Второе пришествие инженера Гарина - Алько Владимир (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Над всей Европой к тому времени повисла ночь, но можно констатировать без всякого преувеличения, что две трети континента бодрствовали, проводя ночи на мостовых из-за страха быть погребенными под стенами своих домов в постелях. Что-то во всей обстановке тех дней было от великих чумных эпидемий времен средневековья, или, быть может, тридцатилетней войны Алой и Белой Розы. Сейчас трудно проводить различимые параллели с тем переменчивым и темным временем, но хаос и падение нравов были. Случаи сумасшествия и коллективных психозов – сколько угодно; грабежей, изнасилований, убийств и самоубийств – не счесть. С этой-то раскрутки и ввиду Солнца – разворошенный людской муравейник и улегся спать; но только еще рассвет послал за горизонт первые свои блеклые лучи, как десятки и сотни тысяч воспаленных глаз вперились в начинающийся восход светила. Брызнули алые крыла – всплыло, поднялось… Но, Боже, что это было на этот раз! Несомненно, теперь ни у кого уже не оставалось сомнений: это и точно была женщина, самодостаточная в таком определении и прекрасная в подаче себя – чисто бюст, или срезанная по грудь фигура, с обнажением того, что и полагалось быть, как зафиксировали это тысячи фотографических аппаратов, снабженных светофильтрами, не исключая мощных обсерваторий, – эротически выпукло, наглядно закрепляющих эффект в своих высокочувствительных материалах. Огненной махи вместе с Солнцем дозволялось теперь, как угодно скрыться на ночь или сгинуть вовсе, но эти компрометирующие и просто дивные снимки навечно легли в анналы истории.
Пока заурядный обыватель, часто с риском для жизни (на крутой крыше, с податливой под ногой черепицей), созерцал лик и торс «богини», – кто-то из тех, кому на голову падает ньютоново яблоко, догадался сравнить полученные снимки с фотографиями одной особы, всемирно известной сейчас мадам Ламоль, по-своему вознесшейся над миром, с несколько странноватым титулом Дивная. Результат, как выяснилось, был налицо, и буквально: экспонирование черно-белых фотографий этой женщины в инфракрасных лучах совершенно подтвердило догадку об идентичности снимков – солнечных и тех, по материалам старых (20-х годов) фотографий упомянутого лица.
И вот новая громовая сенсация пошла гулять по миру, и без того уже отдавшему дань всякого рода психозам, безумствам и суевериям. Следующего очередного снисхождения лучезарной леди надо было ожидать к вечеру. Время для дискуссий еще не наступило, как уже и прошло: день проскочил бледной искрой, и к закату картина повторилась. В этой очевидности и повторяемости событий виделся уже небесный закон, ничуть не уступающий известным периодам обращения планет Иоганна Кеплера. Остались только (и больше для слепых от рождения) объяснения кое-каких недорезанных скептиков, связывавших это явление с известным науке светопреставлением – га'ло, или сказать еще иначе – эффектом ложных солнц, когда вследствие неодинакового и причудливого преломления лучей в атмосфере могут возникать всякие небесные «лики», «чаши» и «кресты», какие пришлись, например, в один морозный закат под ясные очи Ивана Грозного, вознамерившегося к тому времени то ли брать Казань, то ли устраивать резню излишку стрельцов.
Но что все эти тяжеловесные объяснения были для всего мира, пребывающего в экстазе и лежащего в развалинах, – ввиду солнечноподобного лика мадам Ламоль, этой новой Семирамиды, вознесшейся в этом чуде выше всякой Вавилонской башни!
*** 132 ***
Высокий гортанный голос муэдзина сзывал души на покаяние. Он пел о верности небу, о бренности всего земного… В самом городище справляли панихиду. Погибло несколько десятков человек, в основном пожилых людей и детей, не вынесших гравитационной перегрузки. (То есть остаточного, рассеянного излучения, не уложившегося в гравитационный шнур, – как при рубке бревна – щепки).
Процессия с мертвыми, завернутыми в белые саваны, растянулась на километр и углубилась в пустыню. Там динамитом были выбиты лунки, и вскоре каменные холмики отметили однообразие песков.
