Покров над Троицей (СИ) - Васильев Сергей (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT, .FB2) 📗
— А Романовым что с того? Какой прибыток?
— Не скажи. Самозванец отблагодарил их сполна. Мёртвых — с почестями перезахоронили, ссыльных — вернули, а монаха Филарета облачили в архиерейские одежды и повелели быть «нареченным» Патриархом Московским и всея Руси.(***) Но ему мало. Не того полета птица — при воре состоять…
— Пустое, — махнул рукой Долгоруков, — худородны Романовы. Не поддержит их ни одна фамилия боярская. Мстиславские, Воротынские, Шереметевы, Трубецкие, Черкасские, Голицыны — любые из них родовитее да состоятельнее будут… Никто под руку Романовых не пойдёт — спесь не позволит.
— Не поддержат бояре — поддержит посад, — вздохнул Иоасаф. — Филарет — змея, кошкой ласковой обернуться способная, на коленях пригреться, лагодити зело(****), а потом ужалить исподтишка.
Архимандрит вздохнул коротко, плечи его опали и глаза погасли, словно исчерпали запас внутренней энергии.
— Молиться буду, чтобы управил Господь наш головами боярскими и не допустил поругания Отечества, отдав под власть клятвопреступников и христопродавцев. Пиши, Иван!
«Гетману Сапеге, каштеляновичу киевскому и всем его латинским соглядатаям. Да будет известно вашему темному царству, что напрасно прельщаете вы Христово стадо; и десятилетнее отроча в Троицком монастыре смеется вашему безумному совету. Не изменим ни вере, ни Царю, хотя бы предлагали вы и всего мира сокровища»…
* * *
С Долгоруковым Ивашке работалось хлопотно, но интересно. Тягомотное сидение за переписыванием грамот и книг сменилось круглосуточной беготней по стенам и башням, где воевода наводил порядок, укреплял дисциплину, топал ногами, кричал, рукоприкладствовал, а потом требовал у Ивашки записать-запомнить потребности стрельцов и пушкарей, «дабы способствовать зело сторожкой службе». Ещё более яростные скандалы сопровождали князя при посещении ключника монастыря Иосифа Девочкина. Тот наотрез отказывался беспрекословно выполнять распоряжения воеводы, по первому требованию выдавать необходимое снаряжение и провиант во всё возрастающих количествах.
— Я что, для себя прошу? — Долгоруков стучал по столу так, что сотрясался весь пол в казначействе, — мне войско надо одеть, накормить, обиходить, чтобы на стенах не мёрзло и не христарадничало.
— Да им, аспидам, сколько не выдай — всё сожрут, — возражал сухонький коротышка Девочкин, пряча за спину связку ключей, — все припасы за неделю схрумкают. А что потом? Зубы на полку? Зима еще не пришла, а амбары монастырские уже наполовину пусты.
В монастыре было тревожно не только с едой. Три тысячи человек из окрестных сел, набившиеся за стены обители, нуждались в крове, продовольствии, в теплой одежде, а на такое количество постояльцев монастырские запасы не рассчитаны. Быстрее всего таяли дрова, и не было никакой возможности сократить их расход. Люди грелись у спасительного огня и всё равно мёрзли и болели. Но без круглосуточно полыхающих костров октябрьские холодные ночи не пережил бы ни один сиделец.
Гремя ножнами сабли и хлопнув от души дверью, воевода уходил от ключника в расстроенных чувствах, а Девочкин шёл к архимандриту, и старцы, помолясь, отпускали нужное количество кожи и сукна, свинца и пороха, круп, соленьев и другого припаса. Оружейные мастерские спешно меняли фитильные пищали стрельцов на собственные — кремниевые, удобные и дальнобойные. На две трети княжеские запросы монастырь удовлетворял. Все ждали помощи, обещанной из Кремля, с надеждой смотрели на московский тракт, но он был тих и пустынен.
* * *
Долгоруков вскарабкался на пузатую Пятницкую башню, четвертую за вечерний обход. Тяжело дыша, опёрся о край стрельницы, наклонившись вперед и прищурившись. Ивашка выглядывал из-за его спины, забравшись на огромный медный котел в сто ведер, заполненный почти до краев застывшей черной смолой.
— Ходят? — коротко спросил князь у сотника, провожая взглядом польский отряд, скрывающийся за мельницей.
— Ходят, бисовы дети, — вздохнул Иван Ходырев, дворянин из Алексина, прибывший в монастырь со своим отрядом аккурат накануне осады. — Два раза в день — утром и вечером. Доходят до гумна, разворачиваются и обратно…
Короткий строй польских жолнежей в синих кафтанах спускался от Терентьевской рощи к Кончуре и брёл неторопливо по берегу речки к запруде.
— Плохо, что мельницу оставили, — вздохнул Долгоруков, — муки в обители — кот наплакал. Чем людей кормить?
