Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
Елена оглянулась вслед беженцам, стиснув кулаки так, что коротко стриженые ногти впились в ладони. Лицо женщины превратилось в бледную маску. Раньян держал ее за руку, не ослабевая хватку.
— Достаточно, — глухо сказала Елена. — Отпусти.
Бретер повиновался, не говоря ни слова. Они зашагали дальше, и процессия снова растянулась длинной змеей, будто каждый странник хотел остаться наедине с собственными мыслями. Солнце карабкалось в небо, яркое, однако уже не слишком теплое.
Бьярн ушел вперед, исполняя роль дозорного. Елена мерно ступала, глядя перед собой.
— О чем ты думаешь?
Артиго подошел незаметно, и от вопроса женщина вздрогнула, едва не схватилась за меч.
— Что?
— О чем твои помыслы? — очень серьезно, не отводя пристальный взгляд, повторил мальчик.
— О справедливости.
— Для всех?
— Да. Я думаю, как ее можно обеспечить среди людей, которые считаются неравными от природы. По божьему установлению.
— Ты придумала что-нибудь?
Тон и слова мальчика казались… жутковатыми. Так сильно они контрастировали с видом чумазого отрока с неровно остриженными волосами.
Надо с ним поиграть во что-нибудь, невпопад подумала Елена. А то сплошные бегства и кровопролитие. Пусть Артиго во многом и похож на старичка в теле мальчишки, он все-таки ребенок то ли десяти, то ли одиннадцати лет. И, помнится, гонял тряпичный мяч с огромным удовольствием. А потом это едва не стоило жизни уже самой лекарке.
— Да.
Ответ ее был кратким и резким. Артиго помолчал немного, красноречиво давая понять, что ему этого недостаточно.
«Ну да, он же мой император, а я его фамильяр…»
— Я вспоминала… — Елена осеклась, поняв, что слишком глубоко задумалась и потеряла бдительность. Какие тут, к черту, воспоминания!
— Я думала, как привить идею справедливости для всех, когда мир изначально несправедлив, — повторила она, стараясь, чтобы это прозвучало естественно. — Когда справедливость отмеряется по происхождению. Следует внушить людям эту мысль, дабы те поверили в нее, приняли в качестве жизненного правила. И обеспечить веру… практически.
Артиго молчал, с терпеливой снисходительностью ожидая, когда его непосредственный вассал и фамильяр исполнит свой долг, посвятив господина в суть размышлений. Елена же с удивлением открывала для себя новое состояние формального подчинения вышестоящей инстанции, когда тебя удерживает не связь нанимателя и работника. Что-то подобное она переживала на Пустошах, но там всегда чувствовалась невидимая цепь угрозы. Подчиняйся — или будет плохо. Сейчас же…
Нет, серьезно, вот этот смешной и нелепый шкет — ее повелитель по всем писаным и неписаным правилам жизни Ойкумены? Тот, кто в принципе может приказать все, что угодно, хоть умереть за него — и она обязана выполнить указание? Это было… забавно. Снова рассудочное понимание местных устоев сталкивалось с укорененными в душе принципами, рождая ощущение несерьезности, карнавальности происходящего. Казалось, вот-вот мальчик рассмеется, тряхнув отрастающими вихрами, воскликнет «прикол! смешно ведь, да?» и все отправятся играть в тряпичный мяч.
Но Артиго не смеялся. Он внимательно смотрел на Елену взглядом непроницаемо-темных глаз и ждал как господин. Терпеливый, незлобивый, но все же господин, который задал вопрос и не допускал даже мысли о том, что его волю могут проигнорировать. Елена прокашлялась и решила сделать вид, что она и в самом деле настоящий фамильяр настоящего императора. Так сказать, потренироваться в новом положении. Заодно проговорить вслух общие мысли насчет идеологического элемента предстоящей борьбы.
— Объявить всех людей равными нельзя… Однако сделать это необходимо.
