и так. Зеленоватая бледность и круги под глазами к признакам хорошего здоровья не относятся. Дыхание поверхностное и быстрое, пульс здорово частит, брюшная стенка напряжена. Синяки на груди и животе уже налились темным. Чуть перевернул набок — сразу же бросилась в глаза припухлость на пояснице. Ясно — и хреново. Кажется, почка.