Имяхранитель - Козаев Азамат (книги онлайн .txt) 📗
Едва разглядев хитрую морду Сида, Иван понял, что тот его ждал. Возможно, давно рассмотрел лодку («глаз филина», говорят, способен пронизывать туман так же легко, как ночной мрак), а возможно, был просто-напросто предупрежден лодочником. Все-таки почтовые голуби куда как быстрее, чем самый искусный гребец. К тому же Иван не был виртуозом в непростом деле управления тяжелой морской шлюпкой.
– Здравствуй, Сид, – сказал он, внимательно оглядывая жилище кочегара. Деньги, выручаемые тем от беззаконий, не оставили здесь и следа: обстановка была без малого нищей. – Я от Петра, харона. Мне нужно убрать четыре тела. Без надлежащих церемоний и бумаг. Назови цену.
– Здравствуй, имяхранитель, – отозвался погребмейстер, показав, что и впрямь был осведомлен о его появлении загодя. – Я ждал тебя…
– Отлично, – прервал его Иван. – Идем скорей, мне не справиться одному.
– …Ждал тебя, чтобы огорчить, – с деланным сочувствием продолжил Сид. – Ты приплыл сильно не вовремя. Сегодня все горны опечатаны.
– Они всегда опечатаны. У тебя должен быть свой отдельный штамп, иначе ты не посмел бы заниматься… тем, чем иногда занимаешься.
– Погоди, имяхранитель! – Сид явно начал сердиться. – Сегодня особый случай, день ревизии. Коллегия кремации начала ежегодную проверку, и печати на крышках горнов другие, чем обычно. У меня нет такой.
– Заплачу вдвое.
– Нет.
– Впятеро, кочегар.
– Ты можешь сколько угодно меня оскорблять, имяхранитель. Да, я бессовестный кочегар, и в другое время сжег бы для тебя хоть труп государыни императрицы, храни ее Фанес. Сжег бы за сущие гроши. Но сегодня не возьму и вдесятеро. Свобода дороже. – Сид кривовато усмехнулся. – Конечно, здесь не самый здоровый климат внутри Пределов, да и развлечений никаких, однако… однако на Сибири-Каторге еще гаже. Прощай. Утопи своих мертвяков в океане, раствори в кислоте, спали на костре. Или хорошенько набальзамируй и привези через неделю. Так и быть, тогда я сопровожу их в горнило со скидкой.
Наверное, Иван должен был растеряться. Или вспылить.
Он оставался бесстрастен.
– Хорошо, – сказал он с мимолетной усмешкой. – Прощай, погребмейстер Сид.
Он повернулся и шагнул к двери.
– Так ты уходишь? – кочегар почему-то ничуть не обрадовался, увидев широкую спину имяхранителя. Больше того, внезапная покладистость обломка насторожила его. А скорей, напугала. Острый нюх человека, долгие годы балансирующего на тонкой границе между дозволенным и запретным, – нюх на опасность, – не подвел его и в этот раз.
Со скучной миной, безразличным тоном (безразличным? черта с два!), через плечо Иван подтвердил самые худшие предположения Сида:
– Ухожу. – Он приотворил створку, но порог пока не переступал. – Мне, конечно, хотелось бы посмотреть, как ты будешь объяснять ревизорам появление возле твоего дома четырех странных трупов. Именно возле твоего. Особенно, если им вдруг доставят анонимную кляузу о том, что погребмейстер Сид занимается тем, что… ну, ты понимаешь. Но мне здорово недосуг. К тому же я должен поскорее вернуть шлюпку твоему знакомому харону Петру. Он чудовищно скаредный человек. Каждый час аренды его посудины сверх оговоренного срока встанет мне в значительную сумму. Кстати, – Иван прищелкнул пальцами, – когда я уплыву, ты можешь сам попытаться утопить мертвяков. Только мнится почему-то, что океану они не слишком понравятся. Слишком уж другие …
– Ну ты и скотина! – с отвращением сказал Сид.
– Обломок, – поправил его Иван. – Я обломок, кочегар. Можешь называть меня так без опаски, я не обидчив. Желаю здравствовать!
– А ну-ка, постой! – крикнул срывающимся голосом Сид и грохнул по столу кулаком. – Стой, говорю!
Это была одна из немногих ночей, свободных от служения.
