Операция прикрытия - Синякин Сергей Николаевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Сталин старчески заложил руки за спину и отправился в| малое путешествие, как он сам называл прогулки по кабинету. Все ему было ясно, сейчас он продумывал меры, которые должны были пресечь распространение в обществе политически вредных идей, содержащихся в обращении.
И все-таки одна мысль смущала его, подобно Мефистофелю, она не оставляла и вождя. Подкрадываясь, мысленный демон то вкрадчиво шептал ему на ухо, то кричал, заставляя вскипать кровь, — бессмертие! Возможное бессмертие — вот чего не хватало стареющему вождю, недавно отметившему свое семидесятилетие.
Он с раздражением вытащил трубку изо рта. Сейчас подарок Нестора Лакобы вызывал у вождя неприязнь. Некстати вспомнилась история тридцатых годов, когда отправившийся на прогулку со своими детьми и Нестором Сталин бросил Лакобу на острове, и тот с этого острова с огромным трудом выбрался. История была неприятной, и Сталин ощутил неожиданный стыд за случившееся с ним в прошлом. В яростной попытке избавиться от неловких воспоминаний Сталин швырнул трубку в стену. Послышался звон стекла — трубка угодила в портрет Ленина, который висел в кабинете еще с незапамятных времен. На звон разбитого стекла в кабинет немедленно ворвался встревоженный Поскребышев. Вслед за ним в кабинет заглянул озабоченный Власик.
— Все в порядке, товарищи, — сказал Сталин, наклоняясь и бережно поднимая рамку с фотографией. — Ничего особенного. Упал только портрет.
Глава пятая
Тело инопланетянина увозили в специальном почтовом вагоне.
Неизвестно, что именно объяснили конвою, охранявшему вагон, но контейнер с телом они принимали с видимой опаской. Контейнер привезли на спецмашине, оборудованной под хлебный фургон, даже на бортах были нарисованы румяные булки и выведены надписи «ХЛЕБ».
Два сержанта госбезопасности внесли контейнер в вагон, старший конвоя — широкоплечий и прыщавый лейтенант в лихо заломленной фуражке — внимательно осмотрел его, негромким шепотом спросил:
— Не рванет?
— Нечему там взрываться, — отозвался Бабуш. — Образцы породы из нового месторождения.
Старший конвоя промолчал, но лицо его скривилось недоверчиво — как же, знаем мы эти образцы, будут образцы направлять в адрес наркомата государственной безопасности, для их исследования разные геологические институты имеются! Отошел в сторону и о чем-то зашептался с конвоирами, которые, судя по их заветренным мордам, были из северных краев, скорее всего из знаменитой своими вертухаями Вологды.
Бабуш дождался, пока длинная, выкрашенная в черно-зеленые цвета «овечка» пронзительно засвистит и окутается клубами пара, неторопливо пошел к легковой машине, по важности случая выделенной в его распоряжение начальником управления. Сзади длинно лязгнул буферами, трогаясь с места, состав. Пройдет шесть-семь суток, и тело зеленого «гнома» будут изучать специалисты, но оперуполномоченного Бабуша это уже не интересовало, у него и других проблем хватало. Фоглер перед лицом смерти оказался словоохотливым, а наследить в городе он успел основательно, так что теперь зачищать приходилось многое — допросы не прекращались, странниками и странницами были забиты камеры внутренней тюрьмы МГБ, к тому же допросами все не ограничивалось — приехавшие из столицы специалисты исследовали задержанных в специально оборудованных комнатах, но результатами своих изысканий с работниками государственной безопасности не делились. Да и сам Бабуш особого любопытства не проявлял. Меньше знаешь — спокойней и крепче сон. Все же краем уха он слышал, что специалисты эти открыли очень интересную закономерность. Все задержанные бегуны испускали радиоизлучение в диапазоне шесть и восемь сотых метра, складывалось впечатление, что все они были специально помечены, однако исследования на них никаких особых датчиков не обнаружили, более того, вроде бы выяснилось, что взятая у задержанных кровь тоже излучает радиолучи, даже находясь в пробирке отдельно от организма. Механизм радиоизлучения Бабуш знал плохо, поэтому особого волнения у него эта информация не вызвала, и его удивлял некоторый переполох среди ученых.
— Ох, Сашка, — сказал начальник управления МГБ, тяжело вздохнув. — Заварил ты кашу, век ее не расхлебать. И эти бегуны, мать их, чистые рации, слушал я, как они в эфире пибикают!
Вернувшись в управление, Бабуш перекусил в столовой, открытой в подвале здания. Меню приятно радовало глаз, голодное наследие войны явно уходило в прошлое, а зразы и суфле, приготовленное местными поварами, вполне могло бы конкурировать с блюдами кулинаров из московских ресторанов.
Он неторопливо допивал приторно-сладкий из-за сахарина кофе, когда в столовой показался чем-то встревоженный Коротков. Глаза майора явно искали кого-то в зале, и Бабуш помахал майору рукой, надеясь в глубине души, что Коротков ищет не его. И, как это обычно бывает, Бабуш ошибся.
— Ага, — сказал Коротков. — Кофе пьет! А мне дежурный сказал, что ты в столовую пустился. Давай заканчивай побыстрей, у нас неприятности.
— Если ты о контейнере, — возразил Бабуш, — то я только что с железной дороги. Все нормально, загрузили, подождал до отхода поезда… Там конвой знаешь какой? С ним запросто можно даже черта отправить — не сбежит.
— Хрен с ним, с конвоем, — досадливо морщась, сказал Коротков. — И контейнер меня мало интересует. Пошли в крытку, у нас Сапогов повесился!
До прихода Короткова в камеру никто не входил, разве что дежурный, обнаруживший самоубийцу. Но и он вошел только для того, чтобы зафиксировать смерть, а убедившись, что Васена мертв, немедленно побежал докладывать об этом по команде. На дежурного по спецприемнику неловко было смотреть — глаза у старлея были безумными, сам он казался бледным, даже губы на фоне его белых щек не выделялись. Понимал старлей, что у него крупные неприятности — преступник в КПЗ загнулся, причем государственный преступник, который еще не во всем сознался и не всех своих подельников по грязному ремеслу заложил. Дежурный сержант, напротив, казался неестественно красным, даже складки на толстой шее налились кровью. Вытянувшись перед Коротковым, он докладывал ему о случившемся, поминутно добавляя:
