Барон Ульрих - Мельник Сергей Витальевич (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Извилистой тропинкой вышли в поле, где уже туман от близости реки серой ватой устилал всю землю, конденсируя бусинки росы на пряную свежесть разнотравья. Вот она, река, гладкая гладь темной воды, без единого намека на ветерок. Сухой прошлогодний камыш с махровыми шапочками на навершиях своих пик возвышался над нашими головами, замерев по стойке смирно. Красота и безмерный покой.
— Улич, пошли сегодня к затоне? — Герман, словно борзая, раздувал ноздри в предвкушении, мальчик по-настоящему проникся моей страстью.
Правда, темпераменты у нас разные: мне больше на течении нравилось ловить, по пояс заходишь в воду и белорыбицу как из пулемета в проводочку дергаешь, а он другой. Стратег, так сказать, выбирает заводи и затони, ищет омуты и ямки по дну. Любит толстопузых карасей и тяжесть круглобоких великанов карпов. Подобная рыба не любит суеты, здесь нужно прийти, сесть основательно, чтобы минимизировать свою деятельность, которая может шумом отпугнуть рыбку. Никакого шума, закормил местечко и замер, затаился и смотришь, бдишь, так как только молодь карповая бесхитростно утягивает индикатор поплавка, а вот те, что покрупней да по опытней, могут нежно подойти и легко снять наживку, да так что поплавок и не дрогнет.
В этом плане болезнью Германа стали лини. Ох, радости и счастья у нас при поимке этой рыбки! Вот вы в детстве читали Пушкина, его сказку о золотой рыбке? Художники современности обычно, иллюстрируя эту сказку, вырисовывают рыбку наподобие тех, что плавают в аквариуме, в простонародье «вилихвосты», пузатики такие желто-оранжевого окраса с пушистым хвостом. Но мало кто знает, что прообразом для рыбки из той сказки был не кто иной, как наш родной линек. В зависимости от прозрачности воды, эта рыбка имеет от матушки-природы натуральный золотой окрас. Меленькая такая «кольчужка» чистого золота, отлив старой бронзы на плавниках и бусинки янтарных глазок делают эту рыбку восхитительно прекрасным трофеем, этакой сказкой во плоти. Тут и говорить не о чем, я, старый прожженный пройдоха, с замиранием сердца брал в руки такого красавца, а уж мальчишка девятилетний так вообще прыгал выше головы от счастья, когда ему удавалось с большим трудом выудить эту красоту.
— Ладно, пойдем к затоне, — согласился я с ним.
Вскоре дошли до места — заросшего водорослями водного кармана, широким полукругом врезавшегося в берег и со всех сторон скрытого камышом. Шуметь не пришлось, здесь у нас уже были две вытоптанные до этого прогалинки рядышком, где мы после небольшой суеты и замерли каждый наедине со своими мыслями.
Наверно, вот именно за это я и полюбил когда-то давно рыбалку. За тишину и возможность вот так вот среди суеты и круговерти жизненных перипетий и суматохи будней сесть и подумать, собравшись с мыслями и собрав в кулак расхлябанные чувства, обстоятельно так помолчать о главном в своей жизни.
Барон Ульрих фон Рингмар, хех, по сути девятилетний мальчишка, а на деле кто? Да, уже сейчас мне есть чем похвастаться. Дела в баронстве под моим недремлющим оком творились с размахом. Касприв — город на реке и негласная столица Рингмарского баронства — напоминал муравейник своей кипучей активностью и суетой живущих в нем людей. Народ строился, народ торговал, народ благодаря моим начинанием оживал, приобретая некий лоск и оттягивая свои карманы звонкой монетой. Фабрики и заводики коптили небо, сам город строился и перестраивался, жизнь набирала обороты, выходя на новый уровень, на новое развитие.
Самым радостным лично для меня событием стали сплошным потоком идущие торговые обозы из соседних земель, а также из столицы. Казалось бы, мелочный товар, выпущенный мной в этот дикий мир, шел нарасхват, что называется, практически с ходу, с конвейера. Мыловарни в Касприве уже было три, а меж тем товар с них уже продан на три месяца вперед, стекольное производство пока не расширялось, хотя было чуть ли не самым рентабельным из производств. Казалось бы, зеркало — что может быть проще? А вот меж тем в этом мире и времени, чем-то напоминающем прошлое моего мира, ориентировочно Средневековье, это был товар, за который отдавали баснословные деньги! С одной стороны, моя жадность говорила мне: выкидывая по максимуму товар, срывай барыши, а с другой стороны, разум предупреждал: и цена упадет, и ты завязнешь на одном, упуская то, что есть возможность поэкспериментировать, выпуская в серию и другие товары.
К примеру, листовое стекло на окна. Практика уже есть, в том же Лисьем с моей подачи практически полностью заменены оконные рамы, да и в городе в некоторых домах было это чудо. Стекло, правда, по моему представлению, было еще немного мутновато, да и толщина листа была от десяти миллиметров ориентировочно. Тоньше пока не могли делать, проблема возникла с прокалом, похоже, слишком хрупкое оно становилось при меньшей толщине, рассыпалось буквально на руках. Но зато посуда первой партии ушла в массы, причем, похоже, оцененная народом по достоинству. Простые кружки, вазы и блюдца, неожиданно востребованными стали кувшины и бутыли. На том же заводе шла керамика, где первым делом я, истосковавшийся по комфорту, наладил выпуск санузлов и раковин, но здесь мое видение мира в чистоте столкнулось с непросвещенностью народа, товар этот практически не покупался. Зато нарасхват шла облицовочная плитка, буквально тоннами уходя из печей.
Деньги вроде бы у меня были, а вроде бы и нет. Натура, видимо, у меня такая, сиди да складывай копеечку к копеечке, да в ус не дуй, но нет, я строю, причем с помпой и размахом. Новый замок, новые кварталы в городе, что-то на дороги, что-то на небольшой торговый флот, бегающий по речке, уходит денежка, ну да я не в претензии. Это мои мысли и мое видение того, как должно быть. Не могу я так, воспитан плохо, наверное, люди по пояс в нечистотах и грязи барахтаются, а мне не все равно. Люди тут людьми торгуют, а я, дурак, вроде как против.
Власть имущие живут, поплевывая в потолок, да войнушки затевают, а я вот и тут недоволен. Ну не дурак ли — затаил обиду за то, что солдаты вырезали какую-то деревеньку в лесу? Подумаешь, крестьяне какие-то, бароны-то договорятся. Ага, договоритесь вы у меня еще. Остро кольнуло сердце при воспоминании о старике Охте и моей, так сказать, новой маме, бедной, ни в чем не повинной женщине, погибшей так страшно и так глупо.
Это страшно, просто страшно, когда безнаказанность — постулат реальной жизни. Нет, я не судья и не собираюсь выносить приговор, тебе жить, а тебе умереть, но прощать всем и все не собираюсь.
Для этого и набиваю кулаки, в частности немного беспринципно использую заключенных, осужденных на смертную казнь, как будущий костяк своей армии. Вот такой вот я кандибобер, скромный, тихий и мирный полководец.
Впрочем, это мне еще аукнется. Сэр Дако, смотритель и, так сказать, по роду службы страж замка, уже получил из столицы ряд бумаг, предписывающих ему всесторонне изучить мою деятельность в этом плане. Вопрос большой политики, с этим все ясно, есть король, власть в последней инстанции и есть мы, местечковые царьки, графы, бароны, герцоги. Власть на местах, облеченная и подкрепленная в той или иной мере силой оружия. В этом-то и корень зла. Кто может дать гарантию, что кто-то из местечковых не соберет достаточное количество войск, чтобы реализовать свои претензии на все королевство? Отсюда и родился закон, по которому король строго регламентирует количество войск у отдельно взятого вассала.
Судя по бумагам Каливара, предыдущего барона и по совместительству моего отца, мне надлежало иметь личную гвардию, общим числом не более сотни, включая рыцарей и офицеров. На данный момент в подчинении капитана Гарича, начальника моей стражи, выходило что-то около восьмидесяти человек. Ну а дальше начинались тонкости юриспруденции, которой пользовались до этого бароны Рингмары.
Поскольку во владении был более или менее крупный город, в нем указом создавался магистрат, где на службе внутреннего охранения было порядка ста человек, так сказать, внутренние войска, формально вроде как и не мои, а реально подчиняющиеся мне целиком и полностью, так как бюджет-то в моих руках. Здесь же от магистрата по подобной системе отчужденности был полк внешнего охранения. Стража в разъездах по дорогам, гоняют разбойников, собирают кое-какую мзду с крестьян. В общем и целом, теми или иными окольными путями за все про все выходило что-то около четырехсот человек.
