Затерянный мир. Сборник (худ. В. Макаренко) - Дойл Артур Игнатиус Конан (электронная книга txt) 📗
Лорд Джон стоял с виноватым видом.
— Не знаю, что со мной приключилось, — продолжал Остин. — Я вроде бы оступился, когда поливал машину из кишки. Помнится, я стукнулся лбом о подножку. Но, ей же богу, со мной никогда не бывало, чтоб у меня текло из масленки!
Остину коротко рассказали, что случилось с ним самим и со всеми на Земле. Загадка с масленкой также была ему разъяснена. Он слушал с явным недоверием о том, как простой любитель управился с его машиной, и с жадным вниманием ловил каждое слово нашего скупого отчета о спящем Лондоне. Помню, когда мы кончили, он спросил:
— Вы были возле Английского банка, сэр, и даже не зашли?
— Не зашли, Остин.
— Когда там у них — денег миллионы, а люди все спали?
— Ну да.
— Эх, меня там не было! — вздохнул он и, отвернувшись, уныло взялся опять за шланг.
Вдруг послышался шелест колес по гравию аллеи. Старая колымага подъехала наконец к Челленджеровскому подъезду. Я увидел, как выскочил из нее молодой седок. Минуту спустя появилась горничная с таким взъерошенным и растерянным видом, как будто ее только что разбудили от глубокого сна, и подала на подносе визитную карточку. Прочитав ее, Челленджер свирепо зафырчал и так взъярился, что его черная грива встала дыбом.
— Корреспондент! — взревел он. Потом добавил с улыбкой, как будто споря сам с собой — В конце концов, только естественно, что мир спешит узнать мое мнение по поводу такого события.
— Едва ли в этом заключалась его миссия, — возразил Саммерли. — Ведь он ехал сюда со станции, когда катастрофа еще не наступила.
Я взглянул на карточку и прочел: «Джеймс Бек-стер, лондонский корреспондент газеты «Нью-йоркский обозреватель».
— Вы его примете? — спросил я.
— Ни за что!
— Ах, Джордж! Ты бы должен стать добрей и внимательней к людям. Неужели ты ничему не научился после всего, что мы испытали?
Челленджер досадливо прищелкнул языком и затряс своей большой упрямой головой.
— Зловредное племя! Правда, Мелоун? Самый скверный плевел современной цивилизации! Орудие шарлатанства и помеха для уважающих себя людей! Когда они сказали обо мне хоть одно доброе слово?
— А они когда-нибудь слышали от вас хоть одно доброе слово? — возразил я. — Подумайте, сэр, ведь перед вами иностранец, он проделал длинный путь, чтобы увидеть вас. Вы, конечно, не будете с ним чересчур суровы.
— Хорошо, хорошо! — пробурчал Челленджер. — Пойдемте со мной, вы поможете мне вести разговор.
Но предупреждаю: впредь я не потерплю подобных вторжений в мой дом!
Ворча и фыркая, он пошел за мной вперевалку, точно огромный сердитый пес.
Бойкий молодой американец вынул из кармана блокнот и сразу приступил к делу.
— Я приехал, сэр, — заявил он, — потому что у нас в Америке публика жаждет услышать побольше о той опасности, которая угрожает Земле.
— Я ничего не знаю ни о какой опасности, которая в настоящее время угрожала бы Земле, — зло пробурчал Челленджер.
Корреспондент посмотрел на него с некоторым удивлением.
— Я, сэр, имею в виду ту возможность, что мир вступает в зону ядовитого эфира.
— В настоящее время я не предвижу подобной опасности, — сказал Челленджер.
Корреспондент и вовсе растерялся.
— Ведь вы профессор Челленджер? — спросил он.
— Да, сэр. Меня зовут именно так.
— В таком случае я не понимаю, как вы можете говорить, что опасности нет. А как же тогда с письмом, опубликованным сегодня утром за вашей подписью в лондонском «Таймсе»?
Пришла очередь Челленджеру сделать большие глаза.
— Сегодня утром? — переспросил он. — Сегодня утром «Таймс» не выходил.
— Позвольте, сэр, — с мягким упреком возразил американец, — вы не будете спорить, что лондонский «Таймс» — газета ежедневная. — Он извлек из внутреннего кармана помятый экземпляр. — Вот это письмо, я о нем и говорю.
Челленджер захихикал, потирая руки.
— Начинаю понимать! — сказал он. — Вы только сегодня утром прочли мое письмо?
— Да, сэр.
— И сразу поехали меня интервьюировать?
— Да, сэр.
— Вы не заметили в дороге ничего необычайного?
— Сказать по правде, ваши соотечественники показались мне живей и, в общем, человечней, чем я их знал до сих пор. Носильщик стал рассказывать мне какую-то смешную историю — мне это показалось новым для вашей страны.
— Больше ничего?
— Нет, сэр, больше я как будто ничего не могу припомнить.
— Так! А в котором часу вы выехали из Лондона?
Американец улыбнулся.
— Я сюда приехал интервьюировать вас, профессор, но дело, кажется, обернулось по поговорке: «Кто кого выудил — негр рыбу или рыба негра?» Вы беретесь за мою работу.
— Случилось так, что мне хочется это знать. Вы не помните, в котором часу отходил ваш поезд?
— Помню. В половине первого.
— А когда пришел?
— В четверть третьего.
— Вы взяли кэб?
— Разумеется.
— Как вы думаете, сколько отсюда до станции?
— Я кладу мили полторы, не меньше.
— Сколько же времени заняла, по-вашему, езда?
— Пожалуй, все полчаса — на этой кляче.
— Значит, сейчас должно быть три часа?
— Да, часа три или начало четвертого.
— Сверьтесь по вашим часам.
Американец последовал совету и выкатил глаза.
— Что за чушь! — воскликнул он. — Часы остановились, вышел весь завод. Эта кляча побила все рекорды! Да и солнце, как я погляжу, стоит совсем низко. Н-да… Тут что-то непонятное.
— Вы не помните, не случилось ли чего особенного, пока вы ехали в гору?
— Помнится, на меня вдруг нашла страшная сонливость. Я как будто хотел сказать что-то кучеру, но он почему-то не стал меня слушать. У меня на минутку закружилась голова — наверно, от жары.
— Так и со всем человечеством, — обратился Челленджер ко мне. — Все они почувствовали только минутное головокружение. Никто понятия не имеет о том, что произошло. Каждый сразу возвращается к прерванному делу, как Остин схватился за шланг и как те игроки опять погнали мячи. Ваш редактор, Мелоун, станет дальше подготовлять выпуск, и до чего же он удивится, когда увидит, что пропустил положенный срок! Да, мой юный друг, — повернулся он к американскому корреспонденту; на него вдруг нашло благодушие. — Вам, может быть, интересно будет узнать, что Земля благополучно пересекла ядовитое течение, которое бурлит в эфирном океане, подобно Гольфстриму в Атлантике. А чтобы в будущем избежать недоразумений, примите, пожалуйста, к сведению, что сегодня не двадцать седьмое августа, а двадцать восьмое, не пятница, а суббота и что вы двадцать восемь часов просидели без чувств в вашем кэбе на Ротерфилдском холме.
На этом я и закончу свой рассказ. Он представляет собой, как вы, вероятно, заметили, лишь более полную и подробную версию моего же отчета, появившегося в понедельник в утреннем выпуске «Дейли-газетт», — отчета, который повсеместно признан рекордом сенсации за все время существования газет; благодаря ему номер разошелся не более и не менее, как в трех с половиной миллионах экземпляров! Я вырезал великолепный анонс и повесил его в рамке у себя в редакторском кабинете. Он гласит:
