Воля павших - Верещагин Олег Николаевич (читать книги полные TXT) 📗

– Здесь?! – Олег невольно передернулся. – Да ты что?! Это же. людоеды!

– А вот. – Бранка ловким пинком отбросила крышку ранее почти невидимого ларя в углу, устроенного так же, как тот, в который ее бросили. – Вот и картошка, и морква… А вот сухари. Иди, нагружай, а я крошно подержу.

– Вещмешок? – переспросил Олег, подходя. – Рюкзак, ранец?

– Крошно, – Бранка тряхнула мешком. – Вообще крошно из лыка плетут, да лыковыми одни старики пользуются, что говорят, как раньше все лучше было.

– У вас тоже? – удивился Олег, садясь на корточки и нагребая не очень крупную, но крепкую прошлогоднюю картошку. – Не такую музыку слушаете, и все заморочки у вас чумовые?

Он нарочно пустил в ход жаргон, которым обычно, чтобы не унижать себя, не пользовался. Смысл Бранка уловила и, ловко отправив в крошно мешок с чем-то угловатым – сухарями, наверное – сказала:

– Жил давно князь Вящеслав, при котором первые города выстроили. Может, тысяча лет тому прошла, может – больше… Прежде как умирать, велел Вящеслав вырезать по камню надпись плача своего по делам тем, которые не задались в его жизни. Камень Вящеславов до сих пор стоит – знаешь, что первым там написано?

– Догадываюсь. – Олега разобрал смех. – Эта молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы. Никогда они не будут походить на молодежь прежних времен и не сумеют сохранить того, что мы им оставим. [10]

– Ясно, – понимающе ответила Бранка, – как небо в хороший день. «Горе старости моей! Нет в молодых почтения и вежества. Я им говорил: „Иди!" – и шли в корчму. Им говорил: „Думай!" – и думали о серебре. Кому оставлю сделанное и кровью политое?» Это мой дед часто повторяет. А прадед мне было сказал тишком да со смехом, как в прошлое время он деда-то лозой сек и говорил: «Не гуляй, не гуляй!»

– У тебя и прадед жив? – спросил Олег, вертя в руках репку.

– За сотню перевалило давно, – беззаботно ответила Бранка. – Думал было помирать, да не собрался – живет все.

Эти слова слегка покоробили Олега. Бросив репку обратно, он поинтересовался:

– А отец и мать?

– Отец сгинул. – Бранка отвернулась. И замолчала.

Олег тоже молча перебирал овощи. Ему вдруг стало очень плохо – подумалось, что для родителей он тоже сейчас «сгинул» – и как они там?..

– Меньше думай, – послышался голос Бранки, и мальчишка, вскинув голову, увидел ее сочувственные глаза. – Тебе у нас плохо не будет, право. А там и домой вернешься. Человек все может, коли сильно захочет. А много будешь о том думать – недолго и ума лишиться.

– Спасибо, – заставил себя усмехнуться Олег. И под руку ему попала банка. – Это… консервы?

– Они, – подтвердила Бранка, и Олег уже не удивился, что она знает слово. – Йой! – вырвалось у девчонки. – Данванские!

Она запустила руки в картошку, достала еще две банки. Они были высокие, цилиндрические, по килограмму, не меньше, каждая, из серебристого металла с многоцветным рисунком, нанесенным прямо на него – на белоснежной скатерти дымились обложенные зеленью куски мяса, красиво сервированные на шестиугольной тарелке. Ниже шла надпись из штрихов и точек.

– Ты понимаешь, что написано? – поинтересовался Олег.

Бранка неуверенно кивнула, водя пальцем по строчкам, прочла:

– Свэс биуд. Стиер ун лаур. Кейнон ана милн… Это значит – ну… домашняя еда. Говядина с луком, разогреть… А вот, на крышке – драган ворн, потянуть кольцо. Чтоб открылась, в смысле… Это хорошо, что они нам попались. Брать можно без опаски, а хватит на несколько дней…

– А далеко до ваших мест? – задал Олег давно мучивший его вопрос.

– Дней пять. – Бранка смерила Олега взглядом и поправилась: – Седмица.

– Можешь на меня так не смотреть, – слегка обиженно ответил Олег. – Пойдем на равных. Увидишь. И крошно я понесу. Как мужчина.

Бранка вдруг звонко рассмеялась – сейчас ее смех совсем не походил на тот, каким она смеялась, увидев трупы врагов.

– Благо тебе! – выдохнула она сквозь смех. – Не держи обиду, Вольг. Ты сейчас был похож на Гоймира. Так похож!.. – И она снова залилась.

