Нова Проспект (СИ) - "J.C.Elliot" (библиотека книг .txt) 📗
— Посмотрим, — упрямо сказала Цири. Лицо ее слегка скривилось.
— Да разве я тебя останавливаю, великая просветительница? — усмехнулся Эмгыр. — Посмотрим, конечно. Может, у тебя получится, потому что у меня…
Он застыл у императорского пруда со своими любимыми золотыми карпами и задумался. И так долго думал, что и Цири заскучала, уставившись на него застывшим взглядом.
— Ни diable не вышло, — наконец сказал Эмгыр.
****
Мальчик снился ей все чаще. Худенький, пепельноволосый, сероглазый, испуганный, и — она сердцем чувствовала — очень несчастный.
Цири ненавидела себя каждый раз, когда просыпалась.
Но что делать? Что сказать? Я — твоя мать? Но она ему не мать. Цири не держала мальчика под сердцем, не качала младенцем, отца его она не то что не любила — ненавидела. Зачем давать ложную надежду? Она не сможет прийти на Тир на Лиа и спасти его, не приведя с собой Их.
Пустое, она ему не мать. А он — не ее сын. Он — эльфский принц, сын Дейдры Сеабагар и Карантира Ай-Фейниэль, золото и сокровище эльфской расы, за которое они своими мелкими зубами вырвут глотку. Пусть будет там, где ему место — а место ему на Тир на Лиа.
Но один сон все же никак ее не давал ей покоя. Сон, который не исчезал из памяти и упрямо сидел в ней.
Мальчик шел по хорошо знакомому ей тронному залу — там когда-то восседал, как неподвижная статуя, Ауберон — а на алебастровом мраморе вокруг трона распластались неподвижные тела. Шел и шел, и не было конца его дороге, потому что он никак не мог найти выхода, а вокруг стояла такая тишина, какая бывает только в склепах. Шёл и шатался, как неживой, и глаза у него…
Цири стонала во сне, и ее охватывал страх. О таких глазах пророчила Итлина. Страшные глаза. Не должно быть у детей таких глаз…
Каждый раз, когда она заглядывала в его серые глаза, то просыпалась.
— Цири? — сонно спросила Филиппа.
— Опять, — пожаловалась она. — Опять он. Мальчик.
Филиппа потянулась и поцеловала ее обнаженное плечо. Волнистые темные волосы, которые чародейка только ночью выпускала из плена двух кос, защекотали Цири шею.
— Помнишь, что я говорила тебе? — спросила Филиппа. — Всего лишь сон.
Йеннифэр Цири не рассказывала про мальчика под страхом смерти.
Бросила своего ребенка на съедение волкам. Мать-кукушка. Как ты могла так поступить?
А Aen Elle? Как они могли так поступить с ней?
— Всего лишь сон, — эхом повторила Цири.
Но заснуть ей больше не удавалась.
Не спала и Филиппа. Сначала просто лежала, поигрывая со вздымающимся на обнаженной груди пентаклем, а потом встала, накинула халат из тончайшего красного шелка, и о чем-то долго говорила по мегаскопу с чародейкой, в прононсе которой угадывалось Старшее Наречие.
****
По осени объявили помолвку Цириллы Фионы Элен Рианнон, Императрицы Нильфгаардской, и Балдуина Хенгфорса, принца Ковирского.
Венчание назначили на Саовину, в главном соборе Церкви Великого Солнца
— Лебеде пришлось подвинуться в угоду политическим интересам. В честь помолвки Эмгыр произнес скучнейшую речь, в которой обрученным отводилось ровно одно предложение на двоих, а все остальные были посвящены крепкому союзу между Ковиром и Нильфгаардом, жемчужиной Севера и Великой Империей Солнца.
Парадная зала и окружающие ее галереи были до предела заполнены людьми — рыцарями, дамами, дворянами, богато одетыми горожанами. Они с принцем Хенгфорсом обменялись целомудренными поцелуями в обе щеки. Придворные зааплодировали и заулюлюкали от умиления.
— Так лучше для Нильфгаарда, — шепнул ей раскрасневшийся жених.
От принца Ковирского пахло медом и вереском, подбородок показался Цири несколько вяловат, а глаза чем-то смахивали на эльфьи. В остальном — ничего. Терпимо.
С подбородка воды не пить, а многочисленные залежи драгоценных металлов и соли ей еще пригодятся.
— Так лучше для Ковира, — спокойно согласилась Цири.
