Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка" (книги .txt) 📗
— А еще раньше? — спросил я, уже прекрасно зная ответ.
— Луканову ключ давала. Да и вы просили — помните?
— Помню, помню, — проворчал я. — Получается, любой мог. Валентина Матвеевна, идите, работайте — я поговорю с главным, что-нибудь да придумаем. Лично я звонить в полицию не собираюсь — и так проблем куча, чтобы тут еще и дознаватели бегали. Как придумаем приличную версию для Госнаркоконтроля, тогда уж и вызовем.
— Спасибо, Иван Игоревич, — всплакнула старшая. — Вы прям как ваш отец, царствие ему небесное, всегда защитите, поможете…
— Ладно уж. Все будет хорошо, и не из такого выбирались.
Поспешно отвернувшись, я направился в ординаторскую, чтобы разгрести наконец бумажные завалы. В последнее время никак не удавалось спокойно посидеть над документами, а помочь некому — коллеги и так бегают с операции на операцию. Затишье после всплеска пострадавших в тот чертов день завершилось нежданно-негаданно, и теперь больница оказалась доверху забита новыми пациентами. В терапии койки уже в коридоре выставляли. Среди врачей шептались, дескать, люди специально стремятся лечь в стационар, чтобы, когда придет вторая волна эпидемии, им перепало чудодейственное лекарство «Лодибра». А что вторая волна будет, никто в народе не сомневался. Еще и журналисты подогревали истерию. Паника и страх — это их хлеб. Хорошие новости никому не интересны.
Подумалось, что начнется, если журналюги пронюхают про кражу наркотиков в моем отделении. Аж передернуло.
Я распахнул дверь ординаторской и замер — мое место оказалось занято. Причем у меня никогда не получалось расположиться именно так, по-барски — конструкция офисного кресла не особо позволяет. Но у Луканова эта поза вышла на все пять из четырех. В нем погиб отличный гимнаст.
— Сергей Васильевич, вам не кажется, что вы сели за мой стол? — мягко поинтересовался я.
— Не кажется.
Он сделал странное движение ногой. Потом поерзал, рукой подхватил себя под колено, опять попробовал приподнять конечность повыше. Только с третьей попытки Луканова я понял, что он пытался забросить ногу на угол стола. Я хмыкнул. Сергей Васильевич бросил свирепый взгляд и прекратил насиловать мебель.
— Вы не ответили на вопрос. Что вы делаете за моим столом и в моем кресле? Я в принципе не против, если вам вдруг приспичило отдохнуть именно здесь, но сейчас мне работать надо.
— ЭТО — мое место, — окрысился он. — Оно должно было быть моим. Если бы не твой папашка-жополиз…
Я плавно приблизился к нему и совсем уж невежливо взял за воротник.
— О мертвых так не говорят, Сергей Васильевич. Будем считать, я не слышал того, что вы сказали о моем отце, — и немного тряхнул. Поразмыслил и тряхнул для верности еще разок. Но, видимо, перестарался — голова Луканова ощутимо врезалась в жесткий подголовник, обтянутый кожзаменителем.
— Руки убери, — пронзительно взвизгнул коллега и проворно отскочил, одним движением выкрутившись и из моей руки, и из объятий кресла. Халат не выдержал рывка и затрещал. — Ты мне еще заплатишь, щенок, — прошипел Луканов, обходя стол с другой стороны. Свет из окна скрадывал черты его лица — только глаза сверкали неожиданной глубинной злобой. Мне даже интересно стало, сколько же он обиды на весь мир подсобрал за пятьдесят лет жизни.
— За халат? — поинтересовался я, занимая свое место.
— За всё.
— Сергей Васильевич, успокойтесь. Нам еще работать вместе.
— Мне уже предложили более достойное занятие.
— И кто же?
— Тимошенко! — с вызовом бросил он.
— Наш бывший пациент? Михаилу понадобился личный хирург?
— Я буду его полномочным свидетелем.
— Свидетелем? Он собирается жениться? — Я приподнял бровь.
— Идиот! Я свидетель его воскрешения!
Я невежливо фыркнул:
— Сергей Васильевич предлагаю вам консультацию Деменко. Ничем, кроме временного помешательства, я не могу объяснить такое заявление хирурга, получившего классическое образование и столько проработавшего в медицине.
— Пошел ты, — выплюнул Луканов. — Сам загибайся вместе с этой гребаной больницей, с этим долбанутым городом. Скоро вам всем конец. Я увольняюсь. Сегодня же.
— Не могу сказать, что меня это сильно опечалит, — я пожал плечами. — Заявление на стол — и можете быть свободны.
— Уже, — процедил он, указывая пальцем на столешницу.
Я не обратил внимания, когда садился, на большой белый конверт поверх моих бумаг с крупной надписью черным маркером.
«Сыну стукача и жополиза Ивану Игоревичу Корнилову».
Коротко и емко.
Даже слишком.
— Ясно, — тихо ответил я и пружиной вылетел из кресла.
Луканов издал звук, средний между тихим визгом и всхрапыванием, и со всех ног бросился к двери, которая по вселенским законам справедливости открылась прямо ему в лоб. Сергей Васильевич автоматически отпрыгнул назад, развернулся, вскидывая руки, но мой кулак благополучно миновал хлипкую защиту и четко впечатался в переносицу, отбросив скандалиста обратно. В проеме ошарашенно замер реаниматолог Павел. Он как раз набрал воздуха в легкие, чтобы поздороваться, но так и не решил, что именно нужно сказать в такой пикантной ситуации. Павел принял летящего Луканова в объятия и, видимо, рефлекторно оттолкнул его ко мне.
— Спасибо, — кивнул я. И смачно заехал склочному старикашке по ребрам правой, левой вскользь добавил по уху. Испытал я при этом ни с чем не сравнимое удовольствие — все же давно стоило осуществить операцию по принуждению к миру, как говорят натовские «войнотворцы».
И тогда Луканов заверещал во все горло:
— Помогите! Бьют! Помогите! Вызовите охрану!
— Ну что ты орешь? — весело сказал я ему на ухо, выкручивая руку и подталкивая к двери. — Что орешь-то?
— Э-э-э… — задумчиво протянул Павел, когда я провел скорчившегося Луканова мимо.
Склонившись к скандалисту, я проникновенно добавил:
— Дальше, Шура, ваши рыжие кудри примелькаются, и вас просто начнут бить.
Дембельским аккордом с ноги запустил Луканова по коридору. Крикнул вослед:
— Заявление принято.
Выдохнул.
И сразу полегчало.
Издалека за мной опасливо наблюдали Валентина Матвеевна и сестричка из манипульки. Я помахал им рукой и развернулся к Паше.
— Достал Сергеич? — сочувственно поинтересовался реаниматолог.
— Уволился. И громко хлопнул дверью. Заходи. Какими судьбами?
— Медицинскими.
Паша всмотрелся в мое лицо:
— Опа! А когда это он тебя?
Я пощупал вчерашний фингал и пробурчал:
— Это не он. Много чести. Жена постаралась.
— О, сочувствую. У меня тоже второй день скандалы — все на взводе. Особенно после вчерашнего.
— А… та авария?
— Угу. Еле отпрыска удержал, чтоб остался дома и не пошел на митинг. Даже жена порывалась — уж насколько она у меня тяжела на подъем, а все равно захотела поиграть в общественного деятеля.
— После аварии к тебе многих привезли?
— Да семеро лежат. Состояние стабильно тяжелое. Думаю, троих не вытянем. Попал бы тот мажористый урод ко мне, я бы сам ему все провода из аппаратуры повыдергивал. Твои молодцы — одного вчера хорошо прооперировали. Да и травматологи постарались — но с таким повреждениями… Эх, — Пашка махнул рукой. — Глянуть на своего хочешь?
Я задумчиво посмотрел на стол. После корриды с Лукановым адреналин бурлил в крови и совсем не хотелось заниматься нудной бумажной работой.
— Ну пошли, — вздохнул я. — Посмотрю, как мои потрудились. Кто оперировал, Диана?
— Она, — блаженно зажмурился реаниматолог. — Чудо, а не хирург. И как женщина просто конфетка!
— Не облизывайся, котяра, это мой прайд.
Павел хмыкнул. И пошел чуть впереди, на ходу рассказывая, в каком состоянии вчера привезли пострадавших.
Всего автомобиль перемолол под три десятка человек. Раньше такая толпа ни за что бы не скопилась, но теперь транспорт еле ходит, на остановках очереди. Бо льшая часть людей попала в больницы в крайне тяжелом состоянии — их развезли по стационарам, где имелись более или менее оборудованные реанимации. У нас пока все живы, в других больницах дела похуже, есть уже первые умершие. На самой остановке, по слухам, остались пятеро. Кто бы мог подумать, что один дорогой автомобиль с бестолковым мажором за рулем может принести в мир столько горя.