За двумя короткими фразами стояли многие дни напряженных размышлений. Как русский человек, воспитанный советским человеком, Елена, разумеется, верила во всеобщее равенство и общественную справедливость. Три с лишним года назад (или уже почти четыре?.. время не просто бежит, оно летит птицей… или убийственной стрелой, ежели с поправкой на местный антураж) девочка Лена, вероятно, попыталась бы как-то привить идею равенства и братства на локальные почвы. Однако с той поры утекло немало воды, Елена сменила много имен, обзавелась шрамами в ассортименте и основательно растеряла юношеский идеализм. Теперь она хорошо понимала концепцию сменяющих друг друга социально-экономических формаций и невозможность прыгать через ступеньки этой лестницы. Нельзя вещать про всеобщее равенство там, где каждый, безусловно, нерассуждающе верит в бога и установленное самим господом изначальное неравенство. Во всяком случае — нельзя вещать привычными Елене определениями. Здесь требовалось что-то иное, адаптированное под мировосприятие аборигенов…
— Значит, надо их как-то уравнять иными способами, — сообщила она.
— Какими? — все с тем же пронзительным вниманием спросил Артиго.
— Через единый закон для всех. И персону императора, как становой хребет системы справедливого, понятного, общеобязательного правосудия.
Мда… в мыслях это казалось намного весомее и внушительнее. Проговоренное вслух звучало как-то путанно и не слишком убедительно.
— Не понимаю, — сказал после краткого раздумья мальчик.
«Я тоже» — хотела признаться Елена, однако решила не искать легких путей. И тут ей вспомнилась давным-давно услышанная концепция «рабов божьих». Есть ли что-то подобное в церкви Пантократора женщине было неизвестно. Но терять то все равно нечего, так ведь?
— Кто есть власть после Бога? — начала она рассуждать вслух, отчасти укладывая кирпичиками прежние мысли, отчасти импровизируя. — Император. Он высший и лучший из всех людей.
Артиго молча склонил голову, признавая очевидную вещь.
— А коли все прочие стоят ниже властителя, они, так или иначе, являются его слугами. И вассалами. Прямо или через несколько звеньев.
Артиго нахмурился и почесал нос. Елена прокляла себя за то, что пренебрегала уроками ойкуменской жизни. Работает ли в местной системе феодального подчинения правило насчет «не моего вассала»? Хрен бы знал…
— Соответственно император, как высшая инстанция, вполне может провозгласить единый и справедливый закон для всех. И в дальнейшем быть золотым гвоздем, вокруг которого вращается весь механизм. Император станет опорой и гарантом праведного суда, где каждый найдет защиту. Хм…
Елена скорчила гримасу и выдала пришедшую на ум красивую фразу:
— Один император для всего мира и единый закон для всех людей!
— Все люди не равны перед Богом, но равны перед императором и законом? Не является ли это покушением на устои, дарованные самим Господом нашим Пантократором? — Артиго сразу и безошибочно заметил слабое место в логике реформации.
— А где сказано, что люди не равны перед богом? — вдохновенно парировала Елена и тут же отступила на шажок, убоявшись заходить на опасное поле теологии. — Надо священные тексты почитать внимательно.
Вот и обозначилась главная уязвимость идеи, а также первоочередное направление деятельности. Начинать благое дело следует не от солдат, права и юристов. А от Веры. От вдумчивых разговоров с теологами, подведения под каждый тезис новой идеологии соответствующих цитат из «Первооснов», местной Библии. Потому что хватит одного вопроса наподобие того, что сейчас задал Артиго — и любая конструкция, не основанная на «Бог разрешает» рассыплется. Запомним это…
В голове настойчиво крутились скудные обрывки школьных знаний, какие-то прокламации насчет того, что будь люди не равны, бедняки рождались бы с седлами на спинах, а дворяне в коронах. Хм… А хорошее воззвание получится. Можно сказать, что бедный и богатый, будучи ранеными, одинаково страдают, истекая кровью, потому что Пантократор создал их равными. А если раздеть донага крепостного и дворянина… хотя нет, вот это сомнительный момент. Потомственные богачи и бедняки зачастую выглядят как представители разных видов — отличие в труде и питании. На это упирать не стоит. Где бы найти хорошего церковника, чтобы побеседовать о религии, проверить границы дозволенного в толковании священных текстов, не рискуя обвинением в ереси? Кадфаль не годится, он боец, далекий от теологии.
