Пешка - Виндж Джоан (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗

На следующий день Элнер и я вернулись к работе.

— Потеря Филиппы — все равно что потеря части моего сознания, — сказала Элнер, когда мы шли через комплекс ФТУ в ее офис. — Не представляю, как справлюсь со своей работой.

— Она так усилена? — Я удивился, поскольку всегда был уверен в обратном. У Филиппы, в отличие от Элнер, в мозгу не было ничего похожего на гнезда нейроподключения.

— Нет, — с легким замешательством ответила Элнер. — Но Филиппа потрясающе организованна. У нее все всегда на своем месте — все те мелочи, которые не позволяют тебе опростоволоситься на людях. И иногда она может принимать информацию быстрее, чем я могу думать.

— Почему вы не можете подключиться ко всему этому сами? У вас же есть нейропровода. Почему даже вы нуждаетесь в помощнике, который делал бы работу за вас?

— Я очень ленива. И не хочу тратить все свое время на прием — как, например, Испланески. Мне нравится, когда я могу отрешиться от забот и взглянуть в глаза дню… нарисовать картину, побывать в незнакомом месте. Филиппа давала… дает мне такую возможность.

Печальная улыбка Элнер угасла, когда воспоминания, накатываясь волна за волной, начали затоплять мозг: Филиппа, потеря, страх, крушение, смерть…

Я успел заставить себя ретироваться, иначе зашел бы слишком далеко. Топалаз работал почти как надо. Наркотик превратил мозг в рентгеновский аппарат. Глаза видели на семь футов вглубь. Начать оказалось делом легким, со знакомым человеком — слишком легким. Я мог, даже не задумываясь о своих действиях, просто подхватить проводок мысли и проследовать по нему обратно, в запутанный лабиринт чужого мозга. Я мог бродить внутри чьей-либо головы, не опасаясь разоблачения и даже подозрения… глубоко внутри — там, в потайной сердцевине личности. У любого человека есть что скрывать. А кое в чем человек не хочет признаваться даже самому себе… даже мне.

Эти мысли вернули меня в ощущения того вечера у Та Мингов: я понимал, что могу украсть у них зрение… и знал, что сделать это было бы ошибкой. Перед смертью Дир Кортелью учил меня, что есть одна причина, по которой твердолобые нас боятся. Дир зашел слишком далеко, он слишком настойчиво пытался убедить их в своей безобидности. Он работал телепатом корпорации, и они обращались с Диром как с грязью. Рубай же ударился в другую крайность, сойдя с ума от власти, пользуясь окружающими, как своей собственностью. И оба они — мертвы. Где-то посередине между ними проходит тропа — для тех, кто хочет выжить. Возможность балансировать на тонком канате и не упасть — то есть не умереть…

Мы с Элнер шли молча, никто из нас не улыбался.

В офисе я принял файлы Джордан, всасывая в себя несколько календарных дней и стараясь извлечь из информации какой-то смысл: встречи, решения, которые должны быть приняты, данные, которые нужно послать или сохранить; тысячи кратких инструкций и подробностей — эта командирская фобия деталей; диетическое питание для члена Конгресса, о котором нужно позаботиться; здоровье чьей-то бабушки, за которым нужно следить, когда бабульке вздумается полететь на какую-то там планету. Ежедневно меняющаяся информация о доброй половине Федерации — и все это Элнер хотела знать, или ей приходилось знать. Теперь я понял, что имела в виду Элнер: даже простая сортировка информации не оставит ни единой свободной минуты, чтобы проанализировать данные и сделать выводы. Возможно, мое отношение к Джордан никогда не станет лучше, чем ее — ко мне. Но теперь я уважал ее, по крайней мере; уважал то, что она делала — имея обычный человеческий мозг.

Нося в памяти информацию Джордан, я влился, следуя за Элнер, в безостановочное, вечное движение: мы шли по залам и коридорам, лично нанося визиты, хотя можно было отделаться и видео. Члены Конгресса сменяли друг друга в бесконечной цепи разговоров — Элнер с каждым обсуждала предстоящее голосование по дерегуляции. «Если ты приходишь лично, люди тебя помнят», — говорила Элнер, и глаза ее блестели желанием верить в это. Я скармливал ей имена, нужные детали, вычитывая их прямо из головы ее собеседников, если в моей собственной они отсутствовали, и вкладывал их в мозг Элнер — так бережно и незаметно, что Элнер почти верила, что вспомнила их сама. Но это было не так, что Элнер прекрасно знала. И поначалу бросала на меня тот самый взгляд каждый раз, когда это происходило. Но потом перестала.

Иногда, увидев мое лицо, люди, с которыми хотела поговорить Элнер, оставляли меня ждать в холле — как правило те, кому было что скрывать. Я покорно ждал снаружи, но, увы, никакой пользы им это не приносило. Все чаще и чаще, когда Элнер выходила из очередного кабинета, ее глаза выискивали в моем лице ключ к разгадке. Мы сделали с дюжину визитов, перед тем как Элнер набралась духу, чтобы спросить:

— Я делаю какие-нибудь успехи? Встречаясь со всеми подряд?

Я неопределенно пожал плечами, отводя взгляд.

— Некоторые. Может быть…

— Вы не должны врать мне, — сказала Элнер, начиная хмуриться: внутри нее надежда уступала место недовольству. — Итак, ваш ответ «нет».

Я без энтузиазма кивнул.

— Я подозревала. Разговаривая с ними, я начинаю по-настоящему верить, что передо мной — человеческие существа; а они-то всего-навсего — принимающие информацию машины. Человека, возможно, я и могла бы убедить, но, в конце концов, голосуют вовсе не люди. И зачем только я спрашиваю? — От внезапной ярости Элнер резко вскинула голову. За этой яростью скрывалось одно: вчера, несмотря на взрыв и жертвы, специальный комитет закончил изучение вопроса по дерегуляции наркотиков и одобрил ее, назначив голосование Конгресса через несколько дней. И теперь Элнер знала, что, вне зависимости от ее действий, дерегуляция пройдет.

— Почему это так важно для вас? — спросил я, стараясь не разрешить себе залезть поглубже и выяснить все, не задавая вопросов. — Ведь суть дела не в этом и голосование — не должность в Совете…

Несколько секунд Элнер пристально смотрела на меня, боясь, что я приготовился сделать то, что я как раз старался не делать. Когда я не ответил на свой собственный вопрос, Элнер, замедляя шаг, отвела глаза.