Звоночек 2 (СИ) - Маришин Михаил (читаем книги онлайн .TXT) 📗
— Понемногу. Вы с каким вопросом? — судя по всему, эффект от моей улыбки получился прямо противоположным и военпред разом повернул всё в официальное русло.
— Да, собственно, только с одним, — стал играть я под дурачка. — Ещё раз послушать можно?
— Здесь у меня, товарищ лейтенант, не самодеятельность ни разу! Хотите гармонь послушать, так вон, идите в клуб.
— Эк ты меня изящно послал, — я престал строить гримасы, а Бойко подумал, наверное, что я обиделся.
— Да вы, товарищ лейтенант, не так поняли… — сказал он смущённо.
— Всё я правильно понял, — ответил я серьёзно. — А давай, я тебе спою? Может, и ты что поймёшь.
Решившись на провокацию я, тем не менее, не стал рисковать по крупному, а выбрал на ходу из множества известных мне вариантов песни тот, где отсутствовали всякие упоминания о более поздних "сущностях", которые ещё не появились к этому времени. Бойко выжидал, а я, налив себе из графина воды и прокашлявшись, неторопливо, как играл только что военпред, затянул.
Встаёт заря на небосклоне
И с ней встаёт наш батальон
Механик чем-то недоволен
В ремонт машины погружён
Военпред посмотрел на меня уже заинтересовано, взяв гармонь, пристроился на краешке стола и, со второго куплета, раздвинул меха. И понеслось, в открытое настеж по случаю тёплой погоды окно.
Башнёр с стрелком берут снаряды
В укладку бережно кладут
А командиры вынут карту
Атаки стрелку нанесут
Был дан приказ, ракеты взвились
Прошла команда "заводи!"
Моторы разом запустились
И танки смело в бой пошли
Наш экипаж отважно дрался
Башнёр последний диск подал
Вокруг снаряды близко рвались
Один по нам почти попал
Ревела, лязгала машина
Осколки сыпались на грудь
Прощай родная, успокойся
И про меня навек забудь
Куда механик торопился
Зачем машину быстро гнал
На повороте он ошибся
И пушку с борта прозевал
Тут в танк ударила болванка
Прощай родимый экипаж
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж
Машина пламенем объята
Вот-вот рванёт боекомплект
А жить так хочется, ребята
И вылезать уж мочи нет
Нас извлекут из-под обломков
Поднимут на руки каркас
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас
И похоронка понесётся
Родных и близких известить
Что сын их больше не вернётся
И не приедет погостить
От горя мама зарыдает
Слезу рукой смахнёт отец
И дорогая не узнает
Какой танкисту был конец
Никто не скажет про атаку
Про мины режущий аккорд
Про расколовшиеся траки
И выстрел пушки прямо в борт
И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг
В военной форме, при петлицах
И ей он больше не жених.
— Надо же, — помолчав немного, сказал Бойко сам себе, а потом, глянув на меня, предложил. — Давай махнём?
— Что махнём? — не понял я сути вопроса. Вместо ответа капитан подскочил на одной ноге к шкафу и достал оттуда бутылку водки и пару стаканов. Пить мне вовсе не хотелось, тем более, что я был, как всегда, "на колёсах" и домой пришлось бы возвращаться пешком. С другой стороны, глядя на реакцию военпреда, я так и не сделал никаких выводов относительно его предполагаемого "попаданчества". Хотя, немного успокоившись и подумав, я сообразил, что песня довоенная, а скорее всего и дореволюционная, судя по её "шахтёрским" вариантам.
— За танкистов. Мы, танкисты, особый народ. И ты тоже, гляжу, наш человек, раз песни такие сочиняешь. Это ж надо так ладно "Коногона" переделать! Слыхал я раньше, как машинисты на свой лад её пели, но про нас и подумать не мог. А ты, прямо на ходу! Я, знаешь, опять, как в бою побывал, аж мурашки по коже. А ты то, ты!? Ты откуда это знать можешь!? Бронепоезд бронепоездом, но танки — совсем другое дело! А чувство такое, будто мы в одной машине были! — прорвало капитана.
