Перехлестье - Алексина Алена (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Ей было жалко эту нежную ткань, которая, наверное, так страдала, прежде чем превратиться в платье… ее платье! Несчастная калека знала, что такое боль. А еще знала, что сейчас думает какие-то глупости. Но у нее никогда не было такого красивого наряда. И вот она гладила его, как живое существо, которое так настрадалось, прежде чем нашло свою хозяйку. Гладила, наслаждалась прикосновениями, запахом и в очередной раз пыталась понять, что делать с неожиданной обновкой.
Нет-нет, надеть такую красоту, что, выразительно сложив руки на груди, посоветовала Василиса, Зария не могла, как не могла и объяснить странной кухарке то, почему носит застиранные, залатанные лохмотья. Кому интересно бормотание убогого создания, которое способно вызвать в душе только одно свербящее чувство – толкнуть или обидеть посильнее? Ущербное подобие человека, жалкое, ничтожное и оттого вдвойне противное…
Даже Лиска и та при первой встрече хотела сделать ей больно – Зария видела. Чего она до сих пор не понимала – как новая стряпуха борется с собой? И зачем? Ведь никто прежде не утруждался подавлением той злобы, которую вызывала наследница лантей. Только вот не злоба довлела над Василисой, а раздражение, причем не на саму Зарию, а на что-то другое.
И… вот оно – платье. Яркий кусочек неба, сотканный и сшитый на ладную миловидную девушку, а не на тощую хромоножку. Наряд будет велик Зарии в груди, пожалуй, широковат в талии, а левая сторона красивой юбки и вовсе станет волочиться по земле, быстро обтреплется и порвется – кроили-то ее не на кривобокую. Но если подогнать платье по фигуре, то…
Пустые мысли. Глупые. Зачем, да и куда ей надевать это? И все-таки пальцы снова пробежались по мягкой ткани, такой нежной и приятной на ощупь. Что-то доселе незнакомое бередило душу, манило, призывало надеть обновку, сулило счастье, которого никогда не знала чернушка.
– Это еще откуда?!
За разглядыванием платья Зария упустила момент, когда рядом с ней оказалась свекровь. Девушка вздрогнула всем телом и схватилась за горло, словно испытала приступ удушья. Когда это матушка успела проснуться? Еще же и за окном темно! Неужто?.. Запоздалая догадка осенила слишком поздно.
А дородная румяная женщина, возникшая в дверях темной каморки, теперь возвышалась над своей жертвой, склонив обвитую седеющей косой голову.
От одного звука глубокого, исполненного зарождающегося гнева голоса сноха сжалась, пытаясь сделаться маленькой-маленькой.
Голубой наряд так резко выдернули из дрожащих рук, что подол больно хлестнул Зарию по глазам.
– Да ты никак расфуфыриться вздумала, поганка бледная? Спасибо, что не на бархат и шелка раскошелилась, краса ненаглядная!
– Матушка… – прошептала «краса», – я не покупала…
Тяжелая затрещина пришлась прямо в ухо. В голове загудело, а злобный голос с истеричными нотками зазвучал откуда-то сверху, умножая боль:
– Ты по какому праву деньги потратила?! Муж работает день и ночь, а ты уборы покупаешь?!
В этот момент смысл сказанного Зарией дошел до ее обличительницы, и та с еще большим гневом зашипела:
– Ах, не покупала… Приворовываешь, стало быть? Или, может, с другими калеками милостыню просишь под воротами храма? Ну? Отвечай!
И снова град затрещин.
Зачем? За что? Почему они ее мучают? Зария не слышала оскорблений, которыми ее щедро одаривала свекровь, не чувствовала ударов, сыпавшихся на голову и плечи, она смотрела на кусочек неба, безжалостно зажатый в полной руке и теперь смятый, словно обычная тряпка. Маленький кусочек неба, маленький кусочек счастья, которое ей почти довелось испытать, к которому довелось прикоснуться. Что-то мучительно и безвозвратно умирало в ее душе.
Странное, необъяснимо упоительное желание жить, растревоженное в девушке прикосновением к нежной ткани, постепенно затихало. Больше не осталось сил бороться. Да и за что бороться? За право быть униженной и избитой? За право радоваться копеечной вещи, подаренной из жалости и сразу же отобранной более сильным? За право делать грязную работу и терпеть чужие насмешки и тычки? За что?
Она сломалась.
