Полведра студёной крови. (СИ) - Хватов Вячеслав Вячеславович (читаемые книги читать .txt) 📗
— Праща? — высказал я предположение, усомнившись в верности ранее озвученной мною гипотезы.
— Даже не знаю, — издевательски протянул Ткач, осматривая находку. — Может статься, этот камень образовался в медвежьих почках и был насилу выссан, что, в свою очередь, объясняет наличие крови на нём. Годится версия?
— Да, забавная. Продолжай.
— Ну, исходя из вышеизложенного, нам бы следовало привязать одну ездовую к дереву. А когда медведь вернётся, чтобы снова поссать перед ней почечными камнями, как он это любит, пристрелим его. И никакого больше беспокойства.
— Молодец. Так и сделаем.
— Что?!
— Только привязывать не будем. Слишком очевидно. К ночи устроим засидку на дереве и выпустим одну бабёнку попастись рядышком. Тогда и узнаем, что тут за зверь.
— А куда остальных денем?
— Кого?
— Баб. Их же четверо. Сами на дерево залезем. А их что, в снег зарыть?
— Да, незадача, — глянул я на бледную, раскрывшую в беззвучном вопросе рот Урнэ. — Придётся вас всех к делу приобщать.
— Нет, — выдавила она, наконец. — Нет-нет-нет, пожалуйста.
— Ну-ну, спокойно. Вы же будете под надёжным прикрытием.
— Они убьют нас, — кинулась Урнэ мне в ноги, заливаясь слезами. — Всех убьют!
— Не обсуждается. Встань и утрись. Напугаешь своих товарок — шансов выжить у вас станет совсем мало. А так — они весьма недурны. Шансы, разумеется. Всё, сворачиваем лагерь. Пора выдвигаться навстречу новому дню, чтоб его…
С помощью моего ножа и кожаных шнурков наши плоскорылые подруги довольно споро соорудили волокуши из жердей и прутьев, погрузили на них уцелевшие пожитки, после чего вся честная компания позавтракала и двинулась на восток.
Не смотря на потерю большей части груза, наша скорость заметно понизилась. Волокуши — не сани, да и тянуть их могут только двое, хотя и посменно. Перспектива лишиться ездовых и тащить всю эту тряхомудию самостоятельно мне совершенно не нравилась, и я даже начал подумывать — а не заменить ли наших четырёх живцов Красавчиком. Но потом вспомнил, что баб в лесу один чёрт не спрячешь, и смирился. К тому же, Красавчика, если что, можно запрячь. Да и жалко его, на приманку-то. Как-никак давно с ним знакомы, нечета Урнэ, хоть та и посимпатичней.
Дневной переход завершился без эксцессов. Шли, в основном, по лесу, который теперь редко сменялся прогалинами. К вечеру наши северные красавицы умаялись так, что от утреннего беспокойства не осталось и следа. Вполне допускаю, что они приняли бы смерть как избавление. Но сохранить такой продуктивный настрой до ночи не удалось. Пока мы с Ткачём сооружали засидку, наш не соображающий от усталости гарем успел отдохнуть и занять свои головы деструктивными мыслями о скорой, неминуемой и совсем уже не желательной смерти. Это вылилось в нытьё, слёзы и робкие попытки бегства. Так что пришлось позволить Красавчику слегка пожевать одну из смутьянок, другим в назидание.
Когда засидка была, наконец, готова, а мы кое-как уселись, я дал команду Урнэ разводить огонь и жарить оставшуюся рыбу. Вскоре пустующий с утра желудок начал жалобно урчать, томимый идущим снизу аппетитным ароматом.
— Твою мать, — проскрипел Ткач, спустя полчаса этой изощрённой пытки. — Ещё немного и я их сожру. Какого хера мы вообще делаем? А если не придёт никто, до утра будем сидеть?
— Заткнись.
— К тому же я ничерта не вижу. Куда стрелять-то? Наугад?
— Блядь. Как с тобой тяжело. Совсем слепой что ли?
— Это всё из-за сраного костра. Пусть потушат.
— Нельзя. Огонь должен привлечь их. Огонь и запах.
— Надо было хоть одну самим съесть. А так все задарма пропадут.
— Ты пересмотрел отношение к каннибализму?
— Я про рыбу, больной ублюдок.
— Ничего, скоро это у тебя пройдёт.
— Что пройдёт?
— Наивная вера в собственную человечность. Скольких ты убил, Ткач?
— Я уже говорил — не считаю.
— Не считаешь… Да всех и не упомнить, наверное?
— Зачем мне их помнить?
— Незачем? То есть, тебе похуй, кого ты замочил? А ведь у многих, наверняка, были семьи. Скольких детей ты оставил голодными сиротами? Скольких стариков-родителей вверг в безутешное горе? Скольких вдов наплодил? Не интересно?
— Нет.
— А знаешь почему? Да потому, что ты, Алексей — чёрствая, аморальная скотина с рудиментарными представлениями о человечности вообще и о нормах поведения в частности. Замочить человека для тебя — раз плюнуть, а съесть его — табу. Но это же лицемерие. Вот скажи, ты, когда бабу трахаешь, извиняешься в процессе за то, что ненароком узрел её наготу? Ах, простите, вы неодеты. Чпок-чпок-чпок. Приношу свои извинения, мне не стоило входить без стука. Чпок-чпок-чпок. Боже мой, как неловко.
— Сравнил хуй с пальцем.
— А чего не так? Может, ты считаешь, что отужинав хорошо прожаренным куском человека, нанесёшь ему больше вреда, чем уже нанёс, убив?
— Да не ему, дурья твоя башка. Не ему я вред нанесу, а себе.
— У тебя что, несварение от человечины?
— Иди ты… С тобой, бля, невозможно разгова…!
— Тс-с-с! — поднял я руку, давая своему слепому балаболу-напарнику знак умолкнуть.
Вдалеке за деревьями мелькнула едва заметная тень.
— Они? — подобрался Ткач.
— Не знаю. Помолчи.
Я обратился в слух. За треском костра, шуршанием одежды наших "подсадных уток" и урчанием собственного желудка слышался слабый, но вполне различимый скрип снега под тяжёлыми шагами, метрах в пятидесяти. Чёртов костёр и впрямь слепил, ярко освещая всё рядом и делая почти непроницаемой тьму чуть поодаль.
— Туши, — прошипел я, свесившись с засидки, и бросил вниз шишку. Та, попав Урнэ точно по макушке, заставила обратить на меня внимание. — Туши костёр, говорю!
Урнэ что-то пролепетала своим товаркам, и они все вместе принялись лихорадочно заваливать огонь снегом.
Надеясь, что светомаскировка была применена не слишком рано, и таинственные недоброжелатели успели заметить наш милый пикничок, я поднял ВСС.
— Что там? — не унимался любознательный Ткач. — Куда стрелять?
— Не мешай, — убрал я прицел от глаза.
Сбитое с толку огнём зрение постепенно возвращалось к норме. В неясной тёмной массе поверх яркого пятна заснеженной поляны стали проявляться очертания отдельных деревьев, кустов…
— Чё-ё-ёрт, — невольно протянул я вслух.
— Что?! — всполошился Ткач, будто его позвали по имени.
— Там, — указал я в сторону скрывающегося за кустами нечто. — Видишь его?
— Нихрена не вижу, — протёр он окуляры вытащенного из-за пазухи бинокля.
— Да блядь! Вон же! Метров сорок всего.
— Зараза, — опустил Ткач свою бестолковую оптику. — Стреляй.
— Рано. Пусть ближе подойдут.
— Он не один?
— Второй за деревьями, — собрался я указать местоположение другого противника, но решил на сей раз воздержаться от неблагодарного занятия.
Здоровенные твари. Метра под три ростом, если не больше. Тощие, с длинными руками. И голова… Не разглядел. Что у них такое с головой? Неужели…
— Их две.
— Бабы что ли? — не понял Ткач.
Прячущийся за кустами великан тем временем переместился правее и, не спеша, пошёл к кострищу. Его подельник, напротив, двинулся влево, обходя насмерть перепуганных ездовых с противоположного фланга.
— Твою мать! — выдохнул Ткач. — Я его вижу. Вижу суку, — поднял он автомат.
— Жди, — уткнул я приклад в плечо и огляделся.
Чёрт. А где Красавчик? Куда делась эта скотина? Ведь должен был позади нашего дерева сидеть. А там только снег примятый, и следы в лес уходят. Ладно, ещё побеседуем.
— После меня, — припал я глазом к резиновой накладке окуляра.
— Готов, — отозвался Ткач.
Угольник прицельной сетки подёргался в районе того, что я отметил для себя как головы, и опустился к груди. Тут как-то понятнее. Палец нежно выбрал спуск, и ВСС, сухо щёлкнув, отправил шестнадцать граммов свинца в цель.
Великан дрогнул, но, вопреки ожиданиям, не завалился навзничь, а, брякнувшись на четвереньки, с удивительной скоростью метнулся прочь.