«Салют!» — крикнула Филиппа, высоко подняв бокал с игристым. Франческа Финдабаир телепатически спросила у Цири, кто же сшил ей такое невероятное платье (никогда не видела такой невесомой парчи!), и попросила поделиться адресом швеи. Швея сидела прямо позади неё и крутила в руках аметистовый амулет.
Геральт методично раздирал на куски королевского лобстера. Йеннифэр предупреждающе держала руку на предплечье ведьмака, чтобы тот ненароком не перешел на людей.
Цири не могла дождаться, когда же наконец закончится празднество, и они с Геральтом откроют бутылку ядреного абсента (прости, Цирька, второй месяц пребываю в Беленицах, в корчме «Последний путь» в беспробудном пьянстве и половых излишествах. Но ты бывай и не хворай! Навеки твой друг, Золтан Хивай), и Геральт расскажет ей, как завалил в Офире вот такенного кракена. Если верить Лютику, тот был размером с небоскрёб.
Раз ей уже не доведется, то хоть послушает.
****
Лютик в честь празднества написал Балладу о Железной Деве. Такую слезливую, что благородные барышни за одну песню изводили по два, а то и три шёлковых платочка. Бард, курвы его раздери, неизменно бисировал дважды, а то и трижды, и с дня на день собирался отправиться в турне по Яруге.
Сквозь тьму и равнодушие миров не пронести любви. Одно лишь иииимя… Чужое, несозвучное с другими, из букв его сочащаяся кровь, и голос в предрассветной тишине спустя года останутся на пааааамять.
Пространство сталь сожмет и излома-а-ет, но дрогнет пред владычицей своей, свернувшись Уроборосом у ног. Петлю сильней затягивает вреееемя, цена порой значенья не имеет, платить сполна придётся всё равно.
Реальности — бессчетные круги на глади мира. Бег по кромке смерти. Судьба сама не выбирает жееееертву — её как дар решают принести, чтоб сохранить слабеющую жи-и-изнь.
Мечтая явью сделать миражи-и-и, вслух не давать напрасных обещаний — надежды в слове меньше, чем в молчаньи. Но нет преград для струн, что зазвучали, сплетая две потерянных души-и-и-и.
«Ничего не рассказывал, — клялся Геральт. — Сам почуял, чертяга, своим менестрельским чутьем».
Цири отправила барду письмо. С императорским гербом Нильфгаарда, латунной печатью, на дорогущем пергаменте. В нем написала только одно предложение:
«В жопу себе засунь свою балладу, Лютик».
Нет, все же два.
«Искренне твоя, Цирилла».
****
Он ей снился. Иногда — приятные, яркие сны, после которых она просыпалась со сбившимся дыханием и покрасневшими щеками. Пицца, виски и маленький двухместный диванчик. Горький запах Royal Hellhounds. Черные пальцы, мягко сжимающие ее быстро вздымающуюся грудь.
«Однажды в далекой-далекой галактике…»
Иногда — коридоры логова Винтермьюта и ничего не выражающие, желто-зеленые глаза с черными провалами зрачков.
Оба варианта она одинаково ненавидела.
Временные линии перемешивались в памяти. Она помнила и ту, где проклинала Адама и Шарифа за то, что они сделали с ее ногами. «Новейшие, лучшие, самые быстрые импланты Sarif Industries, пять миллионов баксов, ну что еще вы хотите от меня, мисс Рианнон?» И ту, где вместо неё пришлось расплачиваться Фариде.
Она и сама не могла ответить, какая из них настоящая, и где осталась настоящая Цири.
Подозревала, что в песках Междумирья.
****
Йеннифэр устроила себе лабораторию в южном крыле. С присущей ей размахом и эпатажем — не забыла притащить и любимое чучело. Филиппа — в северном, поближе к спальне Императрицы. Ассирэ предпочитала кочевнический образ жизни.
Эмгыр жаловался, что он под ведьминской осадой.
Йеннифэр работала как проклятая. Цири задавалась вопросом, спит ли она вообще — каждый раз, когда она навещала чародейку — утром или вечером, днем или ночью — та была поглощена чтением трактатов толщиной в локоть. Око Бафомета и вправду оказалась злой шуткой эльфов, и Геральт первым кораблём отправился в Офир в поисках джиннов времени. Единорог все больше покрывался пылью.
Чародейка похудела, глаза запали, тонкие пальцы — в химических ожогах, а чёрные кудри (неслыханно!) — не уложены.
