Омут - Яковенко Сергей Валериевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Я подавился, и приличная порция кофе выплеснулась на светлый ковер.
Скидки? Мне послышалось? Да нет же! Бегущая строка внизу экрана подтверждала сказанное. Скидки! Но скидки на что? На свечи, что ли? Или они там мощами торгуют? Честно говоря, если бы даже это оказалось правдой, я бы не удивился. Мама дорогая!
Изображение храма сменил стиральный порошок, и улыбающаяся домохозяйка принялась рассказывать измученной ручной стиркой подруге о потрясающих возможностях сверхнового чуда химической промышленности.
Выключил телек и отбросил пульт в сторону. Чем больше я узнавал о мире, в котором оказался, тем более гнусным он мне казался. Реклама скидок в православном храме! Боже мой! Какая чушь!
Хотя…
Вспомнились церковные прилавки с непомерными ценами на иконы, и возмущение стало медленно трансформироваться в нечто менее радикальное. А чем, собственно, храмы в моем мире отличаются от местных? Ведь торгуют же! Тоже торгуют. Иконы, свечи, книги всякие… Даже коллективные молитвы (или как они там правильно называются?) за деньги читают. Разве что до рекламы пока не дошли. Но кто знает, что дальше будет? Пути Господни неисповедимы, не так ли?
Глава 17. Проповедь
Я шел к храму и всю дорогу убеждал себя в том, что мое отношение к местной церкви слишком предвзято. И виной тому даже не реклама, которую я увидел по телевизору. Предвзято из-за того, что я смотрю на этот мир сквозь призму людей, населяющих его. И это, вероятно, не правильно. Не может оплот духовности нести бездушие! Я почти убедил себя в том, что не все еще потеряно, когда подошел ко входу в храм. Но затем увидел мраморную табличку, висящую у двери, и понял, что ошибался. Надпись на ней гласила: «Вход в храм лицам, не достигшим шестилетнего возраста, строго воспрещен! Цена входного билета в будние дни – 50 гривен. В субботу, воскресенье и праздничные дни – 100 гривен. Благословен, всяк сюда входящий!». Причем, основной текст был выгравирован на камне золотистыми буквами, а цены подставлялись отдельно с помощью пластиковых табличек. Инфляция, знаете ли… Куда же без нее?
Меня передернуло, как будто я увидел нечто отвратительное, лежащее в тарелке, из которой только что ел. Переступить порог храма так и не решился. Лишь проводил взглядом крестящуюся старушку, которая отвесила поклон до земли и вошла внутрь. Опомнился уже после того, как та скрылась в сумраке храма. Уж слишком странно бабулька перекрестилась! Она сложила три пальца вместе, прикоснулась ими ко лбу, описала четверть круга к левому плечу, провела такую же дугу к животу, к правому плечу и снова вернулась ко лбу. Вышел эдакий круг. Затем потерла пальцы друг о дружку и сунула руку в карман шерстяного платья.
Снова круг… Я отошел на несколько метров вглубь двора и посмотрел наверх. Купола и в самом деле венчали круги вместо крестов. В остальном же строение выглядело вполне привычно для православного человека.
Стало не по себе. Видимо, слишком рано я ушел из больницы и болезнь, подкосившая всего неделю назад, все еще напоминала о себе. Во дворе храма стояло несколько скамеек. Выбрал единственную, которая находилась в тени деревьев, присел. По лицу катились крупные капли пота.
Массивные въездные ворота разъехались в стороны, и во двор въехал черный «Мерседес» с наглухо тонированными стеклами. Тихо шурша широкими покрышками по горячему асфальту, вырулил на небольшую парковку позади храма и остановился. Открылась задняя дверь. Из машины вышел высокий, толстый человек в рясе. Даже мешковатая ряса не могла скрыть невероятных размеров живот, выпирающий вперед на добрых полметра. На толстой шее, вместо привычной цепи с крестом – серебряное украшение, из скрепленных друг с другом круглых пластин, напоминающих монеты. Пухлые пальцы сжимали ручку кожаного портфеля. Другая рука, при ходьбе, небрежно размахивала кадилом, висящем на длинной позолоченной цепи. Он вальяжно двинулся по тротуару к входу в храм. Проходя мимо, священник бросил на меня суровый взгляд, но заметив, что я смотрю на него, растянулся в приветливой улыбке и кивнул. Я присмотрелся к украшению. Это и в самом деле были монеты! Причем очень старые! Я бы даже сказал античные. На одних был изображен орел, с опущенными крыльями, стоящий на неестественно длинных ногах, а на других – мужской профиль с лавровым венком на голове. Монеты чередовались. Скорее всего, они были одинаковыми, просто аверс чередовался с реверсом. Точное их количество я сосчитать не смог. Навскидку – десятка три, не меньше.
