Джони, о-е! Или назад в СССР 4 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT, FB2) 📗
Я посмотрел на него и снова дёрнул плечами.
— Польская аристократия в Руси в семнадцатом веке включала в себя представителей различных крупных дворянских семей, например Чарторыйских, Сангушко, Сапег, Вишневецких, Заславских, Збараских и семьи Острожских. Они потребовали царя закабалить всех крестьян, прикрепив их к земле, и отменить «Юрьев день», когда крестьянам можно было переходить с места на место. Вольных крестьян не стало. Вот эту волю хотел дать народу Разин, а не свергнуть царя. Крестьян тогда ещё не продавали, как скот за деньги, но уже меняли на другие полезные вещи. Нет в сценарии о Разине этого. Нет сути конфликта с властью. Вроде как у него одни бояре и воеводы-взяточники виноваты, а царь-душка. И другого царя Алексея-Алексеевича ставить на трон шёл. Так чем другой царь лучше первого? Не сказано.
— Ну, ты задвинул! — Высоцкий почесал в затылке. — Конфликт с властью, говоришь? Кхе-кхе… От того и не разрешили Шукшину снимать кино, что побоялись разбудить народный бунт. Конфликт с властью, кхе-кхе…
— С ханской дочкой тоже… Штамп же! — хмыкнул я. — Свалено всё в кучу, честное слово, а подноготная казачества не раскрыта. Да там ничего не раскрыто. Грабитель, разбойник и пират Степан Разин. И не он один. И до него были разбойники, и после него. Ведь власти на него ополчились, когда Разин ограбил струги царские и митрополичьи. И до него на Москву ходили пограбить города и веси. И не жалели ведь никого. Ни крестьян, ни горожан, ни жён, ни детей. А до этого смута на Руси была. Смута! Потом Поляки Москву захватили. В шестьсот тринадцатом году поляков «выгнали» из Москвы, но на самом деле, допустили шляхту до кормушки. И продолжился грабёж России. Оттого народ стал то там, то сям бунтовать. С семнадцатого года по Столбовскому договору выплачивали шведам двадцать тысяч рублей и снабжали хлебом. В связи с чем подняли налоги и иные поборы. От того возникли первые бунты. В сорок шестом — соляной бунт, сожгли Москву, в шестьсот сорок девятом году соборным уложением закрепостили крестьян, и началось их бегство на юг. Вот эти-то крестьяне и стали основной силой армии Степана Разина. Крестьяне и на Дону оставались голытьбой. Им просто не куда было податься. И они считали, что царь их продал полякам. Вот такое было времечко, Владимир Семёнович, о котором ты кино снимать хочешь.
Высоцкий долго смотрел на меня ошалелыми глазами, потом потряс головой, словно сбрасывая морок, и провёл руками по лицу, словно умываясь.
— Ничего себе ты картину нарисовал, — прохрипел Высоцкий. — Тогда всё понятно. А то я, честно говоря, никогда не понимал причину народного бунта.
— Хуже всего то, что царь отменил правило: «с Дона выдачи нет». Крестьянам просто не куда было бежать, вот они и влились в ватагу Разина.
— Но как же теперь снимать-то? Мне уже не по нраву тот сценарий. Да и образ Разина распался. Как теперь Разина играть, если он бандит и разбойник, а не народный герой?
— А он же не дурак был, Разин. Он с детства видел тех крестьян, что приходили на Дон. Его отец пришёл из Воронежа, примкнул к казакам и был такой же голытьбой, пока пару раз не сходил на разбой на Волгу, да в Персию. И Степан сызмальства ходил с отцом и братьями в набеги. Оттого Разины и «поднялись» по финансам, но не стали казакам своими. Оттого и предали его оседлые казаки, схватив в плен. С самого детства Разина надо снимать картину, а не последний год. В его детстве формировался характер, ненависть к царизму и желание свободы и воли.
Высоцкий некоторое время смотрел в пол и хмурился, плотно сжав губы.
— Теперь понимаю я тебя, Пьер, почему тебе не нравится сценарий Васи Шукшина. Всем он хорош, но, действительно, прост, как азбука Буратино. Хе-хе! Скартинками, хе-хе.
Высоцкий разулыбался.
— Спасибо, Пьерушка! — он хитро прищурился. — Ты же мне напишешь новый сценарий?
— Если перестанешь так меня называть, напишу.
— Но это получится большой сценарий, — проговорил Высоцкий вкрадчиво. — И с большим бюджетом.
