Скиталец. Начало пути (СИ) - Баранов Василий Данилович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
- Ты не бойся. Вот, - протянул парню кувшин. - Пей. Здесь вода.
Испанец схватил воду и жадно припал к краю кувшина. Жадно пил. Оторвался от кувшина, посмотрел на юнгу, потом вновь начал пить. Вода текла по подбородку парня, стекала на рубаху. В темных глазах боль. В груди у Даньки все переворачивалось от жалости. Ему остро захотелось обнять мальчишку, прижать к себе его голову и прошептать слова утешения. Взять на себя часть его боли. Но он сдержался. Должно быть, пленника очень мучила жажда, - подумал Данька. - Попьет, станет легче.
- Ты не торопись. Я тебе еще еду принес, - Дэн достал миски. Он говорил с несчастным так, как разговаривают с измученным и напуганным зверьком, который не способен понять речь, только интонацию голоса. Протянул еду пленнику. Тот жадно совал пищу в рот, запихивал руками, словно боялся, что она убежит. Даня впервые видел, как ест голодный человек. Он не испытывал презрения, скорее сочувствие к мальчишке.
- Давай, ешь. Не торопись. - Так, помнилось, говорила мать. В его голосе звучала мелодия материнской заботы. Так матери всей вселенной говорят своим детям. Да найдешь ты утешение в скорби, да будет легким твой путь. Да зло и рана не приблизится телесе твоему. Запах отчаяния и страха отступал перед этими могучими словами.
Парень обгладывал мясные косточки. Снова пил. Потом вновь принимался за еду. Наконец, тарелки были опустошены, и испанец с тоской смотрел на них, удивлялся, куда все подевалось.
- Тебя как зовут? - спросил Данька. Он разговаривал с напуганным ребенком, не с пленником.
- Хуан, сеньор, - тонкий детский голосок, чуть охрипший.
- Я - Дэн, юнга. Ты откуда? Как попал на корабль? - Как дети попадают в гущу смертельных событий. Почему взрослые не смогли их уберечь? Не захотели? Зачем открыли дверь для детей в свой жестокий мир взрослых?
Прости, Даня, - думал Сеятель-Жнец, - я вырвал тебя из детства. Таков мой выбор, надеюсь, верный. Ты сделаешь свой. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Его призвали всеблагие, как собеседника на пир. Да не будет похмелья у тебя в чужом пиру. Я призвал тебя. Не оправдываюсь. Люди находят нужные слова: спасти мир, во имя будущего. Ангел Смерти знает, уходящий из круга жизни, не о спасении мира думает. Они уходят в долину мрака, где на черном песке следы ног Жнеца, где черное солнце обжигает кожу плеч, и солеными слезами текут ручьи. Аллилуйя, аллилуйя, и вечная жизнь.
- Я из Испании, недалеко от Толедо живет моя семья. Мы с отцом жили. У нас большая семья, много детей. Я старший. - парнишка даже улыбнулся. Вспомнил дом. Ласку материю. - Мы сеньору были должны много денег. И отец отвел меня в порт. Отдал капитану в услужение. Тот отцу заплатил.
Хуану вспомнился родной дом. Жалкие стены и земляной пол. Мать. Братья и сестры. Они хотят кушать, но мать укладывает их спать. В доме ничего нет. Но там осталось его счастье. И туда он не сможет вернуться, что бы подобрать его с земляного пола. Не взглянуть в глаза мамы, не выпить горького отвара покоя и счастья.
- Как? - изумился Данька. - Он.... Он продал тебя? Своего сына? - Отказаться от ребенка, такое было и в его мире, но продать... Продать, как товар. Да будут изгнаны торгующие из храма жизни.
- Нет, сеньор. Он не продал меня. Он отдал меня капитану, а капитан дал денег. Если бы мы не рассчитались с сеньором, нас прогнали бы с земли. Куда бы пошли мои отец, мать, братья и сестры? А так меня пристроили работать, на корабль. Там меня поили, кормили, работать позволяли. - Еще одна добровольная жертва. Не ропщет, а благодарит.
Так дарят свою жизнь ближним. Безмолвные жертвы любви. Кресты и крестики проносим мы, не годы, а тяжесть этой ноши сгибает спины наши.
- А капитан, как? - В какой мир попал этот мальчишка на корабле. Скорчившись в уголке темного кубрика, ждешь сна, в котором та, что выносила тебя подойдет к твоей постели. И беспросветна тьма сна. И не придет в сиянии родившая Спасителя. Урони слезу Мария, матерь божия, на мальчишку, создание сына твоего. Где милость твоя, небо?