«Неожиданно!» – удивился я и вскинул брови. Священник заметил это и, сделав по инерции еще два шага, остановился. Медленно развернулся ко мне и, шумно дыша, застыл.
– Тебе плохо, мил человек? – пробасил батюшка и нахмурился, – Бледный какой-то.
Мил человек!? Вот это поворот! Да и забота в голосе! Чудеса?
– Есть немного. Но мне уже лучше. Благодарю.
Священник как-то странно поморщился, затем отодвинул рукав рясы, под которым блеснул золотом «Ролекс», поставил на край скамейки портфель и с шумным выдохом уселся рядом. Деревянные планки под его весом прогнулись. Он откинулся на спинку, достал из портфеля носовой платок и протер влажный лоб.
– А в храме что? Был уже?
– Нет. Не был, – честно признался я, глядя в сторону. Разговаривать с ним не было особого желания. Если во мне и теплилась какая-то надежда по пути сюда, то после ознакомления с «прейскурантом на церковные услуги» она попросту растворилась. Вся эта важность, которой светился духовный сановник, теперь навевала тоску и грусть.
– А что ж так?
– А денег нет! – с вызовом буркнул я. На этот раз соврал, конечно, но обойтись без сарказма никак не получалось.
– Вижу, не только тело у тебя в унынии, но и в душе смятение. Не из тех ты людей, что в храм без особого повода ходит. Так ведь? Деньги у всех есть, мил человек. Просто не все это понимают и тратят бесценное на тлен.
А вот и еще один поворот! «Бесценное на тлен»? «В душе»? Оказывается, здесь даже понятие такое имеется – «душа»! Стало, вдруг, интересно, что они вообще вкладывают в это слово, и я, не особо заморачиваясь, спросил:
– И что такое душа?
Священник смерил меня назидательным взглядом, усмехнулся и задал вопрос, не выдерживая вопросительной интонации. Будто утверждал, а не спрашивал:
– А ты не знаешь!?
Я пожал плечами, а для убедительности даже губы искривил.
– Душа, сын мой, это бессмертная суть твоя. То, что отлично от бренного тела. И, после смерти тела, ее ждет либо жизнь вечная, либо муки вечные. Зависит от того, как ты проживешь эту жизнь, на что потратишь.
– Угу, – кивнул я, – И как же мне избежать печальной участи?
– Покайся, причастись, заплати и не греши, – священник улыбнулся.
– То есть, соблюдай заповеди и все такое… Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Да?
Он кивнул. Стало понятно, в какое русло переходит беседа и я, решив воспользоваться возможностью, задал провокационный вопрос:
– Скажите, пожалуйста… – я не знал, как к нему обращаться, поэтому возникла неловкая пауза. Священник понял, в чем дело, и сам представился:
– Отец Михаил.
– Скажите, пожалуйста, отец Михаил, а существует ли заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»?
Тот, вдруг, стал серьезным. Улыбка исчезла с лица, глаза уставились под ноги, а руки, обхватив необъятный живот, сцепились в замок в районе пупка.
– Вот оно что, значит… – начал он, не торопясь, явно тщательно подбирая слова, – Все мы от рождения наделены бесами, от коих избавляемся. Мы подвергаемся в этой жизни испытаниям, преодолевая которые, очищаем бессмертную душу свою, данную богом. И любовь из них – самое важное испытание. Ибо, что есть любовь? Крайняя степень лицемерия. Стремление подкупить душу ближнего своим притворным вниманием. А что есть подкуп без денег? Обман! Тот, кто любит – соблазняет, привязывает, заманивает приторной сладостью ядовитого меда. И конечная цель у любящего всегда одна – взять себе! Завладеть бессмертной душой ближнего! Не отдать, но отнять! Присвоить! Так что есть любовь, сын мой? Неприкрытое лицемерие! Откровенное! И лицемерие есть грех. А все греховное – от лукавого. Так, как может быть заповедь божья греховной? Никак.