Олег невольно улыбнулся, потом засмеялся тоже.

– Кто такой Гоймир? – спросил он сквозь смех.

– Вы с ним ровесники, – ответила Бранка. – Ты повстречаешься с ним, когда дойдем.

«Он твой парень?» – хотел спросить Олег. И эту мысль перебила другая – он чутьем понял, что слово «когда» Бранка употребила не в смысле времени. А как синоним слова «если».

Кроссовки Олега окончательно развалились днем, когда Бранка объявила привал. Именно в этот самый момент Олег почувствовал, что идет босиком и шлепнулся на траву под крепкий граб с серебристой трещиноватой корой. Он честно нес крошно (кстати, не так уж и тяжело, туристские рюкзаки были куда как тяжелее) и не отставал от девчонки, хотя это оказалось очень трудно. Бранка была легка на ногу – впервые в жизни Олег увидел человека, который шел по лесу быстро и совершенно бесшумно – словно плыл над землей.

Бранка присела рядом – разведя колени и свесив между них руки, на корточках. Ее лицо стало озабоченным.

– Развалились.

– Угу, – буркнул Олег, рассматривая остатки своих кроссовок.

– Нельзя по лесу в шитых ходить, – просветила его девчонка.

– Нельзя… Как я дальше-то пойду? – Олегу не хотелось казаться перед Бранкой нытиком, но он и в самом деле ощущал досаду – острую, почти до слез. – Босиком я не смогу, не умею я!

– Давай я тебе свои отдам, – предложила Бранка без насмешки.

Олег почувствовал, что краснеет и грубо ответил:

– На хрен надо.

При одной мысли, что он возьмет обувь у девчонки, а она попрется босая, Олегу стало стыдно. Размахнувшись, он запулил остатки кроссовок в кусты. Лицо Бранки построжало:

– Нельзя так! – резко сказала она. – Надо зарыть, да и дерном прикрыть. Плохо оставлять за собой следы. Хоть какие. Кто забывает про то – недолго на свете заживается.

Без единого слова Олег поднялся и пошел в кусты, откуда притащил свои кроссовки. Сев на траву, стянул с ног носки, тоже протертые до дыр, затолкал внутрь обувки. Бранка, ловко орудуя топором, уже рыла ямку.

– Да будет земля вам пухом, – пробормотал Олег, следя за ее действиям. – Вы верно мне служили, товарищи.

– Так возьмешь обувку? – повторила Бранка, аккуратно закрывая место захоронения заранее срезанным пластом дерна. – Я же вижу – ты и впрямь босой далеко не уйдешь.

Она повернулась и посмотрела на Олега. На загорелом лбу девчонки поблескивали капельки пота – жарко ей в кожаном жилете…

– Ну и как ты себе это представляешь? – с отчаяньем спросил Олег. – Дойдем мы к твоим. Я в твоих сапогах. Ты босиком. Все от хохота коней двинут… умрут, одним словом, в смысле.

– Я без обувки не останусь, – отмахнулась Бранка и, присев, начала разуваться. – Сейчас отдохнем немного, поедим и пойдем дальше. Дождь скоро станет. Хорошо, следы наши вовсе замоет.

– Дождь? – Олег поднял голову к небу в проемах крон, на котором и следа не было от вчерашних тучек. – Откуда?

– Добрый дождь, – невозмутимо повторила Бранка. – Смотри, как стрекозы летят, – кучно, низко, крылышками часто бьют… К дождю. Доставай там хоть моркву, погрызем…

– Я бы, если честно, от мяса не отказался. – Олег в самом деле почувствовал, что очень голоден. – Есть же консервы.

– А вот вечером рыбу половишь, я поохочусь – будет мясо и рыба, – обнадежила Бранка. И тут же подозрительно спросила: – Ты рыбачить умеешь?

– Я даже охотиться умею, – ответил Олег.

– Ты заряды береги, – посоветовала Бранка. Посмотрела на свой самострел, лежащий рядом на траве. – А с самострелом сумеешь?

– Дело нехитрое. – Олег, доставая морковь, с сожалением посмотрел на банки с аппетитными рисунками. А повернувшись, увидел, что Бранка сняла жилет (он стоял на траве – именно стоял, словно кожа была продублена до жесткости металла, как кираса) – и теперь стягивала через голову рубаху. Смешно было ожидать, что под нею окажется лифчик. Олег отвернулся, чувствуя, как сердце прыгнуло вверх и заколотилось где-то в горле.