- Капитан очень хороший, он добрый. - Парень шмыгает носом. Бросает осторожный взгляд на юнгу. И дрогнули губы, дернулось плечо. Сквозь жизнь нести тебе память о добром дяденьке капитане.
Ты прав, Даня, все зависит от точки отсчета. Доброта, в том числе. Не покалечил побоями в своей доброте и хорошо.
- Добрый? Он тебя бил? - Дэн в полумраке трюма отметил настороженность Хуана. Огонь в фонаре качнулся, закружил тени на грубых переборках. Но нет пламени, что очистит грязные души вершащих свою власть над безответными.
- Капитан меня учил уму-разуму. Хозяин должен учить слугу уму-разуму. Он его кормит, поит, одевает. Кто, как не хозяин должен учить слугу? Вот отец, кормит своего ребенка. Он вправе им распоряжаться. Кто кроме отца научит ребенка? - Парень верил в то, что говорил. Ни доли сомнения.
- Это значит - бить? - Отличный метод воспитания. Данька был возмущен.
- А как вразумлять глупых и не разумных детей? Только так. Капитан мне постоянно говорил, что я - не родив, ленив и прожорлив. Так оно и есть. - Мальчишка оперся подбородком на поджатые колени. Обнял их руками. Спотыкаясь бредут по тропам в голове унылые мысли, не находя дороги. - Вот капитан меня и учил уму-разуму.
Мальчишка делился с Данькой своими глубокими познаниями в педагогике и истине жизни. Таково было всеобщее мнение. Непререкаемое мнение. Толкование простых и понятных заповедей божьих может увести в дебри. Чти отца и мать свою. И дадут розги свое толкование.
- И часто он тебя учил? - Вот изверг, порол почем зря, не иначе.
- Не знаю. Как положено. - В голосе смирение.
Проклятая точка отсчета. Раз в неделю. Часто? Ежедневно?
- Сильно бил? - Допытывался Дэн. Словно разница в силе удара. Измерь боль души. Тяжесть ожидания порки. Гром во время грозы - эхо стонов под куполом неба.
- Нет, не очень. Правда, однажды... Я опрокинул бутылку, - мальчишка всхлипнул, вспомнив тот день, - разлил вино. И он меня плетью по спине.
- Покажи,- попросил Данька. Подозревал, следы побоев остались.
Испанец задрал рубаху, и юнга увидел рубцы на спине парня. Следы от плети на спине. Убить мало этого скота. Он заслужил смерть.
- Это он так учил тебя уму-разуму!
- Да, конечно. Как же иначе? Я ленив, не родив и прожорлив. - Парень каялся в своих кем-то выдуманных грехах. Искал оправдание своему мучителю.
Господи, - думал Данька, - его не просто уродовали физически. Его уродовали морально, заставляя верть, что его избивают в его же благо. Как это возможно?
- Ладно, Хуан, отдыхай. Завтра будем на Тортуге.
Парень прижался к стене, в глазах ужас. Для него это остров смерти, последнее пристанище.
- Меня завтра сожгут? - Надежда и безысходность в голосе.
А как бы Дэн повел себя в такие минуты? Рвал на себе волосы? Плакал? Просил о пощаде? Или выскреб из уголков памяти какую-нибудь гордую чушь: аве цезарь, моритуре те салютант. Славься цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя. Дай, Господи, сил в горький час, не сплоховать на лобном месте. Дорогой предначертанной для нас, пройти позволь, не запятнавши чести.
- Не знаю, Хуан. Как-то я сомневаюсь в этом. Сам подумай, кто будет кормить, если все равно убьют, кто будет тратить еду, деньги, если все это все будет выброшено. Ты... Ты лучше помолись, если веришь. Глядишь, твой бог тебя спасет, или капитан передумает. - Как еще утешить парня. Снять камень с души, камень, что бог не осилит.
- Да, я буду молиться, - обещал мальчишка прерывающимся от волнения голосом, - Дева Мария, она заступница. Она заступится за меня. Я в грехах буду каяться. Я покаюсь, и она заступится. И Господь меня простит. Простит. - Сколько веры в его отчаянии.
- Ты не бойся, парень. Я то же попрошу капитана. Он у нас хороший. - Дэн верил, Свен не запятнает себя кровью ребенка.