Иван никогда и никому не признавался, что именно так, гордо и торжественно, называет для себя работу имяхранителя: служение. Ему иногда думалось даже, что он – верховный жрец какого-то неизвестного остальному миру божества. Жрец, вершащий череду продолжительных и крайне жестких (если не жестоких!) обрядов. В конце концов, что такое разовая охрана ноктисов? Ерунда, полумера. Он не мог защитить всех творцов сразу. Даже не мог защищать одного творца всю жизнь. Он как будто нужен был вовсе не для того, чтобы сберечь конкретного полноименного. Напротив, для того, чтобы в урочный час принести в жертву определенного горга.
Если полноименный целиком выполнил свою миссию для Пераса, его сожрут обязательно – это знали все, хотя никто никогда не говорил об этой предопределенности вслух. А имяхранитель… что имяхранитель? Он только лишь гарантировал, что творец закончит выполняемый в данный момент труд. Сделаться обломком, не дописав роман, поэму, кантату, не построив моста, не доказав теорему или не вырастив самого быстродействующего микродаймона – для всякого полноименного куда страшней, чем просто скончаться, когда наступит срок. Сам Иван лучше других понимал, что имяхранитель – далеко не панацея, а что-то вроде предохранительного предмета одноразового пользования. Например, вроде того семясборного чехольчика для безопасного блуда, которым пользуется столичная молодежь. Однажды грошовой вещицы не окажется под рукой, и готово: для кого-то помимо желания зазвучит свадебный марш.
Только невеста явится не в праздничной фате, а в траурном капюшоне.
Но в эту ночь Ивана не тревожили веикие думы. Ему не нужно было держаться настороже и поминутно прислушиваться к внутреннему компасу, чутко следящему за возникновением магнетических следов лунных псов. Ему не требовалось выполнять странные прихоти ноктисов и даже подчиняться сладостным приказам очередной Цапли. И в этом была тайная прелесть, понятная лишь имяхранителю.
Он неспешно брел по медленно засыпающему пригороду Гелиополиса, вдыхал ароматы свежей зелени, любовался безлунным, а поэтому на редкость многозвездным небом. Покой и благость, переполнявшие его, ощущались, видимо, и бредущими навстречу людьми. Влюбленные парочки не вздрагивали при виде огромного обломка, припозднившиеся детишки не орали вслед оскорбительных стишков. А какой-то чересчур пьяный полноименный даже предложил ему допить вместе остатки контрабандной малаги. Судя по состоянию щедрого творца, предлагаемая к опустошению емкость была для него отнюдь не первой.
– Мы знакомы? – спросил Иван, безуспешно пытаясь вспомнить его лицо. – Эв?..
– Да какая разница, обломище! – воскликнул тот, размахивая здоровенной темной бутылью. – Эв – не эв, да хоть бы и колон! Сегодня наконец-то сгинуло это проклятое волчье солнышко, эта щербатая лунная рожа, этот жирный небесный блин – и я в кои-то времена такой же человек, как ты или вон тот крадущийся в тени альфонс!
Молодой франт (черная полумаска, белый боливар, крокодиловые туфли со стразами, кремовая сюртучная пара и трость), к которому относились последние слова, вздрогнул и ускорил шаги.
– Иди же сюда, обломище, – продолжал орать полноименный. – Пей сладкую малагу, а когда опьянеешь, я исполню тебе непристойные куплеты на собственные стихи. Тебе первому, счастливец!
– Так ты поэт?
– Поэт? Хо-хо, бери выше! Я – гениальный поэт! Я творец с самой большой и жирной прописной буквы, горг меня раздери! Аз есмь сочинитель текста государственного гимна и прославленной оды «К Серафиме»! Но – тс-с! Не называй моего имени, обломок, звук его мне омерзителен сегодня. А впрочем, какого еще сего дня?.. Сей ночи!
– Ты не в себе, эв, – сказал Иван. – Негоже в таком виде бродить по улицам. Идем, я провожу тебя домой.
– Домой? Ни в коем случае! Прочь руки, человече! Либо пей со мной сладкую малагу, либо проваливай ко всем чертям. Ну?
– Пожалуй, я выберу последнее, – сказал с улыбкой Иван. – Честно признаться, ваш брат полноименный надоел мне до последней степени. Как тебе – луна. Адиос, амиго!
– Ко всем чертям! Спеши ко всем чертям, обломок резвый! – заревел вслед ему сочинитель текста государственного гимна. – Они заждались уж твоей истерзанной души. А я, пиит, творец и кавалер, распутный и нетрезвый…
