Покров над Троицей (СИ) - Васильев Сергей (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT, .FB2) 📗
— Хорошо, — кивнул воевода,- не время нынче сказки разбирать. Главное — крепость оборонить, а кто и когда опалу учинил — то не моё, а царское дело. Но обещай, отче, не далее как завтра, покажешь мне все свои военные секреты, что по уголкам монастыря попрятаны. Чувствую, удивишь меня и не раз…
* * *
— Посторонись, — зычно прокричал возница, и тяжело нагруженная телега с капустными кочанами вплыла на монастырское подворье. Ивашка с Игнатом еле успели отскочить в сторону, едва не уронив свои импровизированные носилки и чуть не сбив двух монашек, в которых Ивашка сразу узнал государыню Ксению и её наперсницу — инокиню Марфу, в миру — княжну Старицкую, королеву ливонскую.
— Куды прёшь, остолбень! — замахнулся на обомлевшего Ивашку следовавший перед монахинями слуга.
— Силантий, угомонись, — властно приказала ему Ксения, отпрянув. — Кто это?- потянулась она к лежащей на носилках Дуняше.
— Из посадских, государыня, — тяжело вздохнул Ивашка, — матушку её совсем посекли, а девица вот выжила…
— Господи, совсем ребенок! — всплеснула руками Мария Владимировна.
— Куда несете? — требовательно спросила Годунова.
— Ей бы к лекарю, — вставил слово Игнат, — кровь остановили, но что делать дальше — ума не приложу.
— Поворачивайте ко мне, — повелела царевна, — я о ней позабочусь, а ты, Силантий, силушку свою могутную пользуй с толком — найди и приведи мне лекаря, принеси чистой воды.
Богатырь будто испарился. Спорить с Годуновой было не принято.
— Благодарствую, матушка, — попытался Ивашка поклониться, не отпуская носилки, — век твою доброту помнить буду.
— Это хорошо, — благосклонно кивнула Ксения, — помнить добро — благостно. Немногие способны на такой подвиг. Но хватит любезностей, покуда надо дело делать…
* * *
В тот же день количество защитников крепости из ополчившихся посадских увеличилось на пятнадцать сотен, а уязвленные поляки принялись круглосуточно обстреливать монастырь. Но даже в самые опасные дни Ивашка с Игнатом находили время навестить Дуняшу, угостить её, чем Бог послал, скоротать время и просто развести тоску руками. Вот и сегодня писарь, закончив дела, собрался бежать в гости к Ксении, а тут, как назло — обстрел. Ну ничего, он сильный, он соберется и сможет!
Паренек еще раз вздохнул, набрал в грудь воздуха, собираясь распахнуть подвальную дверь, как вдруг кто-то с улицы привалился к ней всем телом, ругнулся, кашлянул и произнес хрипло:
— Однако, жарко сегодня… Глядишь — ненароком свои зашибут… Суму не обронил?
В ответ донеслось невразумительное мычание…
— Смотри у меня! Отдашь в руки брату Флориану. А этот перстенёк — лично гетману. На палец не надевай — не налезет. Поймают — молчи, целее будешь! Воротишься обратно по условленному знаку. Пока его не увидишь — даже не пытайся! Ну всё, пора! Дай, я тебя обниму, брат! С Богом!…
* * *
Справка:
Охабиться — прятать, вводить в заблуждение
Обажить — обмануть.
Сказка — в понимании того времени — любое повествование.
(*) Пря́сло — в русском оборонительном зодчестве участок крепостной стены между двумя башнями. То же, что и куртина в европейской терминологии.
(**) Печура(камора) — в русской архитектуре XIV века название артиллерийских казематов с пушечной амбразурой в толще крепостных стен. Термин возник и закрепился благодаря внешне похожему устью на фасаде традиционной русской печи.
(***) Весовая гривна — 206 грамм.
(****) Длина русского боевого лука составляла в среднем 150–160 см со снятой тетивой, и примерно 130 см — с надетой, при среднем росте человека — 160 см.
(*****) Средней квалификации лучник умел выпускать 10 стрел, a его опытный товарищ — 16 стрел в минуту.
Глава 6
Оружейная палата Троицы
Обойдя оружейную палату Троицкого монастыря, оглядев арсенал, где в кожаных чехлах хранились шлемы, кольчуги, боевые топоры, сабли, луки и стрелы, пересчитав на дубовых полках готовые к употреблению пищали и переговорив с архимандритом, князь Долгоруков остро почувствовал, что не хочет покидать пушкарский двор. Выглядел он надёжным и основательным, внушающим уверенность, что обитель выстоит и победит.
Кузничная башня и её пристройки отделялись от остального монастырского подворья невысоким, крепким тыном с хмурой многочисленной стражей, зорко следящей за шустрыми посадскими. Эта часть монастыря выделялась деревянной мостовой со снующими тачками, гружёными древесным углем и кричными брусками, кисловатым запахом горячего железа и сухой рабочей атмосферой, напрочь игнорирующей внешние раздражители.
В левом крыле на разные голоса, и басом, и заливистым подголоском звенели молотки дон-дон-дилинь… дон-дон-дилинь. Из горна в дальний угол неуверенным красным светом мерцали угли в сторону единственного окошка, перед которым был устроен грубый верстак с лежащими на нем железными заготовками. Убранство кузницы, несмотря на пригожий день, тонуло в таинственных сумерках. На это была своя причина. Чтобы качественно выковать заготовку, кузнецу нужно определить, насколько она раскалилась. Готовность оценивали по цветам каления, и только спасительный полумрак позволял разглядеть необходимый оттенок свечения, понять степень накала, увидеть желто-красные переливы. Чтобы определить температуру металла, кузнецы использовали даже бороду, поднося нагретую деталь к щетине. Если волоски трещали и закручивались, приступали к ковке.
Кузнец — человек, обладавший властью над металлом, широкоплечий и коренастый, мышцы которого бугрились от работы с молотом, неспешно прохаживался мимо шпераков(*), покрикивая на подмастерьев, ваяющих «чеснок»(**). Длинные, чуть желтоватые волосы, перехваченные на лбу серебряным обручем, и окладистая борода делали его неотразимо похожим на древнерусского волхва, а внимательные глаза, отражающие свет горна — на медведя-оборотня из русских сказок.
В правом крыле башни, как Змей Горыныч, огнём пыхтела горновница, украшенная огромными мехами, похожими на медвежьи уши. Она извергала из широкой трубы грязно-серый дым, и тот втыкался в низкие тучи указующим перстом, напоминая присутствующим о незримой связи горнего и земного. Горн, называемый чистильницей, подпитываемый воздухом от мехов, яростно дышал жаром. В струях горячего дуновения суетился обжигальщик, ворочая длинной кочергой красно-синие угли.
От жаркого духа, льющегося из огненного зева, воздух делался нестерпимо кусачим, опаляя на вдохе и на выдохе. Под ногами хрустела металлическая «треска» — крупинки шлака и осыпавшееся с криц сорное железо. Все в саже, туда-сюда сновали молотобойцы и мальчики, раздувающие меха. Посреди суеты монументально и основательно стоял пушечных дел мастер в кожаном фартуке и льняной рубахе с подвернутыми рукавами, со взглядом исподлобья, украшенным кустистыми седыми бровями и такой же бородой. Одного легкого наклона головы и движения глаз великана хватало, чтобы присутствующие замерли, осознали, что надо делать и продолжили свою муравьиную суету.
По мере готовности крицы, по приметам, известным только мастеру, плавильщик вынимал бесформенный кусок металла и с грохотом кидал на наковальню. Тяжелый пятипудовый молот поднимался колесом, обращаемым усилием унылых волов, разбрызгивая окалину, падал с двухсаженной высоты, придавая заготовке вид бруска или растягивал в длину, пока она не превратится в равномерные полосы.
Дверей как таковых в горновнице не было, скорее всего для лучшего проветривания. Мастер, не покидая рабочее место, мог лицезреть через широкий проём происходящее за пределами башни, где его подручные ваяли формы для литья пушек — лёгкое и прямое бревно, называемое стержнем, обвивали льняной веревкой, перемежая её глинистой землей с лошадиным навозом, просушивали, обращая над горящим угольем. В это время другая бригада обкладывала железными полосами и стягивала обручами уже просушенную форму, ставила строго вертикально, засыпала землёй все пространство вокруг неё, аккуратно выкручивала стержень и уступала место литейщикам.