Жалкое подобие человека съежилось на полу в комочек, прикрываясь руками и подтягивая ноги к животу. Умереть. Ей хотелось умереть. Нет, матушка никогда не била так больно, как Кирт. Ну, похлещет, покричит и успокоится, но… упала сейчас девушка не от боли. Просто в теле больше не осталось сил на сопротивление, пускай и молчаливое.
Хотелось лежать, сжавшись на деревянном полу, и надеяться, что вот-вот, сейчас, еще через пару мгновений все прекратится. Совсем все. И несчастная жертва медленно уплывала по тихим волнам безразличия. Далеко-далеко и высоко-высоко над ней мать и сын о чем-то говорили. Она слышала слова, но не понимала их.
– Чего это с ней? Неужто загнулась наконец? – недоверчиво и брезгливо.
– С подзатыльника-то? Придуривается. Ну-ка…
Грубые руки ухватили ее под бока, поставили на ноги, встряхнули.
– Ты, чумичка, если мать еще раз напугаешь, так получишь, что небо с овчинку покажется.
Зария кивнула, она пыталась понять смысл слов, но упускала его. Да не все ли равно? Главное выразить покорность.
Муж поволок безучастную ко всему жертву на кухню и толкнул за стол. Она села и покорно взяла ложку. Свекровь с грохотом поставила перед снохой пузатую, исходящую паром миску.
– Ешь, уродина. И больше чтоб мне тут припадки не разыгрывала.
Снова кивок.
Чернушка медленно начала есть. Она знала, что эта похлебка, которую ей готовили раз в несколько недель, навариста, жирна, но вовсе не так вкусна, как кажется. Не могли родственники убить ее открыто, травили потихоньку.
А Зария каждый раз пользовалась единственным своим умением – отводить глаза, чтобы эту похлебку не есть. Но сегодня… она вычистила всю чашку, добросовестно и медленно жуя. Пусть так.
И на языке стало приторно-горько, а сердце затрепыхалось так сильно, будто бы девушка бегом преодолела долгий путь в гору. Медленно она встала из-за стола, одолеваемая ознобом, накинула на плечи полушалок и побрела в «Кабаний пятак». А то опять Багой бранить будет. Да и Василисе достанется…
Чернушка плелась по улице, не слыша ничего, кроме шума в ушах. Медленная тягучая боль расползалась по телу. Дышать стало тяжелее, воздуха словно не хватало. Но все же Зария смогла доковылять до трактира, пройти на кухню и здесь медленно сползти вдоль стены на лавку.
– О, пришла! – обрадовалась Лиска. – Я уж заждалась. Там вон кисель кипит, крышку приоткрой, пока не убежал, а то Багой опять разорется. Вообще, он что-то моду взял постоянно нам с тобой выговоры делать, я сегодня возмущаться пойду. Надоел уже со своим занудством. Да и помощник нам бы не помешал, а то вон ты вообще ноги еле таскаешь…
Стряпуха продолжала что-то оживленно говорить, но молчаливая собеседница ее не слышала. Кое-как поднявшись, Зария мертвеющими руками взяла раскаленную крышку, сняла ее с кастрюли, а потом что-то загремело, и девушка осела на пол. Сердце выпрыгивало из груди, и каждый удар пронзал тело болью, от которой хотелось кричать, да только не получалось – воздуха в груди стало совсем-совсем мало, какой уж тут крик.
Пол вдруг покачнулся. Неужели…
В этот самый миг, когда чернушка уже с благодарностью решила, что земные страдания наконец-то завершились, ее лица коснулись прохладные руки. Чуткие пальцы пробежали по залитому ледяным потом лбу, разнося по телу блаженное оцепенение, тяжелую голову приподняли, вынуждая смотреть в прозрачные глаза… незнакомые, нечеловеческие.
– Что болит? Что? – Умирающую встряхнули.
Инстинктивно Зария прижала руки к груди, стараясь уменьшить боль, и этого движения оказалось достаточно.
Василиса отпрянула от помощницы, стремительным движением захлопнула кухонную дверь. Щелкнула тяжелая задвижка. Кухарка повернулась к плите и голой рукой сняла с огня котелок с кипящей в нем похлебкой – отставила в сторону. Щелкнула пальцами над пламенем, и оно вдруг из бледно-оранжевого стало зеленым и заревело так, словно могло прожечь насквозь железо и камень. Бух! Горшок с полки опустился в руки стряпухе. Шмяк! Деревянный ковшик опрокинулся, расплескивая воду. Снова щелчок пальцами, и холодная вода яростно забурлила.