Гарину впору было принимать поздравления, но словно Наполеон на Поклонной горе в виду панорамы Москвы, он тщетно ждал верноподданнических излияний и ключей от великого города. Все поехало и покатилось настолько своим чередом, что и действительно (по аналогии) походило на пожар Москвы 1812 года, который никакими декретами и военным гением невозможно было потушить, а жителей заставить не поддаваться панике и вести благоразумный образ жизни. Как всегда бывает при масштабных бедствиях, настроения наиболее упаднические и следом оголтелая реакция взяли верх. Началась партизанщина, только на этот раз (вопреки историческому примеру русских) в войне всех против всех. Власть брали какие-то группы и группки; в центре прежде независимых, суверенных государств образовывались конклавы, со своим местным самоуправлением и боевыми силами.
Правительства, частью низложенные, частью атрофированные, безвольно наблюдали картину разложения и упадка.
Сумятица усиливалась благодаря массовым психозам ввиду причин, как действительных, так и трудно объяснимых, иррациональных. А так как каждому народу свойственны свои обычаи и верования, то и эти фантасмагорические события выскакивали как бы по линии наименьшего сопротивления, в ряду этих верований.
Так в Бельгии, в насыщенной суевериями районах ее древней Фландрии, и в Нидерландах, получили развитие события имевшие место в городке К.: аномальные явления призраков, или бывших «живых» (синоним обыкновенных покойников), нагруженных своим временем и бытием и свободно путешествующих, – где только им доводилось «высадиться». В Англии же, особенно в горных районах Шотландии, развелось скопление гадов, очень похожих на легендарную Несси, как ее описывали исторические хроники, выползающих на сушу за десятки миль от воды и пожирающих немалое количество тонкорунных овец. Против них малоуспешно применялись разрывные пули «дум-дум», и стали поговаривать о сбрасывании в озера глубинных бомб. И только вмешательство ученых предотвратило возможную экологическую катастрофу особого порядка; ведь убийство этих паранормальных существ по закону сохранения событий, могло привести к перераспределению злостного биологического материала, по примеру метастазов рака в здоровую ткань, с последствиями, быть может еще более ужасными. (Вспомним раскаленный до температуры белого каления и массой в несколько коровьих туш язык на пустоши в графстве Пибблсшир).
В столице того же островного государства, в Лондоне, на тротуаре обнаружили труп странного бродяги, одетого в одежду, точно позаимствованную из реквизита шекспировских пьес, но труп со всеми признаками бубонной чумы, некогда опустошившей полстраны. В тот день в городе было особенно ненастно, – низким зловещим смогом и порывистым сырым ветром, и по этой ли причине или по другой, во многих церквях и церквушках великого города трезвонили колокола, а по улицам разносился сладковатый горелый запах. Лондонские предместья, районы Бетналь-Грина, Ист-Энда пребывали в судороге ужаса (генетически закрепленного с дней опустошительных чумных эпидемий) и, нагоняя еще больший страх, по улицам разъезжали десятки глухих машин, с красным крестом и экипажем, одетым в прорезиненные одежды, с масками на лицах, в перчатках и с железными крючьями. Только сталистая воля англосаксов да незыблемые демократические принципы позволили противостоять массовому психозу.
Но над всем этим чудным и иррациональным господствовал, конечно, лик Дивной, взятой уже без кавычек. То взирающей строго и целомудренной, то с обнаженными грудями, с сосков которых трепетали протуберанцы, подобно как у разгневанной богини индийского пантеона Кали. От этого зрелища свихнулось буквально треть человечества. Папа римский (давний неприятель Зои) издал декрет, предающей мадам Ламоль анафеме: в православной России только посмеялись над этим, но ни те, ни другие христианские конфессии не смогли нейтрализовать сопротивление мусульманского мира и казуистики буддийских лам, резонно заметивших, что лик Солнца не мог быть омрачен чем-нибудь порочным и грязным, а не это ли знак божественного соизволения власти Гарина. Не подпортили репутации Зои и некоторые эксцессы морального характера, исходившие с родины ее первого проблеска мировой известности – из Парижа (истинного законодателя любовных мод и потех), – где некая шайка хулиганствующих юнцов, из числа «золотой молодежи», учредила культ «Аноников Солнца», чему и предавалась прилюдно на рассвете и на закате.