— На самом деле, в имеющийся сценарий надо добавить сцены Разинских воспоминаний и некоторое количество дворцовых сцен с «новыми русскими» в шляхетских, британских и голландских камзолах. Из них зрителю станет многое понятно, кому на Руси жить хорошо.
— Поляки — понятно, а откуда британцы и голландцы взялись в московском дворце? — удивился Высоцкий.
— А ты думаешь, у кого цари Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович деньги на выплату шведам взяли? Это английские и голландские кредиты, за которые ещё долго Русь расплачивалась.
— Здорово ты в нашей истории разбираешься. Это в каких таких университетах её так учат? Не у нас — точно.
— Зря ты так думаешь. Это вполне известные не только зарубежными, но и советскими историками факты. Просто никто этим глубоко не интересуется. Это же надо специальную литературу читать в архивы погружаться. Я имею ввиду — обычный народ. А вот если ты тему разжуёшь, расскажешь и покажешь, народ тебе в ножки поклонится и спасибо скажет. Вона как «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень» идут. Сколько уже лет? С семьдесят шестого? И края ещё не видать.
— Так, то телефильмы. Совсем другой формат, — вздохнул Высоцкий.
— Да, про формат… Надо снимать на широкую плёнку. На широкий формат и стереозвук ставить.
— Но это другое оборудование, кинокамеры. Я не знаю их.
Высоцкий разволновался.
— Ничего страшного. Подберём толковых операторов, а киносъемочные аппараты уже заказаны в НИКФИ: четыре «Берёзка» 1СШН, и три «Маска-70» — аппараты для комбинированных съёмок 70КСК.
— Как «уже заказаны»? — остолбенело посмотрел на меня Высоцкий. — Когда заказаны?
— Э-э-э… Ещё в январе.
— Кхм! — кашлянул Высоцкий. — Может и киностудия уже готова?
Я рассмеялся.
— Нет! Киностудия ещё не готова, но щитов из которых её можно начать собирать, предостаточно. И коммуникации разведены по участку. Ставь свайные опоры и собирай конструктор.
Пока мы рассуждали о кино, Кутиков отвлёкся на сведение какой-то записи нашего очередного концерта. Кажется, приезжали две рок-группы из Свердловска и одна из Иркутска. Мы приглашали всех, оплачивая проезд, проживание и гонорар со сборов. Тут уж сколько соберём с билетов. Но ребята на малую мзду не обижались. Они были рады и качественной звукозаписи. Я прослушивал каждую рок-группу и, если они хотели записаться, давал советы. Записаться хотели все, а потому, кхе-кхе, прислушивались и потом удивлялись, как «клёво звучит».
Увидев, что Саша морщится, я потянул Высоцкого за рукав, показав глазами на звукооператора. Мы вышли из студии.
— Едешь в Париж? — спросил я.
Высоцкий рассмеялся.
— Из твоих уст это вопрос звучит банально, Пьер. Конечно еду. Пойду, позвоню Марине, чтобы собиралась. А ты утрясай нашу поездку, чтобы не было мучительно больно на границе. Кхе-кхе…
— Не нравится мне твой кашель, Владимир Семёнович, — крутнул головой я. — Хорошо. Пошёл утрясать. Пошли ко мне в кабинет.
Высоцкий уехал за Влади, когда услышал от меня, что вопрос с поездкой решён. Он радостно стукнул меня по плечу и убежал. Я вернулся в студию звукозаписи и сообщил о том же Кутикову.
— Собираться поедешь? — спросил я.
— А что мне собираться. Сменка у меня здесь. Чистая сорочка, штаны запасные… Денег местных ты мне там выдашь, куплю себе что-нибудь: трусов, футболок, штаны, рубашку… Выдашь ведь валюту? — настороженно спросил Кутиков.
— Конечно, Саша. Там у тебя прилично скопилось.
Глава 14
В Париже мы с Александром разместились на вилле. Владимир с Мариной уехали к себе, и на четыре дня «пропали» из моего поля зрения. Мне тоже было чем заняться: оценил, как работает моя выставка «Московских зарисовок», сделал сверку в банках, где подписал план платежей на следующий год и «выдернул» деньги с резервного счёта на сверхплановые расходы этого года.
Александр тоже не скучал, а бродил ежедневно с обеда и допоздна по Парижу, высматривая, где что продаётся и по каким ценам. И просто дышал, как он выражался, воздухом свободы'.