— Худо, — согласился сотник, — да где ж удержать её, когда латиняне так ломят?
Постояли минуту молча, глядя на загадочный польский отряд, скрывшийся за мельницей.
— Сейчас обратно пойдут, — зачем-то понизив голос, произнёс сотник.
Словно откликаясь на его слова, из-за остроконечной крыши показалась голова отряда.
— Это не они, — вырвалось у Ивашки, неподвижно замеревшего на чане со смолой.
— Как не они? — удивился Долгоруков.
— Да ты что, малец, кафтаны да шапки ляшские не различаешь? — усмехнулся сотник.
— Кафтаны те же, — согласился Ивашка, опасливо косясь на князя — не заругает ли? — да только сюда шли в чистом, а уходят в грязи вымазанные, словно ночевали в луже, а на сапогах комья свежей земли, как с пашни… А ей там и взяться негде — бережок, песочек да камни.
— Ишь ты, глазастый какой! — удивился сотник…
— Дошли до мельницы чистые, развернулись и сразу же обратно — грязные… Даже специально тщитися — измазюкаться времени не хватит… Стало быть… — перечислял странности воевода.
— Неужто подкоп? — присвистнул сотник.- Меняют копателей латиняне. Одни приходят, другие на отдых направляются… А со стороны кажется, что одни и те же…
— Сколько сажен от стены до мельницы? — уточнил Долгоруков.
— Меньше сотни. И бережок там крутой, от нас закрывает, копать удобно…
— Вот и появилось у нас неотложное дело…- упершись взглядом в мельницу, словно пытаясь проникнуть сквозь твердь, произнес воевода. — Беги, Иван, к детям боярским, скажи, я распорядился — пусть выходят со своими сотнями Иван Есипов, Сила Марин, Юрий Редриков, Борис Зубов да Иван Внуков. Давно просили меня потешиться, пусть разомнутся… Молодец, Ивашка, не иначе ангел поцеловал тебя, дабы узреть нам коварство литовское.
* * *
Ворота открыли, когда быстрый осенний день подходил к концу, вблизи крепости прекратили гарцевать разъезды лисовчиков, и со стороны польского лагеря потянуло ароматным варевом.
— Ну, с Богом! — Иоасаф размашисто перекрестил всадников, построенных в колонну по два.
Голохвастов поднял руку, кивнул, и переславские, владимирские, алексинские сотни лёгкой рысью, без лишнего шума минули Красные ворота, устремившись к мельнице и охватывая её с обеих сторон. Сверху, с высоты Пятницкой башни казалось, будто серые ручейки потекли по жухлой траве, и только изредка под епанчами, как рыбий бок в омуте, отсвечивали фамильные шамахейские шолома и бахтерцы, наручи и батарлыки, навоженные золотом и серебром.
Вслед за кавалерией, переваливаясь на ухабах, покатились крестьянские телеги, тяжело груженые зерном. Монастырские служки торопились воспользоваться оказией и, пока дворяне ратятся, намолоть как можно больше муки. Последней из крепости вышла стрелецкая сотня Вологжанина с предписанием стать крепким тылом и опорой поместной кавалерии, занять позиции вдоль речки Кончуры, поддержать детей боярских на обратной переправе огнём своих мушкетов, не дать перерезать беззащитных мукомолов.
Польский наряд, ковыряющийся в земле, умиротворенный спокойной жизнью, особо не потревоженной до сегодняшнего дня, вечернюю вылазку откровенно проспал. Когда речушка забурлила под сотнями конских копыт, со стороны мельницы раздались истошные вопли тревоги, затем под высоким берегом послышался лязг стали. После короткой схватки жалкие остатки жолнежей пустились наутёк, преследуемые радостно кричащими всадниками.
— Куда! Стоять! Назад! — разорялся в башне Долгоруков, опасаясь засады. Но разгоряченные погоней ничего не видели и не слышали. Азарт легкой победы над застигнутыми врасплох копателями, не добравшимися до огнестрельного оружия, вскружил головы лихим, застоявшимся без дела дворянам, и они, настёгивая коней, спешили превратить бегство противника в его полное уничтожение. Польский лагерь, пребывавший в предвкушении плотного горячего ужина, быстро опомнился, зашумел, разорвал сумерки громкими отрывистыми командами, призывными звуками горна, намереваясь как можно быстрее отравить московитам радость победы. Та-дах! — впопыхах и не прицельно, больше, чтобы напугать, чем попасть, громыхнули пушки со сторон Терентьевской рощи. Над головами взвизгнул тяжелый дроб, вспенил воду, словно великан огромной ладошкой шлепнул по речной глади. Затарахтели вразнобой караульные мушкеты, слишком слабосильные, чтобы дотянуться свинцом до русской кавалерии. А из-за свежего частокола выметнулась дежурная сотня полковника Лисовского, устрашающе визжа и улюлюкая.
