Перехлестье - Алексина Алена (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Он направился ко второму выходу с мельницы, попутно захватив ведро, в котором еще вчера было зерно. Золотая сыпучая пшеница.
Речка встретила чужака прохладой и мерным плеском ленивых вод.
Груз чужого зла, скопившийся за последние месяцы странствия, казалось, уже вот-вот собирался расплющить под собой владельца. Не было ничего мучительнее, чем это странное тянущее чувство, возникавшее всякий раз, когда нечто неведомое рвалось наружу, грозясь высосать из тела все живые соки, всё человеческое. Уже несколько дней странник не притрагивался к еде — она, как и вода, стухала в его руках. Зато сейчас, когда вода смыла с него скверну, можно, по крайней мере, напиться.
Грехобор сделал несколько нерешительных шагов по настилу. С трудом переставляя еще неверные ноги, спустился по узкой лесенке к берегу. Здесь он стал на колени и, припал к потоку, словно животное, что истомилось от жары и жажды. Он никогда не пил из горсти. Когда складываешь лодочкой ладони, лишенные мизинцев, не получается забрать в них много воды, да и пить не сподручно. Куда как проще прильнуть по-звериному и пить, пить, опустив лицо в холодный прозрачный поток.
Путник мог бы пить очень долго, но всё?таки успел вовремя сообразить, что не принимал воды уже более полутора суток. К сожалению, измученный долгим переходом осознал это слишком поздно — тогда, когда желудок, доведённый до отчаяния, судорожно сжался, а затем подпрыгнул к горлу. Мужчина едва успел отвернуться к берегу, прежде чем его вырвало желчью напополам с водой. Он вытер губы, снова умылся и лишь теперь почувствовал, что стало действительно легче. Отсюда, с берега, сквозь плеск растревоженных волн доносилось мерное поскрипывание водяного колеса. И все?таки Грехобор слышал, как кричит от боли река, которая омыла его от скверны. Воды бурлили и пенились, бились о берега, яростно отбрасывая в траву мелкие мокрые камушки.
— Матушка, не гневайся. Прими, — тихо попросил странник.
И вода зашумела, словно принимая его просьбу.
Только после этого пришлец вывалил в поток прогнившее, испорченное зерно. Волны закипели, скрывая нечистоты в глубине, и река успокоилась.
— Спасибо, матушка.
Опустившись на берег, странник какое?то время бездумно разглядывал блики на воде. Сейчас, в этот миг, он был почти… спокоен. В душе не бушевало зло, ни одна темная мысль не проникала в мысли. Он сидел на траве, не чувствуя ни голода, ни жажды, ни жары, ни собственного уставшего за долгие дни пути тело. Как всегда бывало в моменты избавления, он не думал ни о чём, кроме, спасения. Ещё никогда прежде он не был столь близок к безумию.
Почувствовав на руке какое?то лёгкое шевеление, Грехобор скосил глаза и увидел как по запястью медленно и деловито вползает на рукав рубахи пчела. Предоставив букашке самой решать, к кому льнуть — к человеку или цветку, мужчина закрыл глаза. Теперь ему было странно подумать, что ещё некоторое время назад пчела эта, сядь она на его руку, упала бы замертво.
Сегодня странник едва совладал с собой. Едва не сгубил случайно попавшуюся на дороге девочку. Как хотелось попросить ее: «Возьми! Возьми это! Возьми навсегда, чтобы я больше не знал подобной муки». Сейчас его даже передёрнуло от этой мысли. Чуть не убил ребёнка, поддавшись собственной слабости. То?то маленькая испугалась и бросилась прочь. Дети, не хуже животных и птиц чувствуют зло и опасность. Особенно такие крохи. Их не обманешь ни ласковыми улыбками, ни уговорами.
Лишенец устало усмехнулся, вспомнив, как замелькали в подоле рубашонки пыльные пухлые пятки. Хорошо, что девочка убежала. В этот раз ему было очень трудно бороться с подступившим искушением и болью, схватившей нынче за горло.
Мужчина снова открыл глаза и посмотрел, как пчела, деловито подёргиваясь, продолжает ползти по грубой ткани рубахи.
Сейчас ему уже лучше, сейчас он может держать себя в руках и, пожалуй, даже сумел бы пройти мимо ребенка, не напугав того до слез. Он мог бы поиграть и с собакой или кошкой, вот только никто из зверей в здравом уме не подойдёт к такому, как он — слишком страшный путь у Грехобора. Столько зла, сколько носил в себе бездольный странник, безгрешное существо не может воспринять и выдержать. Потому?то чаще псы рвались с цепей, почуяв запах чужака, потому?то щенки, жалобно скуля, забивались в углы, а кошки шипели и изгибались дугой.
Вот уже девять лет как Грехобору не удавалось погладить или как?то иначе приласкать домашнее животное. Даже лошадь по холке потрепать. А когда?то он любил ездить верхом…
С той поры много воды утекло. Воды, которая смывала с проклятого путника чужое зло. Поскольку, кому, как не проточной бурной воде выполаскивать грязь и скверну? Вода всё смоет, всё очистит и примет даже то, что не примет земля. Он с наслаждением вдохнул речной воздух — сладкий, полный мелких брызг.
Мужчина прижался спиной к мощной деревянной свае, которая удерживала часть настила перед мельницей, и посмотрел на небо. В пронзительной безоблачной синеве возникла черная точка. Она все увеличивалась и увеличивалась, росла и росла, пока не превратилась в птицу, кругами парившую над мельницей.
Вот птица сложила крылья и камнем рухнула к земле. Наверное, полевку увидела… Но нет. Опустилась в траву и скосила желтый глаз на человека. Грехобор покосился в сторону странного пернатого гостя, но не двинулся с места. Сокол… символ свободы. Он, как издевка и постоянное напоминание о судьбе, следовал за путником. И нет бы всегда, а то лишь последние несколько дней. Птица никогда не мешала, просто неожиданно вдруг оказывалась в поле зрения, появляясь именно тогда, когда это было особенно уместно. Когда измученный, усталый человек мог думать о чем?то другом, кроме зла, раздирающего душу на части. Когда он мог думать о себе. И о своей жизни.
Такое поведение живого существа было для мужчины в диковинку. Птица не боялась его! В отличии от людей… Мужчина на мгновение прикрыл глаза, пытаясь вспомнить ощущение от чужого прикосновения и… не смог. Слишком давно это было. В той, другой жизни, в Клетке Магов, когда его еще не сделали Грехобором. Когда он просто был.
Отогнав ненужные мысли, лишенец встал, и направился прочь от реки туда, где его наверняка уже ждали. Он оказался прав — у мельницы собралась, мало не вся деревня. Староста стоял чуть впереди, сдвинув кустистые брови, а на земле перед ним лежали гроши. Подойдя, путник присел, и поочередно коснулся пальцем каждого. Гроши почернели, впитывая силу чародея.
— Что делать, знаешь? — спросил странник, спокойно глядя в лицо старосты.
Тот пораженно кивнул, вглядываясь в лицо незнакомого молодого мужчины — на загорелом лице чужака не осталось и следа былых морщин, серые глаза смотрели спокойно, а темные волосы, рассыпавшиеся по плечам, больше не напоминали грязно-белую паклю. Только широкая седая прядь у левого виска выдавала в нем того изможденного старика, вошедшего в деревню накануне.
В остальном странник изменился — раздался в плечах, выпрямился и более не выглядел высохшим и истощенным. Если забыть про изувеченные руки, так просто загляденье: статный, крепкий, высокий.
Староста оказался столь изумлен, что не услышал вопроса. Лишь смотрел, не веря глазам, даже захотелось, боги прости, коснуться мага. Живой ли он? Или то Морака наложила какую волшбу?
Грехобор повторил свой вопрос громче, и теперь в его голосе прозвучала Сила. Услышав ее, глава деревеньки испуганно отпрянул и еле сдерался, чтобы не осенить себя защитой.
— Знаю, Грехобор, — быстро проговорил староста.
Да, говаривали люди, будто с грехами на магов оседают и годы, и что стоит им очиститься, как молодость возвращается… Но одно дело слышать, как об этом болтают в кабаках да тавернах, а другое — видеть своими глазами. Вчерашний едва живой дед сегодня превратился в молодого мужчину, которому не дашь более двадцати семи лет от роду. Только глаза остались такими же древними и пустыми.
Староста помолчал, не зная, что еще сказать или сделать и, наконец, спросил, неловко:
