Хозяин теней (СИ) - Демина Карина (книги полностью txt, fb2) 📗
— И достигнув пика развития раньше времени, он начал угасать. А с ним — и твоё тело. Тебе оставили лекарства, и Евдокия Путятична проследит, чтобы ты их принимал. Возможно, даже пообещает выздоровление.
Ан нет, убивать он меня не станет.
Другое задумал.
— Но я не привык обманывать пациентов…
Это Антон Павлович произнёс с немалым пафосом.
— Спасибо…
— Не за что. Я полагаю, что любой человек вправе знать, что его ждёт. Это лекарство, конечно, поможет продержаться, но не излечит…
— А что излечит?
Я уже догадался, к чему он клонит. И судя по довольному виду, вопрос задал правильный.
— Есть… одно средство… только оно…
Не для всех.
Для избранных.
Очень-очень избранных, но по счастливой случайности Антон Павлович знает, где достать его задёшево. Как задёшево… относительно.
— Навья трава, — выдохнув, произнёс он. — Слыхал?
— Нет, — мы с Савкой мотаем головой.
— Отец не рассказывал? Про ту сторону?
А есть «та сторона»? Хотя… чего это я. Если говорят, значит, есть. Интересно… то есть, оттуда к нам пробираются тени, но и люди могут выйти в их мир? С одной стороны, логично. С другой…
— Не рассказывал. Он… не часто появлялся.
— Понимаю, — Антон Павлович опускается на край кровати. И лицо его прорисованное кривится, пытаясь натянуть маску доброты и благожелательности. — Знаешь, за счёт чего охотники живут? Богатеют?
Качаю головой.
— Бедных Охотников не бывает…
А это новость хорошая, если, конечно, правда, потому как верить Антону Павловичу — так себе затея.
— Убивают чудовищ? — предполагаю я.
— И это тоже, безусловно… за тварей поверженных платят.
— Кто?
Если уж выпало информацией разжиться, то надобно действовать.
— Это смотря где убить. Ежели на землях государевых, то из казны платят, по установленному прейскуранту. Но так-то и частным порядком нанимают. Скажем, артели вон или деревни, ежели большие. Купечества. Фабриканты… и родовитые. Но это так, малость… твари оставляют на земле свой след. Особенно в местах, где их много. Меняют они мир, иногда сильнее, иногда слабее, — а вот теперь он перестал лицо держать. И на прорисованной белизне поползли тончайшие трещины-морщины, будто паутина по лицу. — Тут ещё от размера полыньи зависит, давности… многого. Главное, что подле старой полыньи растут травы, впитавшие в себя силу нави.
— Навья трава?
— Подобие её. Слабое, но многие целители и за такую хорошие деньги заплятят. Но настоящее богатство там, с другой стороны. Тот, кто рискнёт шагнуть в полынью, может вынести оттуда и травы, и камни… и то, что от тварей остаётся.
— Они ж бесплотны?
— Здесь. А там — вполне себе материальны. Там их мир. И убить их тяжко, но вот «сумеречный дёготь»… — он замолчал вдруг. — Неважно…
— Важно, — возразил я. — Что это?
— Это кровь твари. Взрослые охотники, не все, те, кто силён, могут пройти и убить тварь, собрать её кровь, снять шкуру, выбрать кости… уже мёртвое, полынья пропустит неизменным. Ну и траву, да… настоящая навья трава на той стороне. И брать надо не седую, но чёрную, ту, что проросла на месте силы. И силу впитала, сохранила.
— И она… поможет?
— Конечно, — соврал Антон Павлович. — Эта трава способна излечить самые страшные болезни, такие, с которыми целители не сладят… только вот достать её тяжело.
Я думаю.
— И я не знаю никого, кто станет рисковать ради сироты… разве что… — и выжидательный взгляд такой.
— Я… могу? — робко поинтересовался уже Савка, оживая. — Я ведь тоже охотник, а значит, смогу, да?
— Думаю, что сможешь, — снова соврал Антон Павлович. — Если постараешься.
Вот же… погань.