— Раз так, то за танкистов нельзя не выпить, — согласился я ради "наведения мостов", заодно и соскакивая со скользкой темы. Военпред же был так возбуждён, что ничего не заметил.
— Давай ещё раз?
— Куда ты так летишь? Сейчас через пять минут под стол свалимся, тем более, что у тебя из закуски — одни яблоки, — возразил я.
— Споём ещё раз! Слова хочу запомнить!
— Так я тебе запишу.
— Это само собой. Но отказ не принимается, — Бойко вновь взял гармонь и начал играть. Мне не оставалось ничего, как поддержать его.
— Ты знаешь, а я ведь с Юзовки, песню эту с самого детства знаю. На шахте её часто пели, а потом, когда по комсомольскому набору в училище ушёл, сам изредка наигрывал, дом вспоминая. Такие вот дела.
— Ну, а потом?
— А потом ускоренный выпуск и Кавказ! Там не до песен было.
Я думал, что Бойко сейчас остановится и снова замкнётся, но его потянуло на откровения и рассказал он мне такое, что в газетах обычно не пишут. Мне оставалось только подправлять беседу в нужное русло, задавая наводящие вопросы и изредка поднимать стакан, то чокаясь, то так, в зависимости от того, за кого был тост.
Оказывается, обгорелому одноногому капитану, пившему со мной водку, было всего двадцать два года. Младший сын в шахтёрской семье, которого старшие братья, решив поберечь, отправили учиться на механика, отработал на шахте всего несколько месяцев, после чего, ушёл в танковое училище. По идее, светило ему знакомство с новейшими БТ-2, но узнав, что он обслуживал насосы с приводом от дизеля, начальство направило его в Ленинград. Через год он уже командиром взвода танков Т-26 в составе отдельного батальона поднимался к Кавказским перевалам.
Ох, как матерился танкист, вспоминая то "восхождение"! Первыми пустили бронеавтомобильные части, которые продвигались крайне медленно из-за очень плохого обзора с места водителя в бок. По серпантинам им приходилось двигаться буквально на ощупь. Положение усугублялось тем, что каменистый грунт грыз резину и разутые броневики закупорили узкие дороги. Сбрасывать их под обрыв никто не решался, слишком большая ценность.
Следом пришёл черёд быстроходных БТ, которые на деле оказались чуть ли не хуже всех. Поначалу их погнали, пользуясь твёрдым грунтом, на колёсах. Тут то и выяснилось, что небольшой бугорок для медленно двигающегося танка может стать непреодолимым препятствием. Задние ведущие колёса просто вывешивались и машина останавливалась. То же самое касалось и передних управляемых, далеко не всегда сохранявших контакт с дорогой. Да и так, на ровном месте, БТ на колёсах было непросто развернуть. После нескольких сорвавшихся в пропасть машин был дан приказ натянуть гусеницы. Потеряв ещё кучу времени, грохоча катками с ободранными бандажами, колонны вновь пошли вперёд и вверх. Беда пришла откуда не ждали. Пыль и каменная крошка стремительно стирали открытые шарниры гусениц, траки раскалывались наезжая на камни. В результате ни один БТ так и не смог подняться к перевалам, все остались стоять "разутыми" на узких обочинах.
Его батальону с матчастью повезло немного больше. Гусеницы Т-26 были мелкозвенчатыми и просто-напросто имели больше траков в ленте, что дало возможность, разувая часть машин и отбирая у них ещё хоть как-то годные обрывки гусениц, поддерживать подвижность остальных. В результате наверх поднялись три танка из тридцати, бывших в батальоне. Танк комбата, командира первой роты и танк Бойко, командира её первого взвода. На фоне этих неприятностей падение мощности двигателей на высоте воспринималось как сущие мелочи.
