Т. 09 Свободное владение Фарнхэма - Хайнлайн Роберт Энсон (бесплатные версии книг txt) 📗
Зажав ее ноги между своих, Гамильтон завел ей руки за спину — стиснув в конце концов обе ее кисти одной рукой. Пока он занимался этими манипуляциями, женщина успела его укусить.
Окончательно лишив гостью возможности двигаться, Феликс откинулся назад, держа женщину подальше от себя, и заглянул ей в лицо.
— Вот теперь мы можем побеседовать, — бодро сказал он и, примерившись, влепил ей пощечину — не слишком сильную, но достаточно чувствительную. — Это за укус. Никогда больше не делайте этого.
— Отпустите меня!
— Будьте благоразумны. Приглядитесь повнимательней и увидите, что я тяжелее вас килограммов на двадцать и значительно выше. У вас достаточно силы и твердости, этого нельзя не признать, да только я куда тверже и сильнее. Так что ваши желания сейчас значения не имеют.
— Что вы собираетесь со мной делать?
— Поговорить. И еще, пожалуй, поцеловать.
В ответ она выдала нечто вроде рева тропического циклона, обогащенного обертонами воя и рычания дикой кошки. Когда концерт закончился, Гамильтон приказал:
— Поднимите лицо.
Она не подчинилась. Тогда он свободной рукой забрал в горсть ее волосы и отогнул голову назад.
— Не кусаться, — предупредил Феликс, — или я выбью из вас всю эту дурь.
Укусить она его не укусила, но и не ответила на поцелуй.
— Пустая трата времени, — светским тоном резюмировал Гамильтон, — вы, «независимые» дамы, ничего в этом искусстве не смыслите.
— Я что, плохо целуюсь? — мрачно осведомилась она.
— С тем же успехом я мог поцеловать малолетку.
— Я прекрасно умею целоваться — когда хочу.
— Сомневаюсь. И сомневаюсь, что вы вообще когда-нибудь целовались. Мужчины редко делают авансы вооруженным девушкам.
— Неправда!
— Что, за живое задело? Но это правда, и вы сами это знаете. Даю вам шанс доказать, что не прав, а потом мы обсудим, стоит ли вас отпускать.
— Мне больно рукам.
— Ну…
На этот раз поцелуй длился раз в восемь дольше. Наконец Гамильтон отпустил ее, перевел дыхание, но ничего не сказал.
— Так что же?
— Юная леди, — проговорил он медленно, — я недооценил вас. Я недооценил вас дважды.
— Теперь вы меня отпустите?
— Отпустить вас? Ни в коем случае! Это заслуживает повторения.
— Нечестно!
— Леди, — совершенно серьезно проговорил Гамильтон, — честность — понятие совершенно отвлеченное. Кстати, как вас зовут?
— Лонгкот Филлис. Но не уклоняйтесь от темы.
— Так как насчет повторения?
— Ох, ладно…
Гамильтон совсем отпустил свою пленницу, и тем не менее повторение оказалось столь же продолжительным и захватывающим дух. Отстранившись, Филлис запустила пальцы ему в волосы и растрепала их.
— Вы негодяй! Грязный негодяй!
— В ваших устах это звучит как комплимент, Филлис. Выпьем?
— Не откажусь.
Гамильтон предложил гостье выбрать напиток, торжественно извлек и наполнил бокалы, превратив будничные действия в пышную церемонию, в конце которой встал и торжественно предложил:
— Выпьем за мир?
— Сейчас? Сдается мне, время еще не пришло. Я хочу поймать вас вооруженным.
— Лучше не надо. Вы доблестно сражались и были побиты с честью. Правда, я шлепнул вас — но и вы меня укусили. Так что мы квиты.
— А как насчет поцелуев?
Гамильтон улыбнулся.
— Это тоже был равный и достойный обмен. Не будьте столь обидчивы. Я не хочу, чтобы вы за мной охотились. Давайте! Мир — и пусть прошлое останется в прошлом!
Он поднял бокал, перехватил ее взгляд — и Филлис невольно улыбнулась.
— Ладно, да будет мир.
— Повторим?
— Нет, спасибо. Мне пора идти.
— Что за спешка?
— Мне и в самом деле пора. Могу я теперь получить свой бластер?
Гамильтон потянулся было за излучателем, но захлопнул ящик, проведя по нему рукой.
— Он мой — и вы это знаете. Я его выиграл.
— Но вы же не оставите его себе!
— Именно это я имел в виду, утверждая, что вы, вооруженные дамы, лишь претендуете на мужские роли. Мужчина никогда не попросил бы оружия обратно. Он скорее надел бы повязку.
— Вы оставите бластер себе?
— Нет. Но хотел бы, чтоб вы его больше не носили.
— Почему?
— Потому что хочу пригласить вас пообедать сегодня со мной. И я буду чувствовать себя дураком, сопровождая вооруженную женщину.
Филлис внимательно посмотрела на него.
— Странный вы человек, Гамильтон Феликс. Побить девушку — и потом пригласить ее пообедать…
— Так вы согласны?
— Да, — она отстегнула пояс с кобурой и бросила его Гамильтону. — Потом отошлете его мне. Адрес — на рукоятке.
— В двадцать ноль-ноль?
— Или на несколько минут позже.
— Знаете ли, Филлис, — проговорил он, распахивая перед девушкой дверь, — у меня предчувствие, что у нас с вами впереди великое множество развлечений!
Девушка одарила его долгим взглядом.
— Поживем — увидим.
Глава V
«Просто я более
или менее честен…»
Закрыв дверь, Гамильтон вернулся в комнату. Предстояло немало дел — и срочных. Он подошел к телефону и вызвал Монро-Альфу.
— Клифф? Я вижу, вы уже на службе? Будьте у себя, — и он повесил трубку, не снизойдя до каких-либо объяснений.
Когда вскоре Феликс появился в кабинете Монро-Альфы, тот встретил его с обычной церемонностью.
— Доброе утро, Феликс. Мне кажется или вы действительно чем-то обеспокоены? Что-нибудь не в порядке?
— Не совсем. Я хочу попросить вас об одолжении. Но скажите — с вами-то что случилось?
— Со мной? Что вы имеете в виду?
— Вчера вы напоминали труп недельной свежести, а сегодня прямо-таки искритесь и светитесь. И сплошные птичьи трели на устах… Что за метаморфоза?
— Не думал, что это так бросается в глаза. Но я действительно в приподнятом настроении.
— Почему? Ваша денежная машина объявила о новых дивидендах?
— Разве вы не смотрели утренние новости?
— Признаться, нет. А что случилось?
— Они вскрыли Адирондакский стасис.
— Ну и?..
— Там оказался человек. Живой человек.
Брови Гамильтона поползли вверх.
— Это, конечно, интересно — если только правда. Но не хотите ли вы сказать, будто появление этого ожившего питекантропа является подлинной причиной вашей детской радости?
— Неужели вы не понимаете, Феликс? Неужели не ощущаете значения свершившегося? Ведь он явился к нам из золотого века, он — сын тех простых и прекрасных дней, когда род людской еще не успел испортить себе жизнь кучей бессмысленных усложнений. Только подумайте, о чем он может нам рассказать!
— Может быть… Из какого он года?
— М-м-м… Из тысяча девятьсот двадцать шестого — по старому стилю.
— Тысяча девятьсот двадцать шестой… Погодите-ка… Конечно, я не историк, но что-то не припоминаю, чтобы то время было такой уж сияющей утопией. По-моему, довольно примитивный век.
— Об этом я и говорю — он был прост и прекрасен. Я тоже не историк, но встретил вчера человека, который немало порассказал мне об этом периоде. Он специально изучал ту эпоху, — и Монро-Альфа пустился в восторженное изложение концепции Фрисби Джеральда о жизни в начале XX века.
Гамильтон выждал, пока Клиффорд смолкнет на мгновение, чтобы перевести дыхание, и тогда вклинился в монолог:
— Не знаю, не знаю, но сдается мне, что у вас концы с концами не вяжутся.
— Почему?
— Видите ли, я вовсе не считаю, будто нашему времени незачем желать ничего лучшего, но уж в прошлом лучшего точно не сыскать. Нет, Клифф, клич: «Вернемся к добрым старым временам!» — это чушь. При минимальных усилиях мы научились получать гораздо больше, чем это было возможно когда-либо — на всем протяжении истории.
— Ну конечно, — едко заметил Монро-Альфа, — если вам не уснуть, пока кроватка не укачает да не споет колыбельную…
— Бросьте. При необходимости я мог бы спать хоть на камнях, но сворачивать с шоссе, просто чтобы потрястись на ухабах — увольте.