Глава 21
Глава 21
«Обращает на себя внимание болезнь, свирепствующая ныне повально в Московской столице. Она обнаруживается простудными припадками различного рода и степени, поражает значительную часть народонаселения без различия состояния, пола и возраста. Для излечения оной рекомендую ривериево питье с рвотным винным камнем и уксусно-кислою аммониею; теплое питье, наподобие чая, из сухой малины, бузины или липовых цветов. При кашле чай из слизистых растений. При головной боли пользу приносят ножные тёплые ванны и другие отвлекающие средства. При стеснении в груди горчичники, приложенные на грудь. При боли в горле тёплые мягчительные полосканья»
Из донесения штадт-физик Московской медицинской конторы генерал-губернатору [1].
Утром нас навестила Евдокия Путятична.
А она не старая ещё.
Красивая.
Пожалуй.
Узкое вытянутое лицо с правильными чертами. И снова, будто на карандашный набросок смотрю, причём сделанный наскоро, без деталей.
— Доброго утра, — сказала она, чуть улыбнувшись. — Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо. Хорошо, — мне даже сесть удалось. В теле ощущалась слабость, но скорее такая вот, которая бывает после долгого лежания. Слегка кружилась голова и тянуло вернуться в кровать, но я это желание подавил.
— Позволишь? — она протянула руку, и я спокойно вложил Савкину. Если тут кому и можно верить, ну хоть как-то верить, то ей. И сила потекла в тело спокойно, ровно…
— Я умру? — уточнил я.
— Кто тебе сказал?
— Слышал. Как они разговаривали. Афанасий Николаевич что-то сделал и я вроде заснул, а потом и спал, и слышал… немного.
Взгляд она не отводит.
Давит вздох.
— Я бы не стала утверждать столь однозначно, — Евдокия Путятична перехватывает запястье и слушает мой пульс. Пульс нормальный. И сердце вон стучит в обычном ритме. — Конечно, у Афанасия Николаевича опыт имеется, но некоторые его выкладки… теории… спорны. К примеру, с точки зрения физической тело твоё, конечно, несёт следы пережитых болезней, но критических повреждений я не вижу.
Её голос ровен и спокоен. И это спокойствие передаётся Савке.
— Что до души… это уже область нематериального. Я же привыкла оперировать понятиями ясными. Конкретными.
А душа в них не вписывается.
Как и ритуалы сомнительного свойства.
— Сегодня ещё посиди… вижу, вы с Метелькой приятельствовать стали? — Евдокия Путятична меняет неудобную тему. — Он очень за тебя переживал.
Скорее уж за себя и своё место у Мозыря. Но киваю. Ни к чему доброй женщине лишние подробности, с учётом того, что они ей и без того известны.
Я так думаю.
Она ведь довольно умна и не может не знать, что происходит под носом. А стало быть, смирилась или же не считает происходящее таким уж опасным для себя или дела.
— Тогда я скажу, чтоб с тобою побыл. А завтра уже и в класс вернёшься…
И всё пойдёт прежним порядком.
— Спасибо. У вас сила… тёплая.
— Целительская часто так ощущается, — Евдокия Путятична позволяет себе улыбку и лицо вдруг светлеет, меняется, скидывая нажитые годы.
— Вы… больше не лечите?
Зачем я это говорю? Люди не любят, когда кто-то напоминает…
— Елена Ивановна привезла не только орден… точнее он сам по себе — помилование. Заодно и высочайшее дозволение, — Евдокия Путятична произносит это словно сквозь силу. И вздыхает. — Так что теперь у меня есть… возможность.
А потом добавляет тише:
— И выбор.
Только вот как к этому выбору отнесётся Синод? Впрочем, спрашивать об этом точно не стоит.
— Вы уедете?
— Почему?
— Ну… вы ж целитель. И сильный. Сильнее Антона Павловича. Да и сила у вас ровная, чистая.
— А у него?
— Пятнами какими-то… ну, как побитая, что ли. Или поетая… не пойму. Но он так себе. А вы… вам, думаю, везде будут рады.
Она фыркает и отвечает зачем-то:
— Не в столице.
Наверное, Евдокии Путятичне здесь тоже весьма одиноко. Аристократка, пусть и лишённая титула, урезанная в правах, но всё же отличная, как и от воспитанников детского дома, так и от наставников, большая часть которых явно спала и видела, как бы избавиться от начальницы.
