Имортист - Никитин Юрий Александрович (книги бесплатно без txt) 📗
Жозефина зябко повела плечами:
– Страсти какие говорите.
– Да, – сказал ректор с нажимом, – падение в каменный век. Ведь сейчас герои, на которых равняются, не ученые, а ведущие ток-шоу. К чему придет общество, когда по стране ведется чудовищный конкурс, где отбирают лучших из лучших… в фотомодели? Знаете, ученые – тоже люди, если это для вас новость. Если им за фундаментальные исследования не платят, зато за разработку более удобной формы пепельницы автомобильный концерн предлагает большие деньги, то любой гений будет делать пепельницу, ведь за спиной голодная жена, дети…
Я слушал, не веря ушам, как будто я сам это говорю. Все-таки умные люди приходят к одинаковым выводам даже на разных концах планеты. Причем облекают их в одинаковые слова, что дает надежду на быстрейшее взаимопонимание.
ГЛАВА 5
Последний день визита был посвящен церемонии подписания совместных договоров. Помимо главного, стратегического, о взаимных поставках и долговременном сотрудничестве, наши министры подготовили еще два десятка договоров, Потемкин сиял, Леонтьев довольно потирал руки, я ослеп от постоянных вспышек фотокамер.
Президент Пфайфер заехал за мной в резиденцию, никакого завтрака, сразу же в лимузин, поехали теперь в его дворец, где свершится подписание всех договоров.
Мы катили по Елисейским Полям, я сказал с неловкостью:
– Ну что вы делаете, зачем перекрыли движение?
– У вас же в России перекрывают!
– Так я же сейчас во Франции…
Этьен сказал весело:
– Да и я заодно прокачусь по-русски! Примажусь. Очень щекочущее чувство, когда для тебя замораживают жизнь на всем протяжении пути. Хорошо быть русским президентом. Это почти что царем, да?
– Да, – сказал я горько, – это и хреново.
Он удивился:
– Почему?
– Полагаете, хорошо быть царем рабов?.. А если не рабы, то и ты уже не царь.
– Увы, – сказал он со вздохом, – потому-то восточные деспотии и разваливались. Рабами управлять приятно, но для страны – гибельно. Потому так важно, чтобы побольше свободных, а из свободных – побольше имортистов. Здесь наши взгляды абсолютно сходятся. Об этом надо обязательно упомянуть в совместном меморандуме. Даже особо отметить полное совпадение взглядов. Отличия у нас начинаются только в способах реализации. Мы предпочитаем путь эволюции, вы – революции. Но об этом говорить в совместном коммюнике не стоит, я думаю.
– Не стоит, – согласился я. – Еще как не стоит. Просто мы считаем, что для спасения уже не каких-то позиций, а всего человечества нужны крутые и решительные меры. Даже жестокие!..
Он подумал, кивнул:
– Ладно, с этим прояснили. Теперь немного о международных делах. Что вы скажете, к примеру, о Китае?
Вопрос меня немного удивил, я не сразу сообразил, к чему меня подталкивают, пожал плечами:
– Полагаете, что нас должна устрашить быстро растущая мощь Китая? Ведь они наши соседи… Уже и Штаты усмотрели в Поднебесной будущую угрозу их планам… Наивные!
Он удивился:
– Разве не так? А вы угрозы со стороны такого огромного соседа изволите в упор не видеть?
– Изволю, – ответил я хладнокровно. – Именно в упор. Издали, кстати, тоже.
Он спросил с великим интересом:
– Но как же?.. А статистические данные?..
Я покачал головой:
– На примере внезапно возникшего имортизма вы еще не убедились, что вовсе не экономика правит миром, как вас пытаются уверить юсовцы и их прихвостни? Китаю до мощи заокеанской империи расти еще двадцать-тридцать лет. Это крохотный срок, согласен. Да еще для такой медленно эволюционирующей страны, как Китай. Но все процессы убыстрились, все! Во всем мире. Сейчас все несется, как сорвавшийся с цепи злой пес, глаза вразбег: кого бы укусить! Угроза исламской экспансии куда серьезнее, чем улиточно ползущий к своей будущей невероятной мощи Китай. Еще не верите? Ислам – наступательная религия, в арабском мире мощный пассионарный толчок, ислам захватывает позиции по всему миру. Да и во Франции укрепляется, вы об этом, возможно, самым краешком какого-нибудь из ухов слышали?
– Увы, – вздохнул Этьен. – Наслышан. Это наша заноза… но это не для коммюнике, понятно. Для коммюнике мы все живем в мире и согласии, а мусульмане успешно интегрируются в нашу жизнь.
– Китай… – сказал я медленно, – он никогда не наступал. Никогда. Пять тысяч лет в своих границах. И даже если вздумает когда-то выйти, столкнуться придется не с США, как сейчас предсказывают, а с исламом. Но, думаю, еще раньше Китаю придется перейти в глухую оборону. И снова отгородиться Великой Китайской стеной… на этот раз уже от исламского окружения.
Он смотрел на меня хитро, погрозил пальцем:
– Почему промолчали про имортизм?
– Из скромности, – ответил я в таком же легком тоне, восстанавливая французскость беседы, а то что-то слишком соскользнули в вагнеровскую немецкость. – Понятно же, что на самом деле миром править будет имортизм.
Он весело расхохотался, жизнерадостный и раскованный, по внешности и повадкам – вылитый француз, типичнейший, почти лубочный, но не стоит забывать, что и Наполеон, и де Голль тоже были французами от макушки до пят, однако под налетом беззаботной беспечности у них был точный расчет, и оба знали, что стране необходимо.
Это союзники, сказал я себе наконец. Как бы пока что ни противились, но союзники не только в отдельных обществах имортистов, как в США или в Англии, но и целиком, как народ. Один из важнейших столбов, на которых держится религиозное учение, – способность объединять вокруг своей идеи людей разных по национальности, происхождению и прочим данным. На этом поле терпят крах как фашизмы, так и коммунизмы: одни принимали в «свои» по крови, другие – по пролетарскому происхождению. Так же не живучи идеи белого большинства или негритянского экстремизма, и, конечно, иудаизма, ибо там не изжита главенствующая идея, что у неевреев вообще нет души. Даже самая пугающая потенциалом страна – Китай, и та замкнута на своем китайстве, и только имортизм абсолютно свободен для всех, ибо его религия – духовное начало в человеке, его ум и воля. Для имортизма уж точно нет ни эллина, ни иудея, ни китайца.
Сам по себе имортизм – самая мирная религия, какая только может существовать. Для нее есть только один путь – развивать духовное начало в человеке, то есть философию, науку, культуру, искусство, технику, избегать всего того, что может помешать двигаться без помех по пути развития, по пути к Богу.
Но когда человеческое общество зависло над краем пропасти, когда возникла угроза самому роду homo sapiens, за оружие взялись даже те, кто никогда за него не брался: ученые, люди культуры, философы. Имортизм – и есть то оружие, что защищает действительно лучших людей, а весь мусор человеческий, которого стало угрожающе много, велит… словом, с мусором поступить так, как принято с ним поступать.
– Ого, – прервал мои раздумья Этьен, – смотрите, сколько российских флагов!
– Это же ваше пожелание, – укорил я.
– Ничего подобного, – запротестовал он. – Это все мэр Парижа! У меня нет над ним власти, вы еще не знаете нашу систему!
– Передайте ему от меня поклон.
– Я ему передам, – ответил он угрожающе. – Меня так ни разу не встречал!
Машина подкатила к массивному особняку, спроектированному рукой мастера прошлых веков, передняя стена в колоннах, на крыше горгоны и драконы, красная ковровая дорожка от самой проезжей части и прямо к этому президентскому дворцу через широкие мраморные ступени.
Мы вышли навстречу вспышкам фотокамер, улыбались, делали дружественные жесты, как ацтекские цари демонстрировали свое прекрасное настроение, ведь от нашего здоровья зависят и урожаи в наших странах, наконец Этьен сказал, сохраняя всю ту же приветливую улыбку для тележурналистов:
– Все-все, дальше у нас самое главное блюдо… Простите, позвольте пройти…
Но во дворе предстояло пройти еще через две шеренги видеокамер и фотовспышек, а когда вошли в главный зал, где нас уже ждали наши министры, эксперты и переводчики, там половина зала состояла только из корреспондентов наиболее привилегированных изданий, ведущих телеканалов и крупнейших провайдеров.
