Хозяин теней (СИ) - Демина Карина (книги полностью txt, fb2) 📗
— Террорист?
— Ага. Бомбистов всех-то, сказывали, к исповедникам отправляют, ну, чтоб поглядеть, сильно ли душа порчена и вообще, чего у них в мозгах. А так-то они редко из монастырей куда… вот дознаватели, те ездят. Ну, вроде того, который у нас был.
— А они что чуют?
— Так… всякое от. Скверну ежели. Или так-то тень. У них же ж сила вышняя, она иная, теней не любит.
Но тень во мне Михаил Иванович не ощутил.
Точнее в Савке.
И меня тоже.
Или… ощутил, но предпочёл сделать вид, что не чувствует? А смысл?
— А Еремей вон говорил…
— Бездельничаете? — поинтересовался Еремей, ловко ухватив Метельку за ухо, да так, что тот от страху подскочил. — А это, между прочим, грех великий.
Метелька, по лицу вижу, уже и раскаялся, прям искренне и до глубины души.
— Мы… отдыхаем, — я поднялся, сглатывая слюну. Вот чую, выйдет этот отдых нам боком.
И не ошибся.
Валял нас Еремей знатно. Нет, не просто, но с чувством, толком и расстановкой, при том аккуратно так, чтоб и не поломать, не отшибить чего нужного, но вместе с тем так, чтоб ощутили мы собственную бестолковость.
— Падай… через плечо падай! — повторял он всякий раз, когда Метелька или вот я кувыркался не так и не туда, куда было сказано. — Вот так ты и рёбра поломаешь, и руку, и ногу. И шею свернёшь врагам на радость. Вставай…
В общем, весь день мы тому и учились — падать.
Еще правильно стоять.
Чтоб не в раскорячку.
Чтоб не как…
И подниматься тоже надо было правильно, а не так, чтоб, поднимаясь, напороться на не столько болезненную, сколько обидную затрещину.
Интересно было и то, что время от времени рядом с конюшнями появлялся то Фёдор, то Антон Павлович, то иные учителя. Даже батюшка Афанасий приходил. Постоял, поглядел да и убрался восвояси, будто так оно всё и надо было.
Занятия?
Даже обедня, куда ходили все, кроме меня, на сей раз обошлись без нашего с Метелькою участия. Хотя в столовую нас Еремей отпустил. И сопроводил лично. И усевшись во главе стола, где обычно восседал сонный Поликарп Иванович, прежний воспитатель, обвёл притихшую залу взглядом.
Приютские, даром что дети, правильно всё поняли.
Чуют силу.
Пожалуй, в основном её и чуют-то.
После обеда наше с Метелькою истязание продолжилось, хотя и длилось не так уж долго. Если Метелька худо-бедно вставал на ноги, то мы с Савкою выдохлись в момент. Причём произошло это как-то очень резко. Вот вроде силы и есть, а вот уже лежу носом в пыли и пыль эту вдыхаю, не способный и головы поднять. Будто тяжесть какая-то навалилась.
А с нею и безразличие.
И стало так от тошно… понятие пришло, что смысла нет дёргаться. И Савке лучше бы помереть. Милосерднее даже. А что? Что его ждёт-то?
Пустота.
Суета.
Тлен… или как правильно.
— Спёкся? — почти заботливо поинтересовался Еремей, а потом поднял нас, за шкирку, как кутёнка. Да и удержал на весу, разглядывая с немалым интересом. — Хреново, да?
Сил отвечать не было.
— Вставай. Метелька, воды принеси.
— А… чего это с ним?
— Силёнок не рассчитал. Нормальное. И так долго-то держался.
Меня усадили в стожок соломы, прибив его ногой. И полили леденющею водою, не из бочки даже, бочковая Еремея не устроила. Из колодца ведро тащить заставил. Затем сунул мне в руки мятую кружку с водой. Правда, Еремей ещё чего-то плеснул, из поясной фляги.
— Пей, — велел он.
Я понюхал воду. Безразличие безразличием, тоска тоскою, но хлебать сомнительное пойло — так себе идея.
— Подозрительный, это хорошо… это правильно, — Еремей присел подле и, глянув на Метельку, сказал: — А ты чего столбом застыл? Садись вот. Ноют ноги?
— И ноги тоже.
— А завтра вовсе взвоешь, — утешил Еремей. — Но это завтра. Травы там кой-какие. С той стороны.
— Это же… — Метелька прикусил язык.
— Для обычного человека — или дурман, или отрава. Смотря как приготовить. Но вот Охотникам это надобно.
От кружки тянуло таким вот… непонятным травянистым ароматом, который манил, тянул попробовать. И я решился.
Отравить?
Еремею оно ни к чему. Он за пустырь выведет и просто свернёт шею. Я мяукнуть не успею, не то, чтоб больше чего-то.
Вода была горькою.
И в первый момент показалась студёной. Да что там — ледяною. Лёд этот встал поперек горла, и я едва не закашлялся. А он, провалившись ниже, спешил выморозить нутро. Руки свело судорогой, а Еремей силой прижал кружку к губам, велев:
— Пей, давай… пей.
И я пил.
Глотал. Давился. Вымораживался и… отпускало. Когда отступил первый холод, я позволил себе облизать губы. И выдохнуть. А потом вдохнул, чувствуя, как воздух разрывает изнутри лёгкие, как пронизывает он, пробивает мелкими иглами.
В голове зашумело.
И отпустило.
То безразличие, смирение даже пред судьбой. Вот… что это была за хренотень?
— Ну что, полегчало? — поинтересовался Еремей, кружку забирая.
Я кивнул.
— От и ладно.
И стальные пальцы стиснули шею, заставив согнуться, а Еремей так, наклонившись к самому уху, поинтересовался:
— Много слышал?
Вот что-то подсказывало, что не надо делать вид, будто не понимаю, о чём это он.
— К-кое что.
Пальцы у него такие, что чуть сожмёт и Савкина шея хрустнет. Причём уверен, что никто-то по этому поводу сильно печалиться не станет, не говоря уже о том, чтоб расследование начинать.
— Не врёшь — и хорошо, — хватку Еремей ослабил. А после велел Метельке: — А сходи-ка ты… погуляй.
— Куда? — моргнул Метелька.
— А от куда-нибудь… на кухню, может. Спроси добрую женщину, вдруг ей помощь надобна
Метелька скривился, да спорить с Еремеем не посмел.
— Бестолочь… и ты бестолочь. Тень-то большая?
— Моя?
— Ну не моя же ж, — Еремей шею отпустил и присел напротив меня, в глаза заглянувши, потом, правда, отвернулся, что-то неразборчивое под нос буркнув. — Когда поймал?
— Когда… прибить пытались. Я думал, что я её совсем выпил, а она теперь внутри. Показать?
— Толку-то. Всё одно не увижу.
А вот это полезная информация.
— Тогда как?
— Видеть и нужды нет. Если на той стороне бываешь частенько, то хребтом этих тварей чуять учишься. Да и так-то есть и у меня кой-какие… таланты родовые, — ответил Еремей спокойно. И судя по тому, что добивать меня не спешит, наличие тени — это не так уж страшно.
— Я ж не… сумеречник? — уточняю на всякий случай.
— Нет.
— А… в чём разница? Ну, если тень во мне? И у сумеречника тоже?
— Разница? От как сказать… смотри. Один возьмёт волчонка из лесу, приголубит, накормит и службе выучит. И будет волк служить ему и помогать. А другой рискнёт, а этот волчонок его за руку цапнет и заразит водобоязнью…
— Бешенством?
— Им самым. И будут они вдвоём, бешеные… ну это так. Примерно. Не дано обыкновенным людям с тенями дело иметь, чтоб себе не во вред. Охотники — иное. Вас она даром наделила и защитою своей. Убить тебя тень способна… да и подчинить своей воле тоже. Но это только если сам попустишь. Напомни, годков тебе сколько?
— Тринадцать.
— Тринадцать… с виду больше десяти не дашь. А уже тень… — он потёр пальцами подбородок. Сухой, неприятный звук. — Рановато…
— А… это плохо? Или хорошо?
— Смотря для кого, — Еремей прищурился, что твой кот на сметану. — Так-то в прежние времена дед сказывал, что многие охотники, пока своею тенью не обзаведутся, на ту сторону и не выходят. Малым промыслом пробавляются. А вот как сумеют примучить да на службу поставить, тогда уж, стало быть, и за большой берутся. И что получалось это далеко не у всех. Говорил он, мол, это тоже навроде таланта. Одни вон на скрипочке играть умелые, другие — теней ловить.
— А… что ещё он говорил?
— Что тень — это даже не волк, это тигра натуральная, которая и ластится будет, а коль случай подвернётся, то и сожрёт тебя, не поморщившись.
Ну что питомец у нас с Савкою непростой, это я уже понял. И догадки мои Еремей лишь подтвердил.
