Антология мировой фантастики. Том 8. Замок ужаса - Толстой Алексей Николаевич (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Я поверил ему тогда. Он не остановится. Передо мной стоял уже не пьяный болтун. Он обладал не меньшим запасом фанатизма, целеустремленности и упорства, чем сам Потрошитель.
Завтра он протрезвеет. Он продолжит поиски. Может быть, передаст свои документы в ФБР. Рано или поздно, с такой настойчивостью — и с его мотивом, он добьется успеха, Я всегда чувствовал, что у него был мотив.
— Идем, — сказал и, увлекая его вниз по улице.
— Подожди, — сказал сэр Гай. — Отдай мой револьвер. — Он качнулся. Я буду чувствовать себя с ним увереннее.
Он оттеснил меня в укрытую густой тенью маленькую нишу.
Я попытался стряхнуть его с себя, но Холлис был настойчив.
— Дай мне сейчас же револьвер, Джон, — пробормотал он.
— Хорошо, — сказал я.
Я пошарил под пальто, вытащил руку.
— Но это не револьвер, — возразил он. — Это же нож.
— Я знаю.
Я быстро навалился на него.
— Джон! — крикнул он.
— Нет никакого Джона, — прошептал я, поднимая нож. — Я просто… Джек.
Жан Рэй
Кладбище Марливек
Длинная трубка из гудской глины, набитая добрым голландским табаком, тихо попыхивает и без устали пускает кольца в теплом воздухе комнаты.
Комната наполнена чудесными ароматами, выдающими присутствие печенья с маслом, крутых яиц, сала, чая и земляничного варенья.
Улица сера и безмолвна, муслиновые шторы пропускают сквозь свое сито подвижные и неподвижные тени, но меня это не волнует; улице я предпочитаю свой садик, который вызовет зависть у любого геометра, — это четкий прямоугольник, заключенные в строгие стены и перерезанный ровными тропинками, проложенными по шпагату.
Кончающаяся осень лишила его последних тайн, но три ели и одна лиственница хранят зеленое богатство, ведь эти упрямые деревья заключила пакт с зимой.
Мой сосед, преподобный отец Хигби, говорит, что я счастливый человек, поскольку я живу в одиночестве.
Я согласен с Хигби, когда сижу перед аппетитно накрытым столом, ощущаю спиной метание саламандры в очаге и тону в ватных клубах трубочного дыма.
На улице царит ночь, тротуары обледенели; мимо шествует церковный староста мистер Бислоп. Он поскальзывается и падает.
Я смеюсь, отпиваю глоток чая и чувствую себя на верху блаженства — я не люблю мистера Бислопа.
Честно сказать, я никого не люблю. Я — старый холостяк-эгоист и мои желания — закон. Но если я и делаю исключение в своем полном равнодушии к роду человеческому, то оно касается только Пиффи. Рост у Пиффи равен шести футам, но он худ, как нитка; головка у него крохотная и словно продырявлена заплывшими свиными глазками и смешным круглым ротиком. Не буду говорить о носе, ибо у меня не хватает слов, чтобы описать эту пуговку розовой плоти, криво торчащую между глазами и этим ротиком.
На Пиффи всегда надет редингот немыслимой длины и невероятный жилет, на котором я однажды пересчитал пуговицы — их было ровно пятнадцать, и походили они на присоски осьминога.
Когда идет дождь или стоит холод, он прикрывает тело желтым плащом, похожим на будку из ткани.
У Пиффи длинные конические пальцы, которыми он извлекает из всех предметов противные протяжные звуки. Мне кажется, что эти предметы должны испытывать боль от его постукиваний, хотя люди отказывают предметам в способности ощущать.
Мой единственный друг — о! какое смелое слово — довольно часто занимает у меня деньги, не очень большие, но никогда их не возвращает. Я не злюсь на него, поскольку обязан ему странными и весьма яркими переживаниями. Пиффи истинный охотник за тайнами и делится со мной своими потрясающими открытиями. Благодаря ему я познакомился с Человеком Дождя, а вернее, с бродячим зонтиком, огромным зонтом из зеленой хлопковой ткани, который в одиночестве прогуливается по пустырям Патни Коммонс, и никто его не держит в руке.
— Если кто-то по случайности или из храбрости спрячется под ним, то навсегда исчезнет в земле, — утверждал Пиффи.
Однажды вечером, когда я следовал за одиноким зонтиком, нищенка попросила у меня денег.
— Дам тебе полкроны, если посмотришь, что находится под этим зонтиком, и расскажешь мне.
Она бросилась исполнять мое пожелание. Немного воды и песка взметнулась с поверхности земли, а Человек Дождя продолжил путь по Патни Коммонс в полном одиночестве. Я был весьма доволен, поскольку опыт доказал, что моя вера в Пиффи основывается на солидных фактах.
В другой раз он привел меня к большой, абсолютно гладкой стене, окружающей парк Бриклейерс.
— Видите, на этой стене нет ни окон, ни дверей. Однако иногда в ней возникает квадратное окошко.
И однажды вечером я действительно увидел, как оно поблескивает тусклым красноватым светом, но приблизиться и заглянуть в него не осмелился.
— И правильно сделали, — объявил Пиффи, — иначе вам бы отрезало голову.
В то утро я испытывал невероятное чувство счастья, когда три резких удара сотрясли оконное стекло и на муслиновых занавесях заколебалась огромная тень.
— А! Пиффи, — воскликнул я, — заходите, выпейте чаю и отведайте вкуснейшего печенья.
Его палец нарисовал в воздухе арабески и указал в определенном направлении — Пиффи предпочел выпить стаканчик моего доброго выдержанного шерри, хотя я скуп на него.
Но я был в отличном настроении и наполнил два стакана этим добрым напитком.
— А теперь расскажите мне что-нибудь, — попросил я.
Пиффи забарабанил по столешнице.
— Я ничего не рассказываю, я трогаю вещи пальцем. Я отвезу вас на Марливекское кладбище.
Стакан задрожал у меня в руке.
— Ах! Пиффи, — вскричал я, — неужели правда, но такого быть не может! Вспомните о нашей прогулке в Вормвуд Скраббз… Его там не оказалось.
— Его там уже не оказалось, — поправил меня Пиффи мрачным голосом.
— Будь по-вашему. Мы дошли почти до конца Паддингтона, а вечер был преотвратный. Я тогда сильно простудился, а кладбище…
— Исчезло незадолго до нашего прихода, уверен в этом, поскольку видел огромную черную и пустую равнину.
— К которой мне не хотелось приближаться. Это походило на зияющую бездну. Кто знает, что это за кладбище!
— Кто знает! — мечтательно повторил Пиффи. — Но сегодня оно не ускользнет от меня с привычной легкостью. Ибо я отправлюсь на него днем.
— И я наконец его увижу? — осведомился я.
— Даже войдете, — торжественно пообещал мой приятель. — Я не дам ему возможности укрыться под землей, как кроту, или взлететь в воздух, как птице. Нет, нет, Марливекское кладбище у меня в руках!
Саламандра за моей спиной мурлыкала, как кошка; на горячей тарелке грудой высилось жаркое, а вино играло, как авантюрин, вспыхивая крохотными солнцами; плащ Пиффи блестел, как брюхо улитки.
Моя трубка запыхтела: «Оставайся… оставайся».
— Пошли, — нетерпеливо сказал Пиффи. — Нам предстоит довольно долгая дорога. К счастью, нас сегодня подвезет трамвай.
Мы сели в трамвай на мерзкой поперечной улочке Бермондси, которую я знал, но на которой никогда не видел трамвайных путей. Вагончик был грязный, и его тащила пара лошадей, что весьма меня удивило. Я поделился сомнениями с Пиффи.
— По специальному разрешению олдермена Чипперната, — заявил он и потребовал у кондуктора два билета до Марливека.
Это был престраннейший тип, и я опять обратился к Пиффи.
Он яростно закивал головой.
— Что вы думаете о единороге или золотистой жужелице? — спросил он. — Но лучше сделать вид, что мы его не замечаем, никогда не знаешь, как держаться с такими личностями.
Кондуктор взял у нас деньги, плюнул на них и засунул в рот, потом, забыв о лошадях, уселся на перила платформы и принялся терзать свой нос, вытягивая его словно хобот.
Трамвай катил с приличной скоростью, но я не мог понять, каким маршрутом он шел.
Он пересек Мерилбон, а через мгновение понесся вдоль Клэпхэм-роуд.
Я узнал Марбл-Арч, Сент-Пол, а через несколько секунд грязные набережные Лаймхауза. Мне кажется, что я даже заметил почтовый фургон перед мэрией Кенсингтона в момент, когда мы въехали во двор Чаринг-Кросс, хотя их разделяют целых двенадцать миль. Пиффи не обращал внимания на столь удивительные вещи; он извлек из кармана горсть монет и бросал их по одной в окошечко кондуктору, а тот ловил из желтыми зубами.